Как? Почем ты знаешь?
Мухоморовной прозвали маленькую старушку из костюмерных мастерских. Сыщик управы благочиния, опрашивая всех театральных служителей, и до нее добрался.
Так говорю жя пришла, стояла внизу с Машей-маленькой, а она допоздна была вчера у швей, и они ей рассказали. И тут, откуда ни возьмись, тот кавалер. Здоровенный такой, плечистый! Видать, в армии служил, может, из унтер-офицеров.
А ведь Мухоморовна может знать правду, догадалась Федька. Она же там самая опытная, всем дансеркам платья подгоняет. Коли брюхатостьона точно первая узнает.
Она и за две недели до брюхатости узнает! развеселилась Малаша. Вредная старуха, ой, вредная!
Федька взяла из-под платка записку и спрятала на грудикак если бы шнурованье оправляла.
Вот, гляди, Малаша, достала, показала Федьке маленькие сережки с рубинами и тут же завернула их в лоскуток. Мне к лицу?
По-моему, не очень, а где ты их взяла? спросила Федька.
Тс-с-с Малаша опять перешла на шепот. Мне Платова дала
За какие труды?
Федька забеспокоиласьне дай бог, Анюта пытается через глупенькую Малашу подобраться к Саньке, чтобы устроить его встречу со своим откупщиком. А этого делать нельзя, пока всем не станет ясна его невиновность, ведь подозрительный откупщик может сдать фигуранта с рук на руки полицейским сыщикам.
Ох, матушка, что было!.. Она меня с собой на Итальянскую улицу возила
Ну и что?
Мы там прогуливались, прогуливались, у меня руки-ноги замерзли.
С ума вы обе сбрели?
Нет, а ей надо было одну девицу увидать. Феденька, ты знаешь, что ее толстопузый хрыч другую высмотрел и сватается? Ну так она хотела докопатьсякто такова, хороша ли Феденька, оназнаешь, как Психею рисуют? Ей, я чай, и шестнадцати нет Плохи Анюткины дела.
Да уж, согласилась Федька. И что она? Ревела?
Нет, одно твердила: свадьбе не бывать!
Да что она может?
Малаша пожала изящными плечиками.
Мы и завтра туда поедем, сказала она. Только Платова в мою старую шубку переоденется. Она хочет с горничной из того дома знакомство свести, а я чтобы ей помогала.
Есть ли где театр без интриг? безнадежно спросила Федька.
Она эту свадьбу расстроит, уверенно заявила Малаша. Я отродясь ее в такой злости не видывала.
Меньше бы ты в ее дела совалась.
Так ведь платит. А мне приданое собирать надо, призналась Малаша. Может, если будет приданое, то и Бес на меня иначе глядеть станет? Он-то отчего к Макаровой подкатывался? Оттого, что у нее деньги есть. А ей уже тридцать. Ей-богу, тридцать, мне швея Тихонова сказывала, она шила Наташке платье нимфы, еще когда в Москве замирение с турками праздновали! Помнишь, всех туда повезли танцевать, а мы, маленькие, в школе остались? Ведь и тебя возили!
Да припоминая, сказала Федька. Мне то ли одиннадцать лет было, то ли уже двенадцать, я амурчика танцевала. А только ты с Анюткой поосторожнее. Мало ли какой вздор она в голову посадити тебя впутает.
А что она может сделать? Разве что к родительнице той невесты прийти и брюхатость показать? догадалась Малаша.
Ох, и взбеленится же ее старый хрыч! Федька невольно рассмеялась.
До репетиции было еще время, она побежала в зал и там, в полном одиночестве, развернула крошечную записку.
«Любезный друг! так начиналось послание. Федька подпрыгнула и закружилась. Она была счастлива безмерно. Я нахожусь в надежном месте, под покровительством человека, который может мне помочь, прочитала она далее. Мне обещано содействие. Как только будет возможно, я вернусь. Друг твой А.»
Друг твой вслух произнесла Федька. Друг твой
Она еще раз прочитала записку, подивившись, какой, оказывается, у Саньки четкий и выработанный почерк. И задумаласьвыходит, теперь уже незачем сидеть голой перед живописцем?
Федька привыкла жить самостоятельно и, как все танцовщицы, знала, что милость покровителей ненадежна. Из Санькиного послания она поняла, что дело тут таинственноеи впрямь, кому нужен молодой фигурант, чтобы ни с того ни с сего начать его вызволять из неприятностей? Хотя «человеком» Санька мог из соображений секретности назвать и даму. Поняв это, Федька словно с небес наземь шлепнулась. Но, с другой стороны, Санька еще слишком переживал смерть Глафиры, чтобы вдруг оказаться в чьей-то постели.
Решив, что покровитель покровителем, а заработанные ею деньги могут пригодиться, Федька спрятала записочку на груди и вернулась в уборную.
Спектакля в тот вечер не давали, а репетировали.
Вечером Федька неторопливо вышла из театра. Шапошников обещал, что ее не станут преследовать, и было любопытно, сдержит ли он слово. Она пошла через площадь, направилась к Харламову мосту, причем спрямила путьсперва переулками, потом вдоль Екатерининской канавы. Места были в этот час безлюдные, время от времени она останавливалась и прислушивалась. Снег не скрипел, никто не шел следом. Похоже, Шапошников сдержал слово.
Идти было радостнои легкая метелица веселила душу, и на груди лежала записка, первая в жизни Санькина записка. «Любезный друг!..»
Федька взяла извозчика, съездила на свою квартиру за чистым бельем и поехала к живописцу. Она хотела поблагодарить его и подробно доложить о визите в огурцовскую лавку, но он отсутствовал. Пришлось лечь спать. Но на сон грядущий она послала-таки Саньке тайный мистический знакнаиграла на клавикордах ту заветную мелодию. И на душе сделалось светлокак от предвкушения праздника
Глава двенадцатая
Утром Санька завтракал в обществе Келлера.
У тебя озабоченный вид, сударь. Здоров ли ты?
Здоров, отвечал Санька, но обо мне в театре сильно беспокоится одна особа. И я хочу дать ей знать о себе.
Пиши записку, велел Келлер, наш человек отнесет и передаст в собственные руки.
Тут-то Санька и растерялся. Он был известный грамотейделал в каждом слове по две-три ошибки, а запятые не признавал вовсе. Впрочем, в береговой страже он почитался за человека образованногокак-никак, весь «Письмовник» прочитал и «Сказки» Аблесимова. Перо в руки он брал очень редкоа если бы не младший братец, ради которого дома держали чернильницы с перьями, то и не вспомнил бы, когда в последний раз вывел пару строчек.
К счастью, Санька вспомнил, что никогда не писал Федьке записочек, а, значит, она не знает его почерка. То есть самому маяться не обязательно.
Он продиктовал Келлеру послание такого смысла: я-де безопасен, нахожусь в надежном месте и сыскался покровитель, который поможет привести дело к благополучному исходу.
Кому передать? спросил Келлер, изложив слова так, как полагается человеку вежливому.
Санька задумался. Если напрямую Федькепосланец, вернувшись, донесет, что у румянцевской приятельницы на роже черти горох молотили. А было же с ней условлено, что посредницей станет Малаша, та хоть прехорошенькая
Фигурантке Маланье Тихоновой. И спросить ее потихоньку, как там, в театре, что обо мне говорят
Будет исполнено.
Келлер вышел, пропадал минут десять, вернулся и сказал, что записка отправлена.
А теперь собирайся, сударь, в гости.
Куда?
К госпоже Лисицыной.
По Санькиной физиономии Келлер понял, что дама подопечному не слишком понравилась.
За все платить надобно, сказал он. Тебя из неприятностей вытащат, а ты послужидело-то несложное, махать за ветреницей.
Какая она ветреница? удивился Санька. В ее-то годы?
Она у нас шалунья, загадочно ответил Келлер. Ты по роже не суди, она по амурной части такое выделывает, тебе и не снилось. Слушайона станет тебя зазывать на свой вечерний прием, искокетничается, ты не соглашайся, выдумай что-нибудь. Скажив иное место зван, к знатным особам. Она учнет делать тебе авансы. Тоже держись стойко.
Это будет нетрудно, буркнул Санька, страх как не любивший крупных грудастых дам.
Но намекниможет быть, когда-нибудь
Когда рак на горе свистнет.
Шутить я не хуже твоего умею, сообщил Келлер, а то и получше. Мне за шутки деньги платят. Эта госпожа Лисицына, коли с умом за дело взяться, поможет нам побольше узнать про убийство Глафиры Степановой Я не вру, чтобы тебя к ней в постель таким манером загнать. Как раз в постели тебе делать нечего. И знаешь почему?
Санька совсем растерялся. Такая новостьа Келлер бубнит со скучным видом! Можно ли ему верить?
Не знаешь Растолкую. Наша госпожа Лисицына притворяется, будто страстно любит супруга. Надо сказать, удачно притворяется, вашим театральным лицедейкам бы у нее поучиться. А сама бегает ночью к кучерупарень он видный. Ублаготворяет, надо думать, знатно. Коли ты сразу к ней под одеяло прыгнешь, может статься, окажешься тому кучеру недостойным ривалем. И она сразу на тебе большой дубовый крест поставит.
Это почему ж недостойным?!
Санька знал, что Анюта весьма им довольна, и сильно обиделся.
А потомуя к тебе в штаны не заглядывал и богатства твоего не знаю. Кучер же богато природой одарен, а она, видать, именно это качество в мужчине ценит. Потому ее и нужно подольше водить за нос. И не просто така с намеком: коли она-де свободна была бы, так ты бы первый к ней свататься прибежал.
Этого еще недоставало!
Он прошелся взад-вперед, всем видом показывая недовольство.
Ты должен ей понравиться, уверенно сказал Келлер. Она очень рано вышла замуж. Ее взяли за красоту из бедного житья. А она умна, понимаетза мужа надобно держаться. Потому никаких светских любовников за ней не числится. Кучертот для плоти. У нее никогда не было романа с молодым человеком, красивым и стройным, как сильф, понимаешь? Пусть ее душа заговоритразумеется, если у нее еще осталась душа, а статочнопри последнем издыхании Не беспокойсятебе и делать ничего не придется. Покровитель твой снабдил отменным талисманом! Только болтай о себе поменьше.
Келлер указал на перстень.
Это любовный талисман?
Считай, что так.
Санька вздохнул.
Конечно, ты, сударь, можешь в любую минуту покинуть нас и вернуться в театр, ехидно сказал Келлер. Но тогда ты лишишься покровительства знатной особыэто раз. Дватут же попадешь в объятия управы благочинияи толкуй ей, где ты провел ту ночь. А тривылетишь из фигурантов. Театральное начальство не больно тобой дорожита ты ведь уже четвертый день в театре не показываешься. Так что оставайся-ка ты сильфом и выполняй приказы покровителя, это тебе лишь на пользу пойдет.
Отчего высильфы? спросил Санька.
Оттого, что мы всюду проникаем незримо, почти бесплотно, и видим то, чего простые смертные видеть не должны. Это выдумка Жанано выдумка отличная, сказал Келлер. Он придумал нам славные имена. А потом из нашей добычи будет составлен новый журнал, который разойдется по столице огромнейшим тиражомв тысячу двести или даже тысячу пятьсот книжек! Слыхал ли ты когда про такой журнальный тираж? Для столицы и пять сотенмного. Жаль, что ты не пишешьмы бы тебе тоже имечко придумали. А так ты покабезымянный сильф. Но с твоей помощью будет написано немало писем для «Кабалистической почты». Погоди, сударь, а ты что, вообще никогда писать не пробовал?
Нет! Не пробовал! заорал Санька.
Ну и черт с тобой, не пиши. Так вот, мы добываем правду для нашего журнала, а правдатовар редкий. Имен мы не назовем, да черта ли в именах? И так все узнают, о ком мы пишем. И даже весьма известных в обществе лиц узнают! Жан готовит письмо о человеке, которого ты непременно знаешь, напишетдам почитать. А теперь перестань злобствовать, вот-вот явится волосочес.
Санька смаху шлепнулся на кушетку. Он не знал, как передать свое возмущение. Его горе, его судьбавыходит, лишь повод, чтобы компания типографщиков печатала околесицу?
Тут из сеней донеслась песня.
Покидает солнце воды
И восходит в высоту.
Ясный день всея природы
Открывает красоту! бодро горланил Никитин. Он ворвался, хлопнул по плечу Келлера, вскочил на табурет и продолжал петь, потрясая руками, радостный и беззаботный.
Слава те, Господи! Сдаю тебе нашего голубчика с рук на руки, сказал Келлер. Умаялся ему умные мысли внушать. А у меня еще полно работы. Туманский сказал, что загадку мою про перышко берет, но велел писать не столь пространно.
А дал ли что за образец? поинтересовался Никитин.
Нет, да образец у меня в голове имеется, и Келлер продекламировал:
Стоит древесно
К стене примкнуто,
Звучит прелестно,
Быв пальцем ткнуто.
Царь Небесный! воскликнул Никитин. Какую древность ты помнишь! Это же пиита Тредиаковского!
Ну и что? Загадка-то хороша. И лучшей загадки про клавесин я не знаю. А каков лаконизм? «Стоит древесно, к стене примкнуто»ни одного словечка лишнего! Ладно, я в кабинет пошел, рабочая-то комната занята.
Опять приступ малеванья?
Он самый.
Келлер и Никитин дружно и громко вздохнули.
А виньетку-то он изготовил? Хоть одну?
Да, вот виньетка, и отменная.
Келлер показал Никитину листок. Санька тоже потянулся к бумажке. Там был изображен тушью двухвершковый старичище с длинной бородой, по видимости седой, в шапке особой конической фигуры и длинном платье, усеянном звездами, в поясе с изображением двенадцати крошечных знаков Зодиака. В руках он имел трость, которая была свита, по подобию модных соломенных тросточек, из трех ветвей; на шее, как щеголеватая красавица, имел большой медальон.
Это кто ж, Астарот? спросил Никитин.
Он самый.
А мы где ж?
Сильфов он еще не рисовал. Жан с утра привез черновики писем, и надобно их сегодня свезти к Моське.
Как будто Моська в состоянии оценить тонкости русской речи!
Надо, брат Дальновид.
Свезу, брат Выспрепар Что ж это волосочес не идет?
Санька до той поры жил лишь театральными заботами, радостями и интригами. Мир типографщиков был ему чужд совершенно. И ему очень хотелось обратно в театр, в уборную береговой стражи, и на лестницу, ведущую к сцене, где так приятно услышать Анютин шепоток: «Буду ждать тебя в карете», и даже в какой-нибудь закоулок, где можно обо всем потолковать с Федькой, желательно темный закоулок, чтобы не видеть рябого лица.
И он вдруг решилхватит. Неведомо, что может, а чего не может подозрительный покровитель с черной левреткой.
Неведомо, какой прок от писанины в журналах. Обещанийпрорва, а что на самом делеодин бог знает; а сдается, что сплошная загадочная болтовня. А от непонятного нужно держаться подальше.
Мысль была простаясбежать. При первом удобном случаеможет, в Гостином дворе, может, прямо на Невском. Сперва можно укрыться у Гриши Поморского, узнать от него, что делается в театре. Потом через Гришу вызвать на свидание Федьку. Может, и убийца давно найден, а эти штукари морочат голову?
Волосочес опять изготовил из него модного красавчика. Потом перед зеркалом уселся Никитинему тоже хотелось блистать. Потом оказалось, что время обеденное. Наконец выбрались из дома и поехали на Фонтанку, к госпоже Лисицыной.
Ты, брат, главноемолчи и мечи огненные взоры, поучал Никитин. И позы принимай, позы! Рукой вот этак делай!
Санька молчал и дулся. Он не желал слушать Никитина. Причина была не только в госпоже Лисицыной. После ночного приключения во дворце Санька его побаивался. Этакий крошечный, шумный, чем-то похожий на крикливого попугая, и отважно кинулся в ночное побоище, что там натворилнеизвестно; может, сам же отправил бедного старого священника на тот свет; а может, и соврал, кто его разберет
Оказалось, что госпожа Лисицына съехала со двора, понеслась по лавкам, взяв с собой чтицу, госпожу Суходольскую. А такие вылазки менее двух часов не длятся, и тоесли даму не занесет в гости к мужниной родне.
То бишь, она может оказаться или у Васильевых, или у Ухтомских? уточнил у привратника Никитин.
Да, ваша милость.
Ну и дурак же я! воскликнул Никитин. Поехали прочь! Она точно у Ухтомских.
И, когда сани отъехали подальше, сказал Саньке:
Вот видишь ли, так вышло, что те господа, которых мы во дворце поколотили, и есть братья Ухтомские. Я чай, валяются сейчас у маменьки своей с синяками и шишками. Может, кто и с поломанной рукой.
Ухтомские?
Помнишь, я спрашивал, не примечал ли ты их в театре?
Помню.
Ну так, сдается, они к смерти госпожи Степановой основательно причастны. А их маменькасупругу нашей госпожи Лисицыной родная сестрица. Ты запоминай родство-то, пригодится. Был основоположник родаПетр Васильевич Лисицын, единственный сын Василия Лисицына, обер-офицера драгунского полка. У него было четверо нет, для простотытрое детей. Про четвертого потом расскажу. Старшаядочь Марья, среднийсын Николай, младшаядочь Екатерина. Марью отдали замуж за князя Степана Ухтомского, у нее сыновья Орест и Платон, оба конногвардейцы. Екатерину отдали за отставного кирасирского полковника Васильева. У нее дочь Марфа. Николай Лисицын был женат не помню на ком, детей не случилось, жена померла, он взял молодуюэто и есть госпожа Лисицына. Со всем этим семейством тебе, брат сильф, придется познакомиться.