В морозном звоне раздавался терпкий запах еловой смолы.
У мужчины был волевой подбородок, темные глаза с тяжелыми веками, тонкая, почти незаметная линия сжатых губ и черная щетина на щеках.
Что вы делаете? спросил Мартин, выходя из-за куста.
Что, еще один альпинист? Можешь идти домой, нет больше елочки.
У мужчины был низкий и хриплый голос. Очень усталый. Вокруг него были разбросаны разноцветные щепки, серебрящиеся на солнце остатками фольги.
Звезда.
Кто-то упал, да? Вы отец?
Отойди, мальчик, вместо ответа приказал он, бросая топор на землю рядом с несколькими срубленными ветвями.
Постояв несколько секунд, он ударил ногой по стволу. Движение получилось резким, рассчитанным и фатальным. Окруженное шорохом и треском, дерево упало на землю, очертив зеленую стрелку на снегу.
Мартин подошел к ветке, и незаметно сунул в карман блестящую птичку, оказавшуюся сверху. По всей полянке были разбросаны щепки.
«Я знаю, кто упал, Мартин», едва слышно сказал ему Вик.
Этому мужчине удалось погасить солнце, ни сказав ничего важного.
Скажите, кто упал? тихо и настойчиво повторил Мартин, подходя к нему.
Моя дочь. Ира. Знаешь ее?
Я ее друг. Она жива?
Она мне ничего про тебя не рассказывала, мальчик.
Я помогал ей хоронить Власа, сказал Мартин, глядя мужчине в глаза.
Он помнил полоски от ремня, которые показала ему Риша. Мартин видел человека, избившего свою дочь за то, что она похоронила друга. И пришедшего вымещать злость на дереве, с которого она упала.
Жива. Сильно ушиблась, и вряд ли скоро встанет с постели. Зачем она полезла?.. риторически спросил он, пиная ствол.
Риша хотела, чтобы ее полюбили, ответил Мартин. Она говорила, вы тоже знаете об этом ритуале.
Он поднял на него тяжелый взгляд. Глаза его, темные и холодные, налились кровью.
«Мартин, зачем ты его злишь?..»
«Он ничего нам не сделает».
И поэтому полезла? неожиданно спокойно спросил мужчина.
Я не знаю, спросите у нее. Можно мне с вами?
Куда?
Я хочу ее проведать. Пожалуйста.
«Он не разрешит»
Пойдем, пожал плечами мужчина, поворачиваясь к нему спиной.
Он шел, не оглядываясь и не подстраиваясь под шаг мальчика. Мартину удавалось успевать за ним, не срываясь на бег.
«Не бойся, я уверен, с ней все будет в порядке».
«Она полезла нужно было сжечь звезду»
«Вик, проблема не в звезде, а вот в нем. И еще целой деревне предвзятых людей. Слушай, он странный какой-то, тебе не кажется?»
«Кажется. Сначала бил ее, а потом елку пошел рубить»
Дом, к которому они подошли, был выкрашен светло-голубой краской. На территории было чисто, цепные собаки выглядели сытыми и ухоженными. Мартин разглядел баню, сарай, большой курятник, и торчащие из-под снега цветные рейки в том месте, где летом был огород.
Как тебя зовут, мальчик? спросил его мужчина, открывая дверь в дом.
Из открытой двери дохнуло теплом и запахом выпечки. Но от чего-то дом все же выглядел недружелюбным. Мартина встретила темная, почти пустая прихожая, с выкрашенными в белый стенами, несколько закрытых дверей и широкая лестница из светлого, отполированного дерева.
Виктор, привычно ответил Мартин.
Значит так, Виктор, громко с ней не разговаривать, долго не сидеть, занавески не открывать, про елку ей не рассказывать, все понял?
Да.
Тогда второй этаж, зеленая дверь, в другие комнаты не заглядывать.
«Вик, пойдешь?»
«Давай ты? Она болеет, а у тебя хорошо получается», попросил Вик, вспомнив, как Мартин приснился ему во время болезни.
Мартин, пожав плечами, толкнул дверь. Зеленую, другие он и не думал открывать.
В комнате было совсем темно. Пахло хлоркой. Пол был идеально чистым, вдоль стен тянулось несколько пустых полок, под окном с плотными серыми занавесками стоял стол, тоже пустой и табурет.
Кровать была задвинута в угол, где было меньше всего света. Мартин тихо подошел к столу, перенес табурет к кровати и сел рядом.
Риша, кажется, спала. Он не решился ее будить. В темноте она выглядела очень несчастнойбледной, больной и похудевшей. Ее рука, до которой он дотронулся, была совсем холодной.
«Она, кажется, сильно ушиблась Слушай, Мартин, мне кажется нужно разбудить».
Зачем? шепотом спросил он.
«Слышал, как ее отец разговаривает? Будто приказы раздает. Ей, наверное нужно, чтобы кто-тону, знаешь, по-доброму с ней поговорил».
Ладно Риша? Риш, проснись, тихо попросил он, сжимая ее пальцы.
Она медленно открыла глаза и несколько секунд смотрела в потолок.
Вик, это ты? Ты как тут оказался? хрипло спросила она.
Папу твоего встретил на улице. Как ты?
Плохо больно очень, слабо улыбнулась она.
Ты скоро поправишься, пообещал Мартин.
Я приходила, твой папа меня прогнал. Сказал, что ты выйдешь, когда посчитаешь нужным. Я думала, ты меня не хочешь видеть
Я простыл, не мог с кровати встать. И отец об этом знал. Как только я смогпошел тебя искать. Риш, я же обещал, что мы будем друзьями. Ты мне не поверила?
У меня не было друзей никогда Я думала, так надо ну, знаешь, чтобы я что-то значила
Ты значишь. Только совсем не потому, что полезла на дерево. И не потому, что с него упала.
Он провел кончиками пальцев по ее лбу от виска к виску. И почти почувствовал тяжелую, пульсирующую боль.
Чем ты занимаешься, когда не спишь, Риш?
Смотрю в потолок мне не разрешают читать. Мама меня кормит и дает лекарства. Папа иногда заходит. Сказал поправлюсьвыпорет
«Мартин, зубы, Мартин! Разожми их»
Хочешь я тебе почитаю? Я могу приходить к тебе каждый день, если хочешь. Чтобы ты не скучала, спросил Мартин, ничем не выдав своих чувств.
Тебе со мной скучно будет, я часто засыпаю
Вот и хорошо. Тебе нужно много спать.
Мне снились журавли. Я их видела на картинке в книге. Там были такие странные стихи, без рифмы, из трех строчек. И много картинок с журавлями Мне птицы часто снятся. Они красивые
У меня как раз для тебя подарок. Смотри, он достал из кармана блестящую птичку.
Тыты ее достал?.. прошептала она, забирая фигурку.
Она упала. Наверное, когда ты лезла на елку.
Вик, ты меня обманываешь. Скажи честно, отец елку срубил, да?
С чего ты взяла?
Он так всегда если у меня какая-то беда Как-то меня укусила собака, он ее застрелил. И меня выпорол, потому что я с ней была рядом. Я чуть не упала из окна с чердакаон забил досками окно и дверь на чердак
Да, Риш, он срубил елку, не стал отпираться Мартин. Но он просил тебе не говорить, потому что ты расстроишься.
Он просил не говорить, чтобы, когда он отведет меня к пню, показать, что он для меня сделал ну, благодарность, понимаешь?
Нет.
Он как бы защищает меня. Это такая любовь, наверное Ты не думай, он вообще-то хороший человек. Просто боится за меня.
Я не думаю, что он плохой, Риш.
«Ох Мартин, ну ты врать», почти восхищенно прошептал Вик.
Вик, а а почитай мне? Сказку или лучше стихи, короткие, я засыпаю. Можно детские, ну хоть какие-нибудь
Каждый вечер деревья
Падают в тени деревьев,
сообщил ей Мартин, поправляя одеяло.
Его душила злость. Методы воспитания отца Риши казались ему простой жестокостью. Ему было очень жаль девочку, а собственное бессилие делало эту жалость еще более острой. Но Мартин читал ей, рисуя кончиками пальцев узоры на одеяле. И ни голос, ни дрожащие руки его не выдавали.
Зелено-серые тени,
В листьев шуршащей пене.
Что-то уходит несмело
В розовый сумрак закатный,
То, что жило и пело,
Станет вечерней прохладой.
И свет горизонт окутал,
Падает день в свои тени.
Он, тишиною напуган,
Шороху листьев внемлет.
Риша спала и, кажется, чему-то улыбалась во сне.
«Пусть тебе приснятся журавли», пожелал ей Вик, зная, что Риша не услышит.
И что это не требуется.
«Мартин, что нам делать?»
Мартин сидел на кровати и мрачно смотрел на зажженную керосиновую лампу. Читать обоим сегодня не хотелось. Перед ним на одеяле были разложены две тонкие деревянные рейки, моток ниток и несколько листов бумаги.
Видимо, ходить к ней и читать.
«Ты ты злишься, да?»
Да, я злюсь. Для нее я не могу сделать того, что делаю для тебя. Ее отец не из тех, кого можно переубедить. Она так равнодушно говорит об этом. Словно это, черт возьми, нормально!.. Хотя может так и лучше. Смирение в ее ситуации может быть милосердным.
«Ты ты что делаешь?»
Первый бумажный журавлик был большим, с ладонь. Второй совсем маленьким. Мартин быстрыми движениями делал третьего, среднего.
Это оберег? Игрушка? Не знаю, как сказать. Если ей нравятся птицы, если они ее успокаиваютподарим ей. Может, отец выкинет, видел, у нее же совсем пустая комната А может разрешит оставить, тогда у нее будут ее журавли.
«Здорово!»искренне восхитился Вик.
Ему хотелось сделать для Риши что-то хорошее, но у него хуже выходило придумывать.
«А что ты ей читал? От кого я слышал эти стихи?»
Ни от кого, смущенно признался Мартин, делая четвертого журавля. Это мои. Просто я ничего короче не вспомнил.
«Ты сочиняешь?..»
Да. Если хочешьне буду больше тебя позорить, слабо улыбнулся Мартин.
Тусклый свет, монотонная работа и несодержательный разговор заставили злость отступить, оставив на ее месте царапающую тоску.
«Нет, ты что Мне правда понравилось. А почитай еще раз?»
Мартин соединил рейки нитками. Получился крест. Он привязал к нему несколько ниток на разной высоте. Красные нитки свисали со светлого деревянного креста.
Завтра возьму иголку и прикреплю журавлей, не за шею же их вешать задумчиво произнес он, вставая с кровати и раскладывая работу на столе.
Он погасил лампу и комнату затопила темнота. Когда он лег в кровать, темнота затопила и егоон вернулся к себе, оставив Вика засыпать.
«Каждый вечер деревья падают в тени деревьев», тихо начал он, касаясь проплывшей мимо рыбки.
Действие 11Чародей
Если мы можем сделать человека счастливей и веселее, нам следует это сделать в любом случае, просит он нас о том или нет.
Новогодние праздники промелькнули быстро. Елку наряжать ни Мартину, ни Вику не хотелось, поэтому ночью Мартин зажег вокруг лампы пару десятков мушек-огоньков. Как раз к праздникам он закончил каравеллу, снабдив кораблик белоснежными, прошитыми грубыми серыми нитками парусами. Мартин объяснил Вику, что такая каравелла называется «редонда» и отличается от «латины» прямыми парусами. На одном из парусов на фок-мачте был вышит красными нитками вензель «V». На борту кораблика располагалась небольшая дощечка.
«Это для названия. Тебе снова придется давать имя», улыбнулся ему Мартин.
Спасибо! слово полыхнуло благодарностью в полумраке комнаты. Я я не знаю, как дарить тебе подарки, но я честно сказать я нашел на чердаке, это, кажется, книга дедушки, маминого папы Не знаю, как она сюда попала В общем вот.
Обложка книги была покрыта темными пятнами, похожими на кофейные. От страниц едва уловимо пахло плесенью. Но для Мартина таких условностей не было.
«Морские деревянные суда», значилось на обложке рядом с нарисованным трехцветным форштевнем.
Кораблик был назван «Фараон». Мартин, полиставший книгу, обещал Вику к лету голландский флейт.
Мартин доделал подвеску с журавлями для Риши, и ее отец помог забить рейку рядом с кроватью.
Пока в комнате нельзя было включать свет, Мартин рассказывал сказки, а Вик молча наблюдал, как Мартин, увлекшись, рисует в воздухе образы, которых Риша видеть не могла.
Сначала Риша и правда часто засыпала. Мартин дожидался ее пробуждения и продолжал сказку с того места, с которого она помнила. Так сюжет сказки менялся до четырех раз за вечер.
Ее родители быстро перестали замечать гостядети сидели тихо, и Риша действительно начала быстрее поправляться.
Как-то они засиделись допоздна. Вик рассказывал Рише про город, в котором жил. Про снег, про высокие дома, светящиеся желтыми окнами в темноте, про детские площадки, огороженные черными коваными заборами. И неожиданно для себя самого, о сестре. Риша слушала его, улыбалась и говорила, что хотела бы подружиться с Лерой. Вик чувствовал к ней все большую симпатию.
Комната медленно тонула в сумерках, и в один момент все трое оказались в кромешной темноте.
Вик включил небольшую лампу на столе. Лампочка была белой, и свет ее казался тревожным. Но она едва светила, и кровать Риши оставалась в полумраке.
Стоило раздаться тихому щелчку лампы, как за дверью послышались тяжелые шаги. Протяжно скрипнула дверь, и от Вика не укрылось, как скривилась от резкого звука Риша.
На пороге стоял ее отец. Вик почувствовал, как звякнула тревогаего собственная. Мартин был спокоен.
Вячеслав Геннадьевич, как его представила Риша, стоял на пороге с двумя кружками чая.
Мне нужно еще полчаса, потом я тебя провожу. Нечего по ночам таскаться, сказал он, отдавая Вику кружки.
Мне далеко идти до хутора
Потому и провожу, отрезал он, закрывая дверь.
Видишь, я же говорилаон заботливый. Расскажи сказку. Про любовь, просила Риша, садясь на кровати, и глаза ее горели уже не лихорадочным огнем, а простым детским любопытством.
«Мартин, а можно в твоей сказке про любовь никто не умрет?»спросил Вик, уступая Мартину место.
«Я виноват, что большинство старых сказок про то, как кто-то умер?»улыбнулся Мартин.
Жил на свете чародей. Обычный чародей, не похожий на седобородых волшебников, давно растворившихся в своих книгах, заменивших себе утренний туман паром над ретортами, и разложивших на волны и отрезки солнечный свет.
«Мартин, скажи мне что это не тот ужас про фею Мелюзину?»
«Нет, Вик, это другой ужас».
Этот чародей был совсем молод и много путешествовал, совсем не пресытившись красотой мира. Таких, как он, в тех краях звали «ворлоками». И постепенно он забыл имя, которое когда-то дала ему мать, и звал себя просто Ворлок.
«Что за слово такое? Смешное»
«Кажется, это значит чернокнижник по-английски. Не спрашивай, откуда я знаюя понятия не имею».
«Какой ты умный, жуть».
Мартин сел к столу и подвинул лампу к краю. Поводил рукой перед ней, и на стене плеснули серые волны тени. Он удовлетворенно улыбнулся. Не нужно огоньков.
В городах никто не обращал на него внимания: было полно чародеев куда более могущественных. В селах его побаивались, но всегда находили работу. Чаще всего смешнуюмышей из подвала прогнать, грыжу корове заговорить, успокоить расшалившуюся мелкую нечисть или сотворить фонарь, чтобы светил над полем в безлунную ночь И хорошо ему жилось. Не боялся он дорожной пыли и, если у него не бывало коня, путешествовал пешком. Не боялся волн, лижущих круглые бока простеньких корабликов, которые строили люди в тех краях, где он чаще всего путешествовал. Ни солнца, ни ветра, ни пустынь, ни снегов не боялся молодой чародей. Случалось ему спать на корме пиратской ладьи, случалось бежать по ночному лесу от сбесившегося барга, случалось не есть по неделе и умирать от свалившей простуды осенью в шалаше у ручья. Любой обычный человек, верно, погиб бы, но Ворлок был не таким. Его от любого другого путешественника отличали две вещион был чародеем, и он был поэтом. Колдовство помогло ему спастись от баргастоило ему остановиться, как три его тени бросились в разные стороны. За одной их них и погнался барг, а Ворлок смог скрыться. Простуду он вылечил, заговаривая отвары трав, которые собирал у реки, а пираты не тронули его, потому что он умел улыбаться особенной улыбкой, касаясь сердца человека. Капитану от этой улыбки он показался похожим на его погибшего младшего брата, которого он очень любил.
Тени метались по стене, то плескаясь штормом, то трепеща угасающим огоньком свечи.
«Мартин, твои сказки нужно читать людям, которые собираются топиться».
«Зачем?»
«Они точно поймут, что сделали правильный выбор, но поедут топиться в море».
«Вик ты помнишь, что случается с мальчиками, которые много умничают?»
«Они топятся в море?»
«Нет, они рассказывают сказки сами».
Впрочем, Мартин на шутки не обижался, и Вик это чувствовал.
Эй, ты там что делаешь, горюешь о младшем брате капитана? спросила Риша, махая рукой перед его лицом.