Семен-питух находится под каблуком у фигурантки Анисьи. То есть ему приходится думать, где бы взять денег на водку. Вот, пожалуй, самый подозрительный из береговой стражиГлафира ценила его способность ставить танцы и порой с ним беседовала о своих выходах и сольных ариях, ни от кого не таясь. Так что он мог передавать записочки, ни в ком не вызывая подозрений.
Пятеро товарищей, каждый из которыхсам за себя, а прочимнедоброжелатель. И все вместе они ополчились на Румянцева, потому что обвинить в убийствеэто всем пакостям пакость, а не то что туфли к полу приколотить. Знали бы они, что из-за туфлей получилась вся катавасия, то-то бы порадовались
Санька подумал, что надо бы встретиться с Бянкиной и рассказать ей про подозрения. Федька для девицы неглупа; может, что-то заметила? Да и не мешало бы предупредить ее, что нашелся благодетель, который взял на себя заботу о фигуранте Румянцеве. А то она бог весть что натворит, опять вся береговая стража будет язвить и ехидничать.
Забота Саньке понравиласьего поместили в теплую комнату, выдали чистое исподнее, снабдили журналами, чтобы не скучал, покормили обедом с хорошим вином. Поздно вечером прибежал Жан.
Успел побывать в типографии! похвастался он. Да из гранок сыскал лишь первую! Вот
Узкий мятый бумажный лист содержал такие строки:
«Песня гласит: неверного извиняют, но никогда нескромного; и женщины не преминули примолвить, что песня говорит справедливо: но справедливо ли говорят оне сами? Вот что рассмотреть надобно.
Неверный не устоивает в своем обещании; ибо он клялся любить вечно. Первая обида. Неверный обманывает часто двух женщин вдруг. Вторая обида, но более простительная. Напоследок неверный оставляет часто женщину в недеятельности, или лишает ее некоторой части любовных выгод. Третья обида из всех несноснейшая»
Как Саньке ни было скверно, однако он рассмеялся. Фривольность безымянного автора понравиласьведь женщины желают любовных выгод, обретаемых в постели, не менее мужчин, только притворяются, будто к ним безразличны. Наконец хоть кто-то правду сказал!
Какой живой слог! сказал Жан. Вот что надобно перенять. Слог, который при чтении не требует усилий. И выучиться вовремя вставлять простонародные выражениявот как тут.
Он отнял у Саньки листок и указал на строчку: «ибо любовник нелепой простофили редко хвастать покушается».
Что за журнал такой? спросил Санька.
«Лекарство от скуки и забот», выпускает господин Туманский. Мы все для него пишем. Но у меня вскорости будет свой журнал!
Санька понял, что напоролся на хвастуна, и решил это пресечь.
Но вы же пишете оперы, которые вот-вот поставят у нас в театре, пишете трагедии, играете на скрипке. Еще и журнал впридачу? Не много ли?
А иначе нельзя, сказал Жан. Коли хочешь добиться славы, нужно делать все! А я добьюсь! Оперы мои произведут фурор! И журнал также! А знаете, почему?
Понятия не имею.
Потому что я не бичую безымянные пороки!
Это было сказано с такой великолепной гордостью, что Санька даже растерялся. Самому ему и в голову бы не взошло бичевать пороки.
То есть как?
А так, что в журналах наших бичуют порок безликийвзять хотя бы скупость. Пишут: скупость-де смешна, скупец нелеп, да прибавляют басенку про придуманного чудака. Будет ли от того польза? Журналы у нас в государстве печатаются уже лет сорокдовольно времени, чтобы исправить нравы, а все напрасно! Знаете, сударь, почему?
Отродясь Санька не беспокоился об исправлении нравов в Российской империи. Его мир был величиной с театра дурные нравы есть необходимая принадлежность, или ты с этим смиряешься, или ищи себе другое место. Потому он в ответ на вопрос пожал плечами.
А Жан разволновался, стал ходить по комнатке, размахивая руками:
Потому, что наши господа сочинители боялись писать о людях, в которых угнездились пороки! Вот ежели бы кто-то написал о скупости: сделалось нам известно, будто некий скупец до того дошел, что слуг кормить перестал, так что они на улице побираются и видеть их можно всякий день у ворот Гостиного двора, так тут бы все признали известное в столице лицо, и оно бы устыдилось! Наши журналы ни в ком не вызывают стыдавот в чем беда, сударь! А должны!
Тут оратор сшиб со стола подсвечник, но нагибаться за ним не стал.
Мой журнал, который мы готовим, как раз и будет о столичных грешниках, которые сами себя узнают. Имен называть не станемда оно и не надобно, публика догадается! Воображаете, сколько у моей «почты» будет подписчиков?
Почты?
Ну да, мы уже придумали название«Кабалистическая почта». Ее будут бояться, как огня! Помните, был журнал «Адская почта»?
Санька кивнул, хотя не помнил.
Журнал сей хоть и нападал на «Всякую всячину», однако был весьма умеренныйизвестных лиц не касался, разве что господ литераторов, ну да этотак, развлечение нашего круга, а не борьба с пороками. А знаете, чем он был хорош?
Понятия не имею.
Журналы Саньке были мало интересны. Они время от времени проникали и в театр, и обнаруживались на столах в уборных береговой стражи, вперемешку с дырявыми чулками, банками румян, порванными подвязками, пуговицами, коробками пудры и прочей дребеденью. Попадались смешные или фривольные, читать которые в двадцать лет приятно, однако названий их Санька отродясь не зналбереговая стража довольно быстро раздирала их, пуская страницы на папильотки и заворачивание всяких мелочей.
Так я объясню! с азартом продолжал юноша, словно не замечая, что Санька в ней не нуждается. В «Адской почте» была переписка двух бесов, Хромоногого с Кривым. Но бесон смешлив и злоязычен, а этого для журнала мало. Нужен другойтот, кто, как бес, сможет незримо проникать всюду, хоть в кабинет продажного судьи, хоть в спальню театральной девки, но при этом имеющий в себе и высокие материи! Я отыскал такое созданиеотыскал в «Кабалистических письмах» маркиза д'Аржана. Этосильф! В моем журнале писателями будут сильфыну, и ондины, вероятно, и гномы, и бес Астарот, как у маркиза. Только вот с именами загвоздкадумаю, давать ли им звучные французские, на манер Оромасиса, или те, что я им выдумал на русский лад.
Санька смотрел на восторженного Жана и думал: вот ведь городит человек ахинею, тоже выдумал заботукак называть сильфов
Мне все более кажется, что лучше русские имена, продолжал Жан, мало беспокоясь, слушает ли его Санька. Вот, скажем, у д'Аржана ондина зовут Какука. Читатель прочтет это словои примется хохотать. А я полагаю, что хохотать нужно над пороками, а не над именем, и потому хочу назвать ондина Бореидом.
Да, это исконно русское имя, заметил Санька.
Что? Да нет, конечно! Просто оно всякому читателю будет понятнокто ж не знает Борея!
И точноБорея знала даже малограмотная береговая стража, ибо он частенько являлся в балетах: злобный и свирепый греческий бог северного ветра, любимец балетмейстеров.
Санька слушал, как юноша расписывает будущий журнал с письмами философического и обличительного характера, а сам думал, как бы своротить гостя с этих высоких материй на более обыденныетакие, в которых простому фигуранту возможно было хоть что-то понять.
Ему на помощь пришел Никитинвлетел в комнату веселый и довольный, тут же принялся рассказывать новости.
В театре суета неимоверная, сказал он. Однако полиция, сдается, не так глупа, как все считают. Кто-то подсказал ей, что ты, сударь, был в доме дансерки Платовой, и допрашивали ее очень сурово. Она, дура, решила с сыщиками кокетничать и жеманничатьтак, я чай, из ее головы кокетство и жеманство повыбили надолго. Сам обер-полицмейстер кричать изволил.
Санька вздохнулвот и Анюте досталось, а она тут вовсе ни при чем.
Ей бы, дурище, сознаться, что имела с тобой рандеву, и тут же бы ее оставили в покое, так она уперлась! А ее содержатель, узнав про допрос, весьма разумно поступилсразу прислал в театр человека выведать правду. Ну и нашлась добрая душа. Девки-то молчали, отнекивались, а кто-то из фигурантов возьми и доложи про Платову и тебя. Так что и от полиции у нее неприятности, и от господина Красовецкого. Как пить датьбросит! Ф-фу, все выложил! и Никитин со смехом шлепнулся в кресло.
Так, может, я уж могу в театр явиться? спросил Санька. Он сильно беспокоился: одно дело пропустить утренние занятия и репетицию, другоеспектакль.
А нет, побудь пока тут и ничего не бойся. Твой покровитель довольно силен, чтобы ты, выйдя вчера из театра фигурантом, через неделю вернулся туда первым дансером.
Санька окаменел с разинутым ртом. Стать первым дансером! Он понимал, что не так это простос его-то ростом. Но ведь есть сольные партии, для которых рост неваженбыло бы мастерство. А он умеет хорошо крутить пируэты, красиво прыгаетдлинные ноги раскрываются и смыкаются отчетливо, разве что с кабриолями иногда получается невнятная мазня да колено подводитне в сторону глядит на прыжке, а вниз. Он знает выразительные позы и умеет их показать лучше кого другого из береговой стражи.
Ничего более не вспомнил, сударь? взгляд Никитина из веселого сделался острым, хохочущий ротоскаленным.
Нет
Жан, ты первым делом, я знаю, сюда прибежал, а тебя Келлер ждет с гранками, сказал Никитин. Ступай-ка к нему, сделай милость.
Я перевел второе Оромасисово письмо, похвалился Жан. Скоро у нас будет запас философических писем.
Ступай, ступай!
Когда Жан ушел, Санька, немного смущаясь, задал вопрос:
Верно ли, что он будет издавать собственный журнал?
А что ж тут удивительного? Он талантливэто всем понятно. И есть покровитель, который даст ему денег на «Кабалистическую почту». Замысел-то изрядный, отвечал Никитин. Он весь Петербург переполошит. Подписчиков будетпоболее тысячи!
Но он он даже моложе меня
Да, ему еще нет восемнадцати, согласился Никитин. Ну и что же? Он богато одарен. Свою первую оперу он написал в пятнадцать лет. И она это важнее всего! страстно желает трудиться! Я отродясь так ничего не хотелвот разве что девок ну и хлебного винишка Но поговорим о твоей судьбе, сударь. Мы тут потолковали и решилитебе надобно припомнить все, что связано с бедной госпожой Степановой. Все! Понимаешь? А я буду тебе помогать.
Как?
Разговаривать с тобой и записывать вся полезное. Келлер говоритон не выдержит и запустит в тебя чернильницей. А яразгильдяй и повеса, только посмеюсь, коли что не так ты что, сударь?..
Санька не признался, что у него возникло острое желание за ехать Никитину кулаком в веселую физиономию.
Фигурант более, чем танцевальное, должен освоить другое искусствосдерживать себя. Если среди береговой стражи возникнет безобразная склока, начальство разбираться не станетвсем штрафы назначит. Потому береговая стража, коли что, сора из избы не выносит и показывает вид, будто все более или менее благополучно.
А что фигурант Румянцев в одних чулках на сцену вылетелтак то его вина. Какие башмаки с дырками в подошвах? Нет никаких башмаков! Хоть весь театр обыскатьнет!
Санька отошел к окну. Там ничего не разглядетьда это и неважно. Лучше видеть пустой мрак, чем эту глумливую морду
Не хочешь разговаривать? А найти убийц своей прелестницы хочешь? спросил Никитин. Ведь этовсе, что ты для нее теперь можешь сделать! Вот тоже обожатель сыскался на мою голову
Черта ли тебе в моих бреднях? буркнул Санька. Вы бы лучше докопались, кто из наших был посредником и выманил ее в антракте за кулисы.
А что, ее нужно было выманивать?
В антракте ей положено сидеть в уборной и отдыхать. А коли она оказалась тамвыходит, позвали?
Так И как же ее могли позвать?
Почем я знаю! Словечко шепнули во время танца, это совсем просто, рукой знак подали ну, коли у них было заведено в том месте встречаться
А раньше ты, сударь, за ней такое замечал?
Раза два или три она, когда мы из уборной спускались, уже внизу была, подумав, отвечал Санька. Не мог же я в антрактах возле ее уборной околачиваться. Меня бы с женской стороны в шею погнали.
М-м-м
Не сказав ничего более, Никитин подхватился и выскочил из комнаты.
Санька нехорошо усмехнулсяудалось-таки выжить. Что за домодин его постоянный посетитель взбесился от собственных талантов, другой так и режет по живому, по больному Хоть беги от них прочь!
Он вспомнил про Бянкину, которая обещала по-всякому извернуться, но выручить из беды. На следующую ночь была назначена встреча с ее подружкой. А ведь она, Федька, придумает, как выкрутиться! И дурацких вопросов задавать не станет
Санька редко испытывал к Федьке чувство благодарности, но сейчас, в одиночестве, он даже улыбнулся, вспомнив ее рябое личико. Ну, не красавица, но он видел ее ноги открытыми куда выше коленаи знал, что ног такой стройности не то что в театре, а во всем Петербурге немного найдется.
Может, Федька что-то важное заметила? Тогда-то, до убийства, никто не придал бы значения случайной краткой беседе Глафиры с кем-то из береговой стражину, столкнулись за кулисами, обменялись словечком хотя не в обычаях Глафиры такие разговоры
И тут Санька понял, с кем она могла беседовать свободно, потому что с детства к этому человеку привыкла. Сенька-красавчик! Они же в одном классе обучались, их в пару ставили, они вместе были из школы выпущены! Не купчиха просила его об услуге, а сама Глафира! Вновь возникло желание поскорее увидеть Федьку и задать несколько вопросовдевицы по этой части глазасты, может, она как-то подсмотрела Глафирины с Сенькой встречи?
Санька даже вообразил, как неплохо бы привести Федьку в этот дом, где никто ехидными взглядами и злоязычием не помешает им беседовать.
Если бы можно было так дружить с Федькой, чтобы про то никто не знал! И чтобы сама она никаких брачных планов не строила Ей-то, поди, уже пора, но ему-то еще рано!
Заглянул служитель, посоветовал ложиться спать и не жечь зря свечи. Санька так и сделал, сперва допив вино.
Во сне явилась Глафира В простом светлом платье, серебристом и расплывчатомне понять, где кончается ткань и начинается грудь. Молча смотрела и кивала. Во взгляде была любовь. Санька стоял совсем рядом, а прикоснуться не могона все отстранялась, уклонялась, а глаз не отводила. Санька сказал ей:
А я бы тебя под венец повел.
Она вздохнула и улыбнулась. Он заговорил страстно, что-то обещал, о чем-то умолял, плакал, угрожал, жаловался, требовал, соглашался, но вспомнить наутро не смог ни словатолько сереб ристое платье и лицо.
Проснулся он поздновидимо, хозяин дома не велел будить. И еще был в постели, восстанавливая в голове вчерашний ход мыслей, когда вошел Келлер.
Лежи, сударь, лежи, сказал он. Что это у тебя вид такой ошарашенный?
Я понял, кто ей записочки таскал! выпалил Санька и изложил свое подозрение со всеми доводами.
Резонно, согласился Келлер. Вот видишь, поразмыслили умозрительно нашел того посредника. Но мог ли он, заманив госпожу Степанову в темное место, убить ее?
Сенька-то? Да нет
И за большие деньги?
Санька задумался. Красавчик был не самым зловредным в береговой страже, деньги ему доставались легко, делать ничего такого, что помешало бы повенчаться с купчихой, он не стал бы
Нет, нет разве что по дури его попросили ее выманить
А убивал кто-то другой?
Может, и так
Семен, а дальше?
Званцев.
С купчихой, говоришь, живет? Кто такова?
Этого Санька не знал, хотя Сенькину любовницу видалдородная, круглолицая, лет, наверно, тридцати пяти. Или большечерт их разберет, когда они набелены и нарумянены. Дело было летом, купчиха нацепила шляпу необъятной величиныодин лишь нос и торчал из-под нарочно нагнутых вниз полей.
Какая у нее хоть торговля?
Тонкое полотно, неуверенно сказал Санька. Сенька рубахами хвалился, дома шили из своего товара.
А лавки где держит?
Да в Гостином, поди или в Апраксином
Постучал служитель, принес Келлеру записку. Тот прочитал и хмыкнул.
Послушай-ка, сударь отчего бы и тебе не устроить свою судьбу? вдруг спросил он. Я дело говорю. Ты молод, собой хорош. Купчихаэто, конечно, моветон, да ведь есть и дамы Давай-ка я введу тебя в приличное общество. Ты что умеешь кроме как ногами дрыгать?
Санька от удивления онемел. И впрямьчто он умел? Танцеватьда, отменно В театральной школе учили и петь, и стихи декламировать, это таланты светские. А более, пожалуй, ничего, кроме амурных шалостей.