Донти прибежал из зачетной зоны и занял свою очередь за поздравлениями. Его улыбка была широкой и ослепительно белой на фоне темной кожи. Он наслаждался бурным вниманием, которое я ненавидел с каждым днем все больше.
Подойдите, мальчики, позвал тренер Кимболл, с кряхтением опускаясь на одно колено на газон. На лысеющей голове у него красовалась бело-золотая кепка «Центральных», а живот обтягивала футболка-поло.
Мы сварились от августовской жары, парни тяжело дышали и практически висели на плечах друг друга.
И именно поэтому, джентльмены, сказал тренер, у нас будет пятый сезон чемпионата подряд.
Команда согласно загудела, его слова вызвали еще один раунд хлопков по плечам и ударов по шлему.
Тренер принялся называть игроков, которые не выложились на полную. Мои товарищи по команде ловили каждое его слово, на их покрытых по́том и грязью лицах расплылись широкие, жадные до критики улыбки. В миллионный раз я задавался вопросом, что бы они подумали, если бы узнали, что их звездный квотербек испытывает мучительное желание сорвать с себя щитки, шлем и уйти.
Тренер Кимболл закончил с критикой и завершил тренировку приказом вернуться на следующее утро в восемь утра. Я попытался ускользнуть вместе с толпой, но меня окликнули. Тренер зашагал рядом и отвел меня в сторону, в то время как остальная часть команды направилась в раздевалку.
Итак, тихо начал он. Как ты, держишься, сынок?
Вроде да.
Он потер подбородок короткими пальцами.
Знаю, лето выдалось тяжелым, учитывая твою маму Он замолчал и прокашлялся. Иногда, когда мы переживаем трудные времена, лучше сосредоточиться на чем-то другом и направить на это всю свою энергию. Двигаться к тому, что делает тебя счастливым.
Что делает меня счастливым
Работать в семейной автомастерской вместо того, чтобы тратить свое лето на тренировки Создавать что-то своими руками, устраивать свою жизнь в Санта-Крузе Вот что сделало бы меня счастливым. Футбол даже не входил в первую десятку, но я чертовски хорошо притворялся, что все наоборот. Судя по скептическому взгляду тренера, моя маска сползала.
Сегодня я был вполне сосредоточенным, сказал я.
Безусловно, так и есть. Последний пас Уэзерли достоин барабанной дроби и софитов. Я просто имел в виду, что, если дела пойдут совсем плохо, у тебя есть команда. У тебя есть мы. Он положил руку на мой наплечник. Выпускай пар на поле.
Я услышал его четко и ясно: «Если скорбишь о том, что у твоей мамы диагностировали рак печени четвертой стадии, играй усерднее, но не вздумай бросать».
Спасибо, тренер. Я понял.
Он с сомнением потер подбородок.
Да? Похоже, что огонь азарта немного иссяк. Не то чтобы я тебя виню. Свалившиеся на тебя проблемы Полагаю, нужно время, чтобы к этому привыкнуть.
Я чуть не задохнулся от мысли, что когда-нибудь привыкну к смерти моей матери. И мой «огонь», как выразился тренер, поддерживался лишь настойчивым и безжалостным желанием отца.
Я в порядке, тренер. Даю слово.
Рад слышать, сынок. Он снова стукнул меня по щитку. Иди прими душ, увидимся завтра. Приходи пораньше, если сможешь. У меня есть парочка стратегий, которые я хочу попробовать с тобой и Донти. Такие, что в следующем месяце сразят агентов наповал.
Хорошо, тренер, на автомате отозвался я. Как солдат, подчиняющийся командиру. Исполняющий свой долг.
Я побрел в раздевалку, и в спину дохнуло ощутимым разочарованием отсутствия у меня энтузиазма. Солнце почти зашло.
День скоро умрет
Боль ударила в грудь тяжелым молотком. Мне пришлось остановиться и ухватиться за флагшток возле спортзала. Я был потрясен, насколько тяжело переживал мамин диагноз даже спустя несколько недель.
Мой «большой мозг», который тренер любил заполнять сложными стратегиями, перебрал события ушедшего лета, как фильм на перемотке. Мама, стройная и счастливая в бассейне, смеется с моей младшей сестрой Амелией. Смех Амелии затихает, когда она указывает на очертания маминого живота
Мама теряла вес и не знала почему. Но отмахивалась от этого, как от таинственной диеты, на которой сидела, сама того не ведая. Затем появилась слабость. И боль. Сильная боль. Диагноз поставили меньше чем через неделю.
Шесть месяцев. Может, чуть больше. Может, меньше. Скоро умрет.
Я сморгнул жгучие слезы, смешавшиеся с по́том, и присоединился к парням в раздевалке. Они мылись, разгуливали с голыми задницами, перекрикивались насчет последней игры, несли всякую чушь друг о друге или болтали о девушках. Услышь подобные разговоры родители, большинство бы зарыдало.
Я, как обычно, опустил голову и отвел глаза, прикрываясь усталостью, словно тяжелой броней, чтобы никто не приставал ко мне.
Эй, Уитмор! позвал Донти, когда я проходил мимо него в душ. Есть планы на вечер? Может быть, с этой милой маленькой Вайолет Макнамара?
Вокруг раздался хор охов и смешков. Несмотря на то, что все мы в Центральной школе практически выросли вместе с дошкольного возраста, Вайолет Макнамара была новичком в нашей компании. Этим летом Эвелин Гонсалес местная королева вытащила Вайолет из-за учебников и явила нам потрясающую девушку с волосами цвета воронова крыла и темно-синими глазами.
Я нацепил на лицо улыбку короля всего мира.
Возможно.
Возможно, засмеялся Донти. Какой же наш Уитмор хитрец.
Везучий ублюдок, протянул Ченс. Я должен был первым ее застолбить. Кто ж знал, что она такая охренительно горячая и при этом не откупоренная, если понимаете, о чем я.
Они все засмеялись. У меня покраснели уши.
Этим летом я встречался с Вайолет всего несколько раз, но она мне нравилась. Застенчивая, но в то же время способная постоять за себя. Я даже считал ее в некотором роде храброй.
И, возможно, моим последним шансом.
Я пытался встречаться с девушками из нашей школы или близлежащего Сокеля, но они никогда меня не цепляли. Может быть, Вайолет другая. Она собиралась стать врачом. Может быть, у нас получится с ней нормально пообщаться, и тогда между нами что-нибудь произойдет. Вдруг я наконец почувствую искру какую угодно, и тогда ноющая тревога в глубине моего сознания отступит.
Я снял с себя пропитанную по́том одежду и отправился в одну из душевых. Холодная вода текла по коже, вызывая мурашки. Я подставил лицо под струи, и гулкие голоса, хлопанье шкафчиков и смех превратились в далекие звуки, словно с чужой планеты.
Эй, Ривер. Придешь на вечеринку Ченса по случаю начала учебного года? позже поинтересовался у меня Исайя, наш звездный раннинбек, пока я быстро одевался у своего шкафчика.
Внезапно меня обхватили за плечи мускулистой рукой и встряхнули.
Разумеется, придет, проревел Ченс мне на ухо. Он не сможет такое пропустить. Верно, Уитмор?
Я стиснул зубы и отпихнул руку Ченса с большей силой, чем рассчитывал. Раздались тихие возгласы свидетелей сцены. Я редко злился. Никогда не терял самообладания или хладнокровия, не проявлял никаких эмоций, кроме спокойной, непринужденной уверенности.
Придурок, бросил я в последовавшем неловком молчании, изобразив на лице гаденькую ухмылку. Я только волосы пригладил.
Парни захохотали, широкое румяное лицо Ченса расплылось в улыбке, и он тоже громко загоготал. Он был довольно груб со мной, но по какой-то иронии судьбы или, может быть, потому, что благодаря мне мы выигрывали, именно я был королем Центральной школы.
Когда другие парни вернулись к своим делам, ко мне бочком подобрался Донти.
Эй, парень. Ты в порядке?
В порядке.
Ага, конечно, сказал он, ухмыляясь. Среди нас, неандертальцев, есть джентльмены. Если тебе действительно нравится хорошенькая мисс Вайолет, просто скажи об этом. Мы прекратим болтать о ней всякую чушь.
Все в порядке, снова повторил я. Просто мне сейчас тяжело из-за всего этого с мамой, понимаешь?
Понимаю. Сочувствую, мужик.
Спасибо, ответил я, и на долю секунды серьезность его тона и взгляда заставили меня подумать, что я мог бы выговориться ему. Но затем его лицо расплылось в широчайшей улыбке, очаровательной и ослепительной, которая делала его очень популярным среди девушек.
Вечеринка Ченса как раз то, что тебе нужно, сказал он. Потрахаешься с кем-нибудь и на время забудешь о всем этом дерьме. Он поиграл бровями. Может быть, милая Вайолет Макнамара могла бы помочь тебе в этом деле.
Ага, ответил я и опустил плечи. Надо выяснить, заинтересует ли ее такое предложение.
Донти хлопнул меня по спине.
Ну и отлично! Увидимся рано утром, брат.
Я задержался, пока раздевалка не опустела, а затем в одиночестве пошел к своему «Сильверадо». Солнце даже не думало садиться; янтарные лучи падали на черный асфальт. Я завел двигатель, а затем включил кондиционер, прежде чем ехать домой.
Дом.
С тех пор как заболела мама, слово приобрело новое значение. Я вырос в этом доме. В этом городе, который любил. Казалось, что здесь безопасно, что ничего плохого дома случиться не могло. И это чувство подвело нас всех.
Моим последним убежищем осталась мастерская, где я чинил поломанное и заставлял его снова работать. Хотелось бы мне, чтобы что-то, или кто-то, мог сделать со мной то же самое.
Когда я вошел в нашу просторную кухню, ужин уже начался. Дазия Хорват, лучшая подруга моей мамы, помешивала в кастрюле соус для спагетти и тихо напевала себе под нос. Она прилетела из Вашингтона, округ Колумбия, на следующий день после маминого диагноза и с тех пор никуда не уезжала.
Папа уже сидел на своем месте, копаясь в телефоне, пока Амелия накрывала на стол. Моя четырнадцатилетняя сестра взглянула на меня, а затем вернулась к ножам, вилкам и ложкам. Еще два месяца назад это была милая, веселая девушка. Теперь же она едва ли разговаривала, почти не ела и редко улыбалась.
Как прошла тренировка? тут же оторвавшись от телефона, поинтересовался папа с загоревшимся взглядом, что теперь случалось, только когда мы говорили о футболе. Крепкая фигура под заляпанным маслом комбинезоном демонстрировала остатки его собственной футбольной карьеры. Коренастое, мускулистое тело. Тренер Кимболл сказал мне, что у него на завтра есть несколько новых стратегий для тебя и Уэзерли.
Я стиснул зубы. Папа был хорошо знаком с тренером, и тот всегда писал смс и рассказывал о моих успехах, особенно теперь, когда я в выпускном классе и пришло время выбирать колледж.
Да, отозвался я, хватая с полки салфетки, чтобы помочь Амелии. Он упоминал об этом.
Ривер, дорогой, вмешалась Дазия, в ее речи проскакивал легкий хорватский акцент. Ты, наверное, умираешь с голоду. Две тренировки в день это слишком много!
Вовсе не слишком. Папа гордо улыбнулся мне. То, что нужно, чтобы стать чемпионом. Согласен, Ривер?
Конечно.
Тем более сейчас. Важный год.
И что это означает? спросила Дазия. Что в нем такого особенного?
В следующем месяце агенты придут посмотреть на игру Ривера, пояснил папа. После этого подадим заявления в колледж и решим, какой университет лучше всего оценит его талант и продвинет его в НФЛ.
О, и это все? Дазия мне подмигнула.
Мы над этим работали с тех пор, как Ривер достаточно подрос, чтобы держать мяч. Я правильно говорю, малыш?
Я слабо улыбнулся.
Конечно, папа.
Амелия позволила мне накрыть на стол, а сама уселась с телефоном в руке и спряталась от нас за занавесом своих длинных темных волос.
Я толкнул ее в плечо.
Что с тобой? Сегодня было что-нибудь интересное?
Она пожала плечами.
Не-а.
С нетерпением ждешь начала учебы в старшей школе, Амелия? бросила Дазия через плечо. Первый год старшей школы большое дело. Как и выпускной класс. Они должны быть особенными.
Не знаю, что в них такого особенного, буркнула Амелия. Они будут отстойными.
Я положил последнюю салфетку, и сестра подняла на меня глаза. Она права. Мама вряд ли доживет до Рождества, поэтому я не стал утруждаться и говорить Амелии, что она ошибается или что стоит быть оптимистичнее. Я никогда не позволял себе испытывать какие-либо собственные чувства, что по иронии судьбы заставляло меня защищать право чувствовать всех окружающих.
Эй, окликнул я ее. Если тебе на математику достанется миссис Саттер, то ты счастливица. Она никогда не собирает домашние задания.
Амелия благодарно улыбнулась моей смене темы.
А если начнет, то ты их для меня сделаешь. Ботаник.
Ну конечно, поддразнил я, отчаянно пытаясь удержать улыбку на ее лице. За небольшую плату. Как насчет твоих карманных денег? А еще лучше твоя коллекция раскрашенных кукол принесла бы мне доллар или два на eBay
Это русские матрешки, придурок, и тебе придется делать за меня всю домашнюю работу до конца школы, прежде чем я тебе позволю хотя бы прикоснуться к ним своими огромными грязными лапищами.
Мы обменялись игривыми, вызывающими взглядами. Я прекрасно знал, как называются куклы, и она тоже это знала. Полки в комнате Амелии были уставлены ярко раскрашенными деревянными куклами, у каждой из которых внутри находилась меньшая кукла, а у той еще меньшая, пока не оставалась самая маленькая, размером с наперсток. Амелия откладывала свои карманные деньги, чтобы скупать матрешек по всему миру, и получала их в качестве подарков на каждый день рождения и Рождество. Они были ее сокровищем.
Уверена? поинтересовался я. Ты отказываешься от довольно выгодной сделки.
Прикоснешься к ним, и ты труп, болван.
Я рассмеялся, и она неохотно рассмеялась вместе со мной, благодарная за короткое мгновение беззаботности.
Это правда, что ты соображаешь в математике, Ривер? поинтересовалась Дазия, подходя к столу с тарелкой хлеба.
Больше похож на математика-ботаника, вставила Амелия. Ривер в школе самый занудный спортсмен.
Я дернул прядь ее волос цвета воронова крыла. Она в ответ показала мне язык.
Неужели? Дазия рассмеялась, затем осторожно убрала один из поставленных мной приборов. Мама не спустится сегодня к ужину, дорогой. Она немного устала.
Ох.
Светлые мгновения мигом разбились о твердую землю реальности. Отец тяжелым взглядом уставился на пустой мамин стул. Амелия спряталась с телефоном за волосами.
Вот вам немного математики: наша семья состояла из четырех человек. Вычтите одну маму, и что останется?
Не знаю, что с нами будет, когда она нас покинет
Пойду поздороваюсь, сказал я.
Хороший мальчик, произнесла Дазия. Она будет рада.
Я быстро пересек наш большой дом и поднялся по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Не потому, что спешил еще раз увидеть, что рак сотворил с моей прекрасной матерью, а чтобы доказать, что я не настолько напуган, каким себя чувствовал.
Я тихонько постучал в дверь хозяйской спальни.
Мам? Это я.
Входи, любимый, послышался слабый ответ.
Шторы были собраны, а окно открыто, чтобы впустить свежий воздух и золотистые закатные лучи. Мама лежала в центре огромной кровати, утопая в шелковой пижаме мужского покроя, маленькая и хрупкая. Голову покрывал шарф. Отложив книгу, мама улыбнулась мне.
«Она все еще красива, отчаянно подумал я. К черту рак».
Привет, мам. Я поцеловал ее в лоб. Как себя чувствуешь?
Вряд ли этот вопрос был задан ради правдивого ответа. На прошлой неделе она закончила курс химиотерапии и лучевой терапии, которые еще больше ее ослабили, истощили и вызвали постоянную тошноту. Но она никогда не жаловалась. Ни разу.
Хотел бы я быть таким же храбрым.
Все хорошо, милый. Просто немного устала сегодня. Она протянула руку и потрепала меня по щеке, когда я сел на край кровати. Ты тоже выглядишь усталым. Как прошла тренировка?
Нормально. Так же, как вчера. Тренер нацелен на еще один чемпионат.
Я в этом не сомневаюсь. Но что насчет тебя? К чему стремишься ты в этом году? Своем выпускном году.
Как-нибудь пережить его, если ты не сможешь.
Не знаю, ответил я. Хорошо показать себя перед агентами. Наверное, поеду в Алабаму.
И заставишь своего отца гордиться тобой. Мама поджала губы. Я много думала о его футбольных мечтах и о твоих. Иногда у меня возникает ощущение, что у вас они не совпадают.
Казалось так легко рассказать ей правду, но я многие годы сдерживал и скрывал свои эмоции. Запихал их в самый дальний угол, где они и пылились, чтобы папа мог быть счастлив. Он был звездным квотербеком «Алабамы», и его почти наверняка бы выбрали в первом раунде драфта в НФЛ. До катастрофы.