Миллер закатил глаза.
С твоей логикой не поспоришь.
Мы втроем оценили взглядами наше маленькое убежище. Кресло занимало в Хижине довольно много места, но оставалось еще достаточно, даже с учетом остальных улучшений, которые я сделал за последние несколько дней: сверхмощный походный фонарь, мини-холодильник с генератором для выпивки и перекусов, необходимых Миллеру для поддержания уровня сахара в крови, и старый ящик с висячим замком. Дольше всего взгляд Миллера задержался на нем. Новый хахаль его мамы был сволочью с большой буквы, и парень опасался за безопасность своей гитары после того, как на днях поймал Чета с ней в руках. Я купил ящик, чтобы Миллер мог хранить инструмент в безопасности и не таскать его повсюду с собой.
Он посмотрел на меня с благодарностью.
Стул не так уж плох.
На душе потеплело, и я отвернулся. Все еще не привык иметь настоящих друзей, и мне приходилось постоянно напоминать себе, что не стоит слишком привязываться. Прошло всего несколько дней. Еще слишком рано, чтобы Миллер и Ронан ко мне привыкли.
Пива? предложил Ронан, склонив свое огромное тело над мини-холодильником.
Я постучал по фляжке в кармане.
У меня сегодня водочное настроение.
Стрэттон?
Не могу. Надо работать, отказался Миллер. Я заканчиваю в десять.
Он работал в галерее игровых автоматов на набережной, и у нас вошло в привычку встречаться с ним и гулять среди автоматов и аттракционов, как легендарное трио дегенератов, какими мы и были.
Встретимся с тобой там, сказала я, и Ронан кивнул.
В глазах Миллера снова вспыхнула благодарность, когда он закинул рюкзак на плечо и направился к выходу. Я подозревал, что у него тоже было не так уж много друзей. Я узнал, что когда-то он жил в машине со своей матерью. Последние четыре года дети в школе издевались над ним за это, в частности Фрэнки Дауд. Отсюда и безобразная маленькая сцена на вечеринке у Ченса.
Мысль о том, что кто-то доставал Миллера, вызвала у меня желание что-нибудь сломать. Верный себе, Ронан действительно кое-что сломал нос Фрэнки. Если бы я уже не любил этого большого болвана, тот случай стал бы определяющим.
А что насчет тебя? спросил я, сидя на своем камне у костра. Ты работаешь?
Подрабатываю от случая к случаю, ответил Ронан, собирая обломки плавника. До захода солнца оставалось еще несколько часов, но я бы никогда не отказался от огня, а Ронану нравилось смотреть, как все горит.
Фрилансер, уточнил я.
Именно.
И ты живешь со своим дядей?
Я ступал по тонкому льду, прося Ронана рассказать что-нибудь о себе его наименее любимая тема.
Он буркнул что-то в ответ, что могло быть и «да», и «нет» или «отвали».
Я спрашиваю по той причине, что я тоже раньше жил с родителями, а теперь с тетей и дядей. Мы близнецы.
Ронан не улыбнулся, но облил обугленные остатки вчерашнего костра бензином и чиркнул спичкой. Огонь взревел, а затем утих, и Ронан сел на свой камень.
В Висконсине произошло кое-какое дерьмо, наконец выдал он. Пришлось оттуда убраться.
Я взглянул на него, стараясь не подавать виду, что наблюдаю за ним, рассматриваю каждую деталь, как художник перед грубым наброском. Ронану почти девятнадцать лет, а у него уже по меньшей мере шесть видимых татуировок. Накачанные мускулы были его броней, а в серых глазах, казалось, хранились десятилетия плохих воспоминаний.
Что это значит? спросил он, когда я взял фляжку забинтованной рукой и сделал глоток.
Ой, это? Я пошевелил саднящими пальцами. Или тебе интересно, почему сегодня день водки?
Он пожал плечами.
Кажется, у тебя каждый день посвящен водке.
Верно. Но сегодня он особенный. Я взглянул на него. Хочешь узнать почему?
Если ты хочешь рассказать.
Хочу ли я? Доктор Лэнг всегда говорил, что чем больше вы о чем-то говорите, тем меньше оно на вас влияет. Мне это показалось невозможным. Я мог бы провести весь остаток своей жизни, рассказывая о том, что с нами сделали на Аляске, но холод никогда бы не ушел. Он запечатлен во мне навеки.
Я перевел взгляд на океан, волны разбивались о берег всплесками белой пены, а затем отступали. Ронан молчал.
Алкоголь согревает, потому что Аляска кое-что у меня украла, сказал я наконец. Украла, а взамен оставила мне кошмары-воспоминания, чтобы напоминать, что я никогда не верну утраченное.
Лагерь?
Я кивнул.
От него у меня крыша поехала, а с ней у меня с самого начала было не очень. Нас было семеро. И нас ломали до тех пор, пока мы не оказывались при смерти. Или мечтали о смерти.
Ронан молчал. Когда я на него посмотрел, в его серых глазах бурлил шторм, а рука сжалась в кулак, напрягая разрисованные мышцы на предплечье.
Как бы там ни было, именно поэтому большинство дней посвящены водке. И почему я иногда бью кулаком по зеркалам в ванной. Или, я прокашлялся, почему позволяю людям ударить осколком меня в грудь на вечеринках.
Наступила тишина, и я плотнее закутался в пальто.
Ну, если он и так был на грани терпения моего общества, то это могло бы стать последней каплей.
Я не живу со своими родителями, потому что они мертвы, внезапно подал голос Ронан.
Я сидел очень тихо. Крупица личной информации о Ронане была подобна алмазу в куче угля. Но я тоже с ним поделился, и теперь он отвечал тем же. Поддерживал равновесие. В моей груди разлилось чувство, теплое, нежное и совершенно мне чуждое. Незнакомое.
Чувство поддержки. Вот на что это похоже.
Что произошло? осторожно спросил я.
Когда я был ребенком, мой отец убил мою мать. У меня на глазах.
Срань господня Сколько тебе было лет?
Восемь. Он попал в тюрьму, там и умер. А я попал в приемную семью.
Сердце заболело, и слова не шли на язык. Мне была ненавистна мысль, что Ронану пришлось перенести такую боль. Хотел бы я забрать ее у него. У меня достаточный багаж. Еще одно дерьмовое воспоминание не убьет.
Я был не в лучшем состоянии, продолжал Ронан, не сводя глаз с угасающего огня. Пришлось остаться на второй год в четвертом классе и провести десять лет в приемной семье. В конце концов социальные службы разыскали брата моего отца. Вот так я и оказался здесь.
Я очень сожалею о твоей матери, Ронан.
Он кивнул, и наступила тишина, которая должна быть неловкой или неудобной, но, наоборот, чувствовалось, как наша дружба крепнет с каждой минутой. Солнце начало садиться, небо окрасилось в лиловый и было прекрасно. Умиротворяющее.
Ну, разве мы не классная пара, произнес я через некоторое время. Расскажи мне что-нибудь хорошее, что с тобой сегодня случилось, Венц. Что угодно. Пока я не утопился в океане.
Он потер свой заросший щетиной подбородок, размышляя.
Меня не отстранили от учебы.
Эй, это же круто! Целых два дня удачи. Я предложил дать пять и получил звонкий шлепок по ладони. Зашипев, потряс обожженной ударом ладонью. Полегче, тигр.
Ронан почти улыбнулся.
Твоя очередь. Что-нибудь хорошее.
Хм, даже не знаю, насколько это хорошо, скорее обречено и безнадежно, но Я тяжело вздохнул. Есть один парень.
Ладно.
Я не могу сказать кто, так что не спрашивай.
Я и не собирался.
Ну естественно, съязвил я. Это одна из твоих самых милых черт характера. Короче, есть один парень, но я не хочу никаких парней. Таких, которых я бы мог
Захотеть трахнуть?
Это само собой.
Заботиться?
Вот именно. А я не могу ни о ком заботиться. Плохо для меня, еще хуже для них. Я уставился на языки пламени, которые цеплялись за ясеневые дрова, пока ветер пытался их задуть. Это глупо. И слишком быстро. Я сюда приехал не затем, чтобы кто-то, кого я знаю всего несколько дней, сразу же овладел всеми моими мыслями.
У Ронана округлились глаза.
Нет, это не Миллер, смеясь, сказал я. И мне крайне неприятно разбивать тебе сердце, но и не ты тоже.
Так в чем же проблема?
Проблема в том, что человек, о котором идет речь, мягко говоря, не в моем вкусе. Весь такой до мозга костей хороший американский парень. Добрый, нежный, все его любят. Он человеческий эквивалент сэндвича с сыром на гриле.
И?
И? Это бессмысленно. И все же я не могу перестать думать о нем и чувствовать себя виноватым, потому что Возможно, я сказал кое-что, чего не следовало.
Ронан отхлебнул пива.
Я в шоке.
Ой, заткнись. Но да, я разворошил кое-какое его дерьмо, которое ворошить не стоило. Я даже дал ему свой номер на случай, если он захочет поговорить. Со мной. Как будто я действительно могу как-нибудь помочь. Я покачал головой и сухо усмехнулся. Это невозможно.
Почему?
Я не на сто процентов уверен, что мы с ним на одной волне, если ты понимаешь, к чему я клоню. Мне нужно оставить это. Оставить его в покое.
Ронан закатил глаза и бросил камень в огонь.
Ты не согласен?
Если он тебе небезразличен
Давай не будем заходить так далеко.
тогда скажи ему.
Это довольно трудно, так как он сам попросил, чтобы я никогда больше с ним не разговаривал. И даже если он каким-то чудом окажется геем, ничего хорошего из этого со мной не выйдет. Кроме секса. Я могу заниматься ничего не значащим сексом. Я взглянул на него. К слову, это не предложение.
Ронан не улыбнулся.
Я сделал глоток из своей фляжки, желая, чтобы вкус водки убил то нежное чувство, которое жило во мне с того дня, как я встретил Ривера.
Огонь внезапно вспыхнул, когда Ронан плеснул струю бензина на обугленные головешки.
Это они украли у тебя на Аляске?
Что?..
Ты сказал, что ничего хорошего не выйдет, если ты будешь с этим парнем. Этому они тебя научили? Что в тебе нет ничего хорошего?
От врачей в лечебнице я про конверсионную терапию слышал больше, чем мне хотелось, с запутанными терминами, только им понятными словечками и анализом. Ронан же сократил ее до сути.
Да, ответил я. Но это началось еще раньше с моими родителями. И все гораздо сложнее
Чушь собачья, вот что это такое, огрызнулся Ронан. Кто бы ни заставил тебя так думать, неважно когда, это чушь собачья!
Он допил свое пиво и встал за следующим. Вернулся с двумя бутылками и встал надо мной, выражение его лица было мягче, чем я когда-либо видел. Он предложил мне одну бутылку.
Я взял ее, а фляжку спрятал.
На следующий вечер мы с Миллером и Ронаном привычно прогуливались по набережной. Мы трое привлекали пристальное внимание в основном благодаря моему необычному гардеробу, и я знал, что в школе о нас постоянно шептались и распускали слухи. Но никому из нас не было дела до того, что кто-то думал. А мне так меньше всех.
Ладно, меньше всего Ронану.
Но к черту его. В тот день Ронан пришел в Хижину с синяками, выглядывающими из-под рукавов, и фингалом над одним глазом. Когда мы с Миллером спросили, что случилось, он огрызнулся, чтобы мы не лезли не в свое гребаное дело.
Позже Миллер оставил нас, чтобы пообщаться с Вайолет и наконец-то рассказать ей о своих чувствах. Мы с Ронаном вернулись в Хижину.
Это правда, что Вайолет неравнодушна к Риверу? спросил я у Ронана, и за мой непринужденный тон можно было давать «Оскар».
Ронан пожал плечами.
Они собираются идти вместе на Осенний бал, если только сегодня вечером что-нибудь не случится.
Я кивнул.
Он с подозрением на меня покосился.
Что?
Я посмотрел на него чистым, невинным взглядом.
Что «что»?
Ты молчишь.
Такое бывает.
Нет, не бывает.
Я рассмеялся.
Разве человек не может спокойно созерцать тайны Вселенной?
Ронан фыркнул, но отстал. Он бессознательно потер предплечье, где на фоне татуировки черно-белой совы с оранжевыми глазами темнел синяк. Меня подмывало спросить, кто же его ударил, но мне тоже следовало оставить его в покое.
Несколько часов спустя приплелся Миллер.
Ну? Как все прошло?
Костер отбрасывал пляшущие блики и тени на его застывшее выражение лица.
Настолько плохо, насколько это вообще возможно.
Его босс из галереи дал ему три шезлонга, чтобы заменить наши камни у костра. Миллер тяжело опустился на свой и с остервенением швырнул футляр с гитарой на песок. Я его таким еще не видел.
Что произошло?
Вайолет хотела снять на видео, как я играю, начал Миллер, глядя в огонь. Чтобы выложить на «YouTube» и все такое. Ну и я спел для нее, и в тот момент все стало серьезнее, я почувствовал, как между нами все накалилось, мои чувства стали глубже, и я поцеловал ее. А она ответила на поцелуй.
Звучит не так ужасно, осторожно заметил я, злобно глядя на Ронана за то, что тот вынуждал меня самому вытягивать разговор.
Все пошло прахом, сказал Миллер. Ничего не изменилось. Я поцеловал ее, и ничего не изменилось Он провел ладонью по волосам, а затем обхватил голову руками, упершись локтями в колени.
Они с Ривером?..
Все еще собираются идти вместе на Осенний бал, с несчастным видом произнес Миллер. Он выпрямился и бросил камешек в огонь. К черту. Приглашу Эмбер на танцы. Может, стоит начать что-нибудь с ней и попытаться просто отпустить Вайолет. Его тяжелый взгляд переместился на Ронана. Ты пойдешь?
Нет.
А что насчет тебя? спросил меня Миллер, и я видел в его глазах надежду, что хотя бы один из нас поддержит его.
Нет, ответил я, пока в голове крутились идеи, и одна из них, возможно, хорошая. У меня другие планы.
Глава 7. Ривер
В субботу утром я спустился к завтраку и увидел, что мама сидит с папой и Амелией за столом, а Дазия суетится на кухне.
Привет, Ривер! произнес папа, его голос и улыбка были напряженными. Готов к сегодняшней большой игре? Тренер Кимболл сообщил, что агенты из трех трех! колледжей подтвердили свое присутствие. Все элитные футбольные школы.
Дорогой, дай ему сначала позавтракать, мягко упрекнула мама. Вокруг глаз темнели круги, а лицо было бледнее, чем вчера, когда она сказала, что чувствует себя достаточно хорошо и пойдет на праздник в честь Осеннего бала.
Знаю, знаю. Но этот день настал. Игра, ради которой мы столько трудились. Папа потрепал меня по руке. Мне кажется, что я волнуюсь больше него.
Чертова правда.
Ривер, дорогой, позвала Дазия от плиты. Яйца? Бекон? Или скучные холодные хлопья, как выбрала твоя сестра, маленькая бунтарка.
Яичница с беконом было бы здорово.
Я занял свое место рядом с мамой, желудок скрутило в узлы, которые не имели ничего общего с агентами или «большой игрой».
Привет, тихо поздоровался я. Как ты?
Она выдавила слабую улыбку.
Держусь.
Папино воодушевление утихло, и он молча потянулся, чтобы взять ее за руку. Мама сжала его ладонь, и я увидел захлестнувший их океан боли. Амелия, сгорбившаяся над своей миской с хлопьями, посмотрела на меня из-за завесы темных волос. Она медленно покачала головой, затем снова уткнулась в тарелку.
Сердце сжалось, и мне показалось, что невидимая рука давит мне между лопаток.
Когда мамы не станет, у этого колеса сломаются спицы, и кто, черт возьми, знает, где мы упадем.
Подлетела Дазия, нагруженная тарелками, как официантка в закусочной.
Ну вот, Уитморы. Завтрак подан.
Ты слишком добра к нам, весело заметил папа, но затем на мгновение заколебался над своей тарелкой, прежде чем начать завтракать. Есть еду, не чувствуя вкуса. Только потому, что надо.
Я понимал его чувства. Когда Дазия поставила передо мной тарелку с яичницей-болтуньей, беконом и долькой дыни, я с трудом вынес этот запах. Но заставил себя ради Дазии.
Она поставила миску с овсянкой перед мамой, и у меня чуть сердце не выскочило из горла, когда мама прикрыла глаза и положила руку на живот.
Мне так жаль, Ривер, тихо проговорила она. Я очень хотела посмотреть сегодня на твою игру. И на парад после нее. Увидеть, как множество людей будут за тебя болеть Она с трудом сглотнула. Но, думаю, мне нужно пойти прилечь.
Я кивнул, не доверяя своему голосу.
Амелия, потом придешь и обо всем мне расскажешь.
Хорошо.
Мама начала подниматься, и папа вскочил на ноги, чтобы помочь ей.
Доедай завтрак, дорогой, сказала мама. Дазия, ты не против?..
Папа снова сел, а мама одарила меня на прощание улыбкой и медленно, тяжело опираясь на подругу, удалилась в свою комнату.