Братцы, сильфы, я придумал! Нужно написать двояко и свезти Моськепусть решает, как лучше! Не то мы до утра воевать будем!
Так что же, мне переписывать? возмутился Выспрепар.
Уи, мусью! И два раза!
Черт с ним, с воеводой! У нас еще на очереди тот судья начал было Шапошников.
Так с судьей-то дело темное. Не пойманне вор!
Вот! Раз некий воевода, любитель осетров и рыб иного рода, прослыть желая бескорыстным бескорыстным
Ну? Ну?
Браво, Мироброд!
Да не галдите! Дайте с мыслями собраться! Дальновид, дай сюда бумагу
Федька постояла еще немного, послушала про судью, который все важные дела передоверил секретарю, а тот и рад, приторговывая весами Фемиды. Потом ей наскучили подробности судейской жизни, и она пошла спать, а в гостиной продолжали совещаться, хохоча и время от времени взывая к авторитету Моськи, но о мужчине речь или о женщине, Федька так и не поняла.
Глава восьмая
Келлер взялся за Саньку основательноэкипаж господина Мосса доставил их обратно. Румянцева, уже в своей одежде, повезли сперва к портному, потом в баню. Приставили такого мастера, что молодой и здоровый фигурант чуть в парной Богу душу не отдал. Он выполз в предбанник и рухнул на скамью, ощущая себя уже не на этом свете, а где-то на полпути к небесам. Ковшик кваса привел его в чувство.
В таком состоянии сразу лезть в сани нехорошо, и банщик накормил Саньку ужином. Потом его как можно скорее доставили в дом, где то ли жили, то ли гостили Келлер и Никитин. Санька добрел до своей комнаты во флигеле и рухнул на постельспать, спать, спать
Проснулся он раносквозь ставни еще не пробивался свет. Сперва было блаженство привольно раскинувшегося тела, складного, крепкого и послушного. Потом появились и мысли. Первая былао ночном горшке, втораяо Федьке. Именно этой ночью ему следовало добежать до Малаши, стукнуть в окошко, узнать новости и сообщить свои.
Стало малость неловкоФедька, не получив от него вестей, забеспокоится. Потом Санька сказал себе: она просто не знает, что сыскался сильный покровитель, узнаетсама обрадуется. Нужно просто исхитриться передать ей сегодня записочку. Не подписывать, мало ли что, а так изъясниться, чтобы она поняла, кто сочинитель.
Ломать голову спросонья над такой задачкойзанятие неблагодарное. Санька додумался до того, что в записке должен быть намек на нечто, известное только им двоим, но что бы это такое могло быть? Он старался не оставаться с Федькой наедине, общих тайных воспоминаний у них не было, а лишь такие, какие всем известны Он уж решил просить помощи у Жана, мастера плести словеса, но вдруг сообразил. Они как-то, оставшись вдвоем в репетиционном зале, целых полчаса выплясывали первый дуэт из старого балета «Прометей и Пандора»тот самый, в котором Прометей оживляет небесным огнем статую Пандоры и промеж них вспыхивает любовь. Обоим очень хотелось исполнить эти партиии оба понимали, что не суждено, фигуранты о таких ролях могут только мечтать, и то молчачтобы не засмеяли. Очень не любит береговая стража, когда кто-то из ее рядов вдруг выбивается, исхитряется рвануться ввысь.
Там ведь был не только танецтам происходило действо, там каждый жест исполнен смысла. Саньке нравилось передавать чувства движениями рук и всего тела, хотя ему редко выпадало такое счастье, разве что в причудливых плясках: адский призрак показывал зловредность, пьяный сатирвеселье. А Федька любила именно танцевальную часть партии Пандорыона вообще плясала радостно, с огромным удовольствием. Ежели написать «От ПрометеяПандоре», то Федька догадается, кто прислал. Но Прометей и Пандорастрастные любовники, как бы ей чего лишнего на ум не взбрело
В комнату заглянул служитель, позвал завтракать. Стол в маленькой столовой был накрыт на четыре персоныявились, зевая и почесываясь, Никитин и Келлер.
Занятный денек нам сегодня предстоит, сказал Никитин, как всегда, бойкий и благодушный.
Да уж, проворчал Келлер. После такой ночки занятный денекименно то, что требуется, чтобы попасть в бешеный дом. Тебе хорошо, тебя от водки отчитали, а мне каково?
Думаю, Жану сегодня не лучше, утешил Никитин. А ты, Румянцев? Жив? Сказывали, две бутылки крепкого венгерского невинности лишил.
Жив, буркнул Санька.
Жану хорошо, он наловчился закусывать прежде чарки, с явной завистью молвил Келлер. Да и тодозакусывался до того, что скрипицу свою позабыл надо будет ему завезти
Сам заберет, возразил НикитинСкрипица нам пригодится. Покажи-ка, сударь, свое умение.
Это относилось к Саньке.
На что тебе? Хочешь мне головной боли добавить? спросил Келлер.
Хочу понять, сможет ли он играть в гостиных. Кавалер со скрипкой всякой даме понравится. Значит, не груб, любезен.
И то верно. Трифон! Эй, Трифон! Неси сюда скрипку из гостиной!
Я без нот мало что умею, попытался отговориться Санька. У него и с нотами случались всякие недоразумения.
Трифон, молодой толстощекий служитель, принес не скрипку, а большую супницу, полную жирной гречневой каши с мясом.
А?.. спросил Никитин, показывая на четвертый прибор.
Делом заниматься изволят, ответил Трифон.
Ну, Господи, благослови ести-пити
Санька не привык хорошо питатьсямать всячески выгадывала, чтобы из его жалованья и своего вдовьего пенсиона и за квартиру платить, и сыновей одевать-обувать, так что мясо на столе не каждый скоромный день бывало. А тутроскошь! Он даже подумалнеплохо бы малость потолстеть, чтобы лицо округлилось, а то сухое, один нос торчит да губы.
Он надеялся, что за время завтрака Келлер с Никитиным забудут про скрипку, но нетнапомнили Трифону, он притащил футляр.
Играй, сударь, велел Келлер, а мы насладимся.
Никитин тут же развалился на стуле, приняв вид человека, готового к наслаждению.
Санька взял скрипку и смычок. Задумалсячто бы сыграть? И вспомнил одну из арий, что проходили вместе с Поморским. Гриша научил Саньку играть ее по слуху, без нот, потому что обоим она очень нравилась. Это был тот самый дуэт Прометея и Пандоры из старого балета, вполне пригодный, чтобы под него разучивать с учениками несложные па контрданса.
Он заиграли мелодия сходу далась, словно он ее перед тем два дня твердил и выправлял ошибки.
Так, так повторял Келлер. Изрядно. Сгодится!
Санька опустил смычок.
Ты отменно смотришься со скрипкой, сударь, сказал Никитин. Я же говорил, будешь нравиться дамам. У кавалера должны быть таланты для употребления в гостиных. Эх, отчего меня в детстве музыке не учили? Может, я бы теперь семь любовниц имел, по одной на каждый день?
И загнали бы они тебя, тощего, в гроб, ответил на риторический вопрос Келлер. У тебя жизненных соков от силы на двух, а тысемеро! Собирайся, поедешь с Румянцевым к портному. Я ему, мошеннику, приказал ночь не спать, всех за шитье усадить, чтобы к обеду и фрак, и штаны были готовы. Потомв Гостиный двор, к Кардашову. Он поможет шубу и шапку найти. Там же купите хорошие туфли с модными пряжками, как полагается, и во французской, а лучше в аглицкой лавкетрость. К вечеру наш кавалер должен быть снаряжен, как как
Купидон? Антиной? Адонис? Никитин принялся перебирать античных красавцев и нагнал их чуть ли не роту, пока Келлер не закричал:
Да ну тебя, они ж все голые!
Санька впервые получил одежду, на него шитую, если не считать театральных нарядов. Он стоял посреди мастерскойстолб столбом, боясь ответить на простейшие вопросы: не жмет, не морщит, не тянет? Наконец Никитин ответил за него, и портной обещал, что к вечеру наряд будет готов. До той поры Никитин повез Саньку в Гостиный двор, где можно было разгуливать часами.
Трость все же надобно брать во французской лавке, уверенно сказал Никитин. Моды меняются с такой скоростью, что вот меня, скажем, оторопь берет.
Санька отродясь в модной лавке не бывал, да еще на Невском. Войдя, он даже растерялсякакое благоухание, какая пестрота и роскошь! Хозяйка весело беседовала с двумя дамами, другим двум помощница показывала картоны с нашитым кружевом, вторая помощница выставляла дорогой утренний сервиз-«дежене». Никитин окликнул ее, она показала, где выставлены трости, и Санька стал брать их в руки поочередно. Особой разницы между ними он не видел, но Никитин как-то разбирался, которая хороша, которая плоха, и звонко о том на всю лавку проповедовал, так что дамы стали на него поглядывать. В этом и состояла его цельпривлечь внимание, блеснуть знаниями и достойной богатого вертопраха разборчивостью.
Санька стоял с двумя тросточками, у одной был набалдашник слоновой кости в виде яйца, у другойв виде гриба, и озиралсявсе ему было любопытно. Так и получилось, что он встретил взор высокой нарядной дамы, стоявшей совсем рядом и перебиравшей ленты. Дама была хороша собой, с уверенной повадкой, исполнена очарования. Она опустила взгляд, словно бы ее заинтересовали тросточки в Санькиных руках, но тут же вновь вскинула глаза, в которых был вопрос.
Длился он недолгодама быстро повернулась, задев Саньку пышными юбками, и отошла к спутнице, пожилой и одетой куда более скромно, не в соболях и бархате. Еще миги она почти выбежала из лавки.
Ты производишь в дамских рядах разорение и обращаешь их в бегство, тихо сказал Никитин. Вот и первая победа.
Что проку в такой победе?
А вот увидишь Тебе сама бабушка Фортуна ворожит.
Да уж буркнул Санька, сразу вспомнив про бедную Глафиру. Настроение мигом переменилосьпоказалось даже, что в лавке стемнело. А Никитин засмеялся каким-то своим загадочным мыслям.
Санька понялон должен попасть на отпевание и на похороны Глафиры. Во что бы то ни стало. Даже с риском разозлить господина покровителя. Что он в самом деле черная левретка, что ли? Путь был одинночью добежать до Малаши и узнать все новости. Или даже до Федьки. Он знал, где живет обожательница. Однажды ей удалось зазвать его в гости. Это было недалеко от его квартиры, в Коломне. Бежать туда пешкомдалековато, но для двадцатилетнего верзилыне смертельно. И Федька поумнее Малаши, расскажет, что в театре делается. Может статься, уже нашли убийцуа Келлер с Никитиным этого не знают. Или же по каким-то своим причинам до поры скрывают.
Решив, что ночью непременно выберется из флигеля и навестит Федьку, Санька немного успокоился. Совесть притихлаон сделает то, что в его силах, а Бог даст возможностьсделает и более. Никитин меж тем по-французски торговался из-за тросточкислыханное ли дело, чтобы бесполезная палка стоила двадцать рублей?
А вон за углом русская лавка, сударь, там трости по три рубля, отрубила хозяйка. Туда ступайте. Коли охота в свете осрамиться.
Точно такие же! не унимался Никитин.
Да все будут знать, что вы в русской лавке купили.
Это был весомый аргумент.
Теперь мы заложили основы твоей репутации, сударь, сказал Никитин, когда вышли с тросточкой из лавки. Все будут знать, что ты ездишь разоряться во французские лавки. Погоди, ты еще первым вертопрахом в столице станешь.
Потом поехали к портному, потомдомой, собираться. Саньку, невзирая на его похоронное настроение, собирались везти в гостив некое благородное семейство.
Так твой благодетель велел, строго сказал Келлер и поморщилсяон проработал целый день, писал, читал гранки, возил их в типографию, и все это в похмельном состоянии.
Меня управа благочиния ищет
Гостиная госпожи Фетисовойпоследнее место, где тебя станут искать.
Предпоследнеепоследним был бы Зимний дворец, вставил неугомонный Никитин. Ну, куда волосочес запропал? Убью подлеца! Я, Румянцев, в гневе страшен, у меня натура страстная!
То-то кухарка Секлетея у нас месяца не продержалась, напомнил Келлер. От твоих страстей, сказывала, хоть в погребе запирайся, хоть на чердак лезь, а она женщина замужняя, да и в годах уже.
Но отчего?! внезапно впав в отчаяние, вовсе не комическое, воскликнул Никитин. Отчего, я тебя спрашиваю?! Я дурак? Нет! Я лицом страшнее черта? Нет! Я скуп, зол, ругатель? Нет же! Выходит, для них телосложение всего важнее?! А почем ей знатькаковы мои скрытые достоинства?!
Кстати о достоинствахТуманский твой последний опус изругал и велел заново переписать. Приедешьсядешь в столовой и будешь трудиться, чтоб к утру сдать.
Кой черт связался я с этим журналом! Переводил бы трактаты!.. Никитин хотел еще что-то выкрикнуть, но замер с открытым ртом, услышав стук дверей и скрип половиц. Волосочес притащился! Где пудромантели?!
Началась такая суета, как бывает обыкновенно перед премьеройкогда выясняется, что все перепутали, главный дансер повредил ногу, главная дансерка в обмороке из-за внезапно объявившейся беременности, декорации и вся мебель на сцене выкрашены лишь вчера и пачкаются, оркестру не сообщили, что музыкальные арии переставлены местами, а первая скрипка с утра отчего-то ушла в запой.
Наконец Санька воздвигся посреди комнатыв новехоньком голубом узорчатом фраке на французский лад, облегающем его стройный стан, как перчатка, в прекрасно скроенных штанах и в дивных шелковых чулках на изумительных ногах, отлично причесанный и до такой степени очаровательный, что Келлер, не склонный к сантиментам, произнес:
Ну ни черта себе!
Я рядом с ним, поди, как мартышка, заметил Никитин, тоже прекрасно одетый, но не достающий Саньке и до плеча. Он уже держал под мышкой стопочку книг и журналов.
Ну-ка, поворотись, велел Келлер. Изрядно. То, что требовалось. Сильф!
Санька исправно поворачивался и оказался лицом к окну. Темное стекло было как зеркалои он увидел у себя за спиной стоявшего в дверях кавалера, как будто незнакомого. Кавалер не примерещилсявидно было также, что Никитин указал на Саньку рукой, а кавалер покивал, словно бы одобрил, и отступил в темный коридор.
Едем, едем! закричал Никитин. Сударь, тебя ждут великие победы!
К крыльцу подали экипажтот, в котором ездили к покровителю. Санька с Никитиным выбежали на крыльцои попали в метель. Эта петербуржская зима была удачнойснежной и ветреной, но не гнилой, как обычно, не сырой и слякотной. Служитель Трифон распахнул дверцу экипажа, нарядные кавалеры впорхнули в него воистину как сильфы, кучер хлестнул коней, полет к победам, неведомо зачем нужным, начался.
Ты, сударь, главноеничего не бойся, поучал Никитин. Я все возьму на себя, ты только знай говори комплименты. Глядишь, кому и понравишься. Ты же знаешьв наше время мужские стати и молодость в большой чести и великие чудеса творят.
Это был намек на государыню, которая после смерти воистину сердечного друга Ланского приблизила к себе молодых гвардейцевсперва Ермолова, затем Дмитриева-Мамонова. Санька промолчалсказалась театральная выучка. Говорить о таких вещах в театре опасалисьвсегда найдется добрая душа и донесет начальству. А ему только дай повод
Чуть не забыл! Тебе нужно иное прозвание. Как девичья фамилия матушки твоей? вдруг спросил Никитин.
Морозова.
Ну вот, будешь Александр Морозов. Сам понимаешь, этак оно лучше
Дом госпожи Фетисовой, куда привезли Саньку, был невелик, но отменно убран, уже в сенях встречало тепло и аромат курильниц, лакеиодеты и причесаны прекрасно, на свечах не экономили. Никитин провел подопечного в гостиную, где собралось пестрое обществоот почтенных старцев, служивших, поди, еще при государыне Анне, до подростков лет четырнадцати-пятнадцати, образовавших в уголке свою компанию.
Санька впервые очутился в жилище, где всякая вещица была дорогой, красивой и словно бы вслух заявляла о себе: вы, господа гости, еще только приглядываетесь к новинкам в лавках, ждете, не подешевеет ли, а яуже тут, вам на зависть, и за меня деньги плачены с легкостью и радостью!
Все в парадных комнатах было на модный лад, и даже паркет там недавно поменяливдоль стен пустили греческий узор-бегунок «меандр», выложили акантовые листы и пальметты. Вот только перламутровых инкрустаций мастер себе не позволилв доме, где вовсю топят зимой печки, а к утру комнаты выстывают, перламутровые пластинки, чего доброго, будут выскакивать со своих мест.
Мебель также была на зависть всем модникамна нее пошло искусно прокрашенное дерево, так что кресла, стулья с овальными спинками и угловые шкафчики в одной гостиной были блекло-лиловыми, в другойзелеными, резные консоли жеголубоватыми. У стен стояли высокие позолоченные торшеры на дюжину свеч каждый, также украшенные акантовыми листьями. Но позолота была не пошлой, не кричащейумные мастера добавили в состав серебро и получили изысканный зеленоватый оттенок.
Были тут и забавные банкетки«помпейские», сделанные по французским рисункам, на ножках в виде гусиных шей с головами, и в пол они упирались четырьмя острыми клювами.