Если у тебя не получится, я вернусь и научу тебя.
***
«Она смотрит прямо мне в глазамоя обезумевшая от крови копия поднимает вверх рукукровь огромными красными каплями стекает по бледной коже запястья, оставляя густые, блестящие полосы. Тонкие пальцы сжимают узкий, длинный окровавленный осколок. Я машу рукой и улыбаюсь»
Вздрагиваю и открываю глазакромешная тьма, и мне нужно время, чтобы понять, где я. Щурюсь, моргаю, тру рукой лицо, мычу:
Зараза
Пытаюсь повернуть голову, но шею мгновенно пронзает бользатекла так, что и не повернуться. Вытягиваю ноги и руки, выгибаю спину и, шевеля одними губами, скверно ругаю новомодную мебель за никчемность. На любое движение тело отвечает быстрыми, болезненными разрядами, словно мстит мне за кресло в стиле хай-тек. Осторожно опускаю ноги на пол и смотрю на кроватьровный монотонный храп выглядит, как поднимающаяся и опускающаяся грудная клетка, раскрытый рот и беззащитная безмятежность на стареющем лице. Медленно, чтобы не спугнуть спящего Психа, поднимаюсь на ноги, обхожу кресло и крадусь к противоположной части комнатымне кажется, хруст затекших суставов отражается от стен и огромная комната становится не такой уж и большой. В колене звонко щелкает, да так, что я останавливаюсь и оборачиваюсьхрап и сопениесонными волнами. Как он может спать так крепко? Как он вообще может спать? Но в ответ память услужливо подсовывает мне картинки из прошлого, не настолько далекого, чтобы забыть оторванные руки, лицо в крови и челюсти, привыкшие к сырой человечине. Он так долго прожил на восьмом кругу ада, что девятый не стал для него неожиданностью.
«Я почти как на курорте», говорил он.
Все, Псих, закончился курорт.
Верчу головой, разминаю плечи и выгибаю спину. Снизу вверх мое тело пронзают миллионы крошечных иголочекзатекшие конечности дают о себе знать. Беззвучно охая, я посматриваю на кресло и понимаю, что погорячилась, благородствуя по поводу одной постели на двоихвряд ли Псих станет утруждать себя эротическими банальностями. Неуместное благородство, остатки дамской инфантильности, которая особенно умиляет, когда вспоминаешь, сколько отважных рыцарей побывало в моей «девичьей» постели. Короче, на этот «ведьмин стул» в стиле минимализма я больше не вернусь. Я ухмыльнулась своему позитивуулыбайся, улыбайся, грудастый Берлиоз. Твоя Аннушка здесь столько масла нахерачиластупить негде. Мотнула головой, выдохнула и шагнула к дверибезумно захотелось выйти отсюда. Повернула ручку, дверьна себя.
Пустота черного коридора стала иной. Я сделала шаг. Что-то изменилось. Не понимаю в чем дело, ленивые мысли просыпаются медленно, и сонный разум лишь фиксирует сдвиглегкую рябь реальности, но Коридор тихий, черный и только в самом концевытянутый прямоугольник большого окна. Ни фонарей, ни огней, ни ровного, гудящего света неона реклам, и от этого окна толку немногов тусклом свете убывающей луны я вижу лишь слабые очертания пола, стен, потолка, подоконника
Пахнет кофе.
Кофе?
Какого хре
Резким рывком твердой руки меня выдергивает из дверного проема и тащит в коридор. Боль рождается мгновенно и лишь секундой позже взрывается страхжелезная лапа жестко хватает меня со спины и прижимает к себе. Быстро, грубо, словно удар кулакомя сдавленно охаю. А в следующую секунду рука пережимает мое горло, и пока я беззвучно хватаю ртом воздух, меня дергает и тащит назад. Трахею сдавило, и я еле дышу, но за моей спиной локомотивон волочет меня за собой, и я едва успеваю перебирать ногами. Хватаюсь за руку, пытаюсь оторвать её от себя, но она все крепче сжимает меняна черном экране закрытых век зажигаются круги и ломаные линии. Нечем дышать и петля руки все туже опоясывает мое горло.
А потом легкий щелчок закрывающейся двери и все погружается в кромешный мрак.
Руки грубым рывком толкают меня к стене. На меня наваливается тяжесть тела, сминает, сковывает, причиняет боль. Дергаюсь, взвизгиваю. Грубый, резкий толчок, и ладонь зажимает мой ротстой тихо и смирно. Вторая рука сдавливает шею, как безмолвное предупреждение, но тут же разжимает пальцысудорожный вдох. Рука освобождает рот, по-хозяйски перехватывая шею прямо под челюстью, задирая мою голову вверх, усмиряя строптивое животное. Жестко, больно, грубо. Быстрое, сильное дыхание горячей волной прокатывается по моим губамот него пахнет кофе. Сердце грохочет, отсчитывает мгновения, пока скотский нахрап чужой воли хладнокровно ломает моюон молча ждет капитуляции. Я беззащитно поднимаю руки. Выдох, вдох, похожий на всхлипя сдаюсь! Кромешная тьма окутывает, боль сковывает, шелест его вдохов и выдохов обжигают кожу, молчание превращает страх в немую истерику. Я жду.
Легкое прикосновение пальца к моим губам: «Тс-с молчи».
Послушно киваю и одними инстинктами чувствую, как рождается улыбка на его губах.
А затем его рука ложится на мою щеку. Большой палец гладит мою кожу, ладонь оживает нежным прикосновениемлегкое, теплое, шелковое. Страх вспыхивает с новой силой, сковывает, обездвиживает, не дает мне понять, уловить, узнать Я замираю. Рука гладит мое лицо, спускается ниже нежным, медленным касанием, и горячие волны дыхания следуют за прикосновением. Закрываю глаза, открываю рот, чтобы взмолиться, но обрываю себя«молчи!» Паника бьется во мне, мечется, заставляет быстро дышать. Горячие пальцы ласкают мою шею: чувствую жар прикосновения, медленно спускающийся вниз, вдоль сонной артерии, легкими волнами огибая ключицы, теплом выводя узоры в ложбинке груди, вторя рельефу моего тела. А затем рука исчезает. Я слышу шелест одежды, ощущаю движение его тела, но прикосновения нет. Сердце бьет оглушающими импульсамичто ты задумал? Что тебе нужно от меня? Паника удушающей волнойк горлу, я захлебываюсь страхом. Я жду удара и боли, жду лезвия или удавки, я в панике отсчитываю секунды
Вздрагиваюв темноте рождается музыка
Бусинки наушников забираются в мои уши, и голова заполняется неспешным попсовым мотивом. Мужской голос на английском выводит мелодию ушедшей любви, растягивает слова сожаления, и они вьются тонкими завитками грусти, легким шлейфом сожаления об упущенном а я в панике сжимаю кулаки. Снова появляется нежностьлегким прикосновением к моим запястьям. Он тянет меня за руки. Я мотаю головойпожалуйста, не надо Но руки настойчивы. Делаю шаг вперед, второй, третийя послушно иду за ним. Он отпускает мои запястья, шагает навстречуон совсем рядом, так близко Он прикасается к моим губам. Я испуганно дергаюсь, но его пальцы нагло врут, и горячей ласковой ложью нежат мое лицоглядят, ласкают, уговаривают меня не бояться. Ладони обнимают лицо, окутывают теплом, спускаются вниз. Сжимаюсь, становясь живым клубком оголенных нервов. Рукигрубые, наглыерисуют нежность на моем теле: большие пальцы ложатся во впадины за ухом, остальные обвивают шею, и подушечки легким нажатием от основания черепа по позвонкам, вниз, к плечам. Медленно, сладко. Легким касанием по ключицам, плечамвперед и вниз, минуя грудь, они скользят по талии Он обнимает меня. Он прижимается ко мне всемего тело раскаленная пружина. Мужской голос вьется в моей голове, мелодия заполняет мою темноту, поэтому я не слышу, как он говорит:
Потанцуй со мной.
В головемузыка, вокругтемнота, он оставил мне только прикосновения. Страх смазывает оставшиеся ориентиры, потому что все остальные чувстваврут. Музыки, на самом деле, нетона только в бусинах наушников. Света нетего поглотил космос, упавший на землю. Запахи растворил кофе и легкое послевкусие парфюма. Только прикосновения, но они рисуют портрет говорящего, только если тело способно слушать. Но прямо здесь и сейчас вся моя суть, каждая клеточка моего тела источает страх. Он заглушает ощущения, обманывает восприятие и загоняет разум в угол. Я ничего не слышу, ничего не понимаю.
Он сковывает мое телольнет ко мне, притягивает, играет с моим ужасом.
Я ничего не могу разобрать. Страх бьется, пульсирует в моем теле, мешает мне слушать ощущения.
Его ладонь ложится в основании спины. Втораягорячей волной вверх по позвонкам.
Я пытаюсь услышать голос тела, пытаюсь разобрать тихий шепот ощущений, сквозь громкий крик паники, и навязчивой музыки в ушах.
Он прижимается щекойк моей, гладит и ластится, словно кот. Я открываю глаза, но передо мной такая густая ночь, что это похоже на слепоту. Не вижу, не слышутолько прикосновения, сквозь туман страха.
Он опускает и поворачивает лицоего губы касаются моей щеки, носмочки уха. Я закрываю глаза и крепче сжимаю кулакижду поцелуя или укуса
Его рука ложится на мою шею, пальцы нажимают, и я послушно выгибаю голову. Он с наслаждением ведет носом по коже, и я чувствую, как он дышитмедленно втягивает носом воздух, а затем выдыхает тепло, забирая запах моего тела. Губы легкими прикосновениями рисуют сладкий узор похоти. Поцелуи, словно тонкое кружевокасание, невесомая линия, его губами прочерченная сверху вниз, и поцелуй почти у самого основания шеи, а затем губы снова поднимаются к ухутам, откуда льется музыка. Я чувствую, как раскрываются рот, как губы ловят мочку моего уха, ласкают, играются и сквозь горячее дыхание, ощущается прохлада языка.
И вдруг они заговаривают со мноймедленно, с большими перерывами между словами. Его губы все еще прикасаются ко мне, и я чувствую их танец, вибрацию слов по моей коже. Чувствую, но не слышу. Я пытаюсь пробиться сквозь музыкальный перелив, вслушатьсяя пытаюсь понять, что именно произносят губы. Но все что я ощущаюнабегающие волны воздуха и танец губ. Рука ложится на мою щеку, поднимая лицо верх, вторая следует за первой, зеркально отражая прикосновение, и в объятьях его ладоней я становлюсь заложникомего губы так близко к моим говорят, глядят, касаются меня. Это не поцелуй, этослова. Горячо и очень медленно. Он говорит со мной, но ничего не слышу. Я не понимаю, почему он хочет говорить, но не хочет, чтобы его услышали?
Вдруг он замолкает. Мы стоим, он все еще держит ладонями мое лицо, а в моей голове разливается грустью мужской голос. Не тот голос, что я хочу услышать.
Музыка смолкает, а вместе с ней исчезают словагубы смолкают. Призрак забирает бусины наушников. Он отступает назад, забирая прикосновения и тепло, оставляя мне в подарок тишину и беспросветный мрак.
***
Олег больше не смотрит на менянос в пол, руки в карманы. Он идет впереди и молчит, пока я пытаюсь докричаться до его здравого смысла:
Мы ошибались, говорю я, догоняя мэра. Мы думалинас бросили и забыли. Мы думали, что им не до нас, но они здесь!
Олег молча идет вперед.
Псих идет следом за мной, завершает процессию Вика. Как ни старались, Розовощекого мы не нашли.
Может быть, изначально план и состоял в том, чтобы довести нас до скотского состояния голодом и жаждой, а может, эти пять бутылокпросто отвлекающий маневр? Пыль в глаза?
Вы нашли воду? бросает через плечо мэр.
Нет.
Тогда какая же это пыль? Это данность
Я вам сейчас вообще не о еде и воде! я начинаю гневно пыхтеть, потому что мэр ускорил шаг. Я говорю о том, что нам нельзя разделяться. Это опасно!
Длинный коридор заканчивается неработающим лифтом и выходом на служебную лестницу справа. Вы выходим в неё и спускаемся по лестнице.
Они нас по одному перережут, шиплю я в спину мэру.
Он резко останавливается и поворачивается. Я едва не врезаюсь в него. Он говорит:
Вы уверены?
В чем? ошарашено смотрю на него.
В том, что он вам не приснился? огрызнулся бывший мэр.
Я разозлилась:
Издеваетесь? Полагаете, я не могу отличить сон от яви?
Мы замолчали. Олег неловко насупился, опустил голову, прокашлялся, а я вздохнула и разжала кулаки. Всего-то одни сутки в карцере, а мы уже готовы вцепиться друг другу в глотки. Нам всем следовало бы поберечь нервы, как свои, так и чужие, но это становится тем сложнее, чем меньше воды остается в бутылках. Неимоверными усилиями волиполовина полулитровых тар. У кого-то чуть больше, у кого-то меньше, но темпы нашего отчаянного положения ускоряются.
Послушайтеговорю я, вы не были в «Сказке». Вы не знаете
Тут он начинает смеяться. Сначала тихо, но потом смех из шепота превращается в тонкий хрюкающий визг с явным налетом истерики:
То есть вы подумали, что увидели изнанку жизни?
Откровенно теряюсьсмех его настолько искренний, настолько обезоруживающий, что я не тороплюсь отвечать. Смотрю, как он промокает уголки глаз, а потом поднимает раскрасневшееся лицо и смотрит на меня:
Вы видели Сказку, по большей части, голым и с эрекцией. Подозреваю, что это совсем не то же самое, что работать с ним. Вам когда-нибудь доводилось расплачиваться за совершенный грех снова, и снова, и снова?
М-мне до-оводилось, отвечает Псих.
Олег поворачивается к Психу и кивает:
Вам я верю. Возможно, именно поэтому высумасшедший. А вот выон снова переводит взгляд на меня, проехали по аду в экскурсионном автобусе, и решили, что увидели все?
Я открываю рот, чтобы возразить, но тут же
Знаете, что в Максиме Андреевиче было самым увлекательным? насмешкой подчеркнул Олег последнее слово. Он не просто находил и коллекционировал ваши грехи, лицо бывшего мэра в мгновение ока становится старым и больным. Он изощренно возвращал их вам. Снова и снова. Бесконечно долго и с наслаждением.
Но сейчас Максима нет, гневно шиплю я.
Олег не обращает на мои слова вниманияон разворачивается и, уже не торопясь, отсчитывает ступеньки:
Хренов Робин Гудбубнит он под нос, а затем уже громко. Грабить можно! Но не всех.
Мы спускаемся по лестнице, мэр разглагольствует:
У него было весьма занятное понимание морали. Ценность человеческой жизни Убивать тоже можно!
Лестница кончается, и через двустворчатые двери мы выходим в короткий коридор, который круто поворачивает направо.
Но выборочно, продолжает Олег, оглядываясь на меня, но, не сбавляя хода. И как происходила выборка, было известно только ему одному, потому как
Все случилось так быстро, что мы опешили.
Олега сбивает с ног и с грохотом припечатывает к стене, а в следующее мгновение сыплются ударыне дожидаясь пока мэр опомнится, Розовощекий яростно работает кулаками, нанося удары прямо по лицу. Я и Вика отскакиваем назад, отбегаем к дверям, готовые бежать в любой момент. Олег хрипит воет, вскидывает руки, закрываясь от кулаков, но тщетноего лицо рассветает кровью, которая хлещет из разбитого носа и размазывается по щекам, лбу, подбородку руками юриста-бухгалтера. Псих кидается на помощьвцепляется в плечи Розовощекого и тянет на себя.
Отдай ключ! истерично орет юрист-бухгалтер и хватается за правый карман брюк Олега. Псих пытается оторвать его от мэра и тащит назадзвук рвущейся ткани, и визгливый крик:
Отдай мне ключ!!!
Огромному и сильному, Психу никак не удается отодрать тяжелое, грузное тело, под завязку напичканное стопроцентной истерией. Олег начинает махать рукам, пытаясь оттолкнуть от себя спятившего, но тут же пропускает ударчто-то громко хрустит. Олег кричит, закрывает лицо руками. Псих изо всех сил дергает Розовощекого на себя. Они пятятся назад. Бухгалтер-юрист машет руками, пытаясь добраться до головы высокого мужика за своей спиной, в то время как Псих дергает его еще раз, перехватывает правую руку и заламывает. Розовощекий громко взвизгивает. Вторая рука Психа захватывает короткую шеюон разворачивает его и припечатывает к стене, наваливаясь всем телом. Розовощекий льет отборным матом, перемежая его бессильным рычанием, дергается, пыхтит, но высвободиться не может. Он звонко орет:
Мне нужен ключ!
Олег медленно оседает на пол, держась за лицо. Кровь заливает его свитер. Он уже не кричит, а глухо рычит, фыркает и плюётся.
Я поворачиваюсь в Вике:
Вы где-нибудь видели полотенца? В кафе, туалетах? Здесь на первом этаже есть тряпки?
Вы не понимаете! визжит бухгалтер-юрист. Мне нужно выйти отсюда! Отдайте ключ, я должен выбраться отсюда!!!
Бледная и напуганная Вика смотрит на меня и кивает:
В кафе. Полотенца.
Кафе далеко?
Вика отрицательно машет головой:
Показывай, говорю я.
***
Когда бывший мэр бросает очередной короткий, как выстрел, взгляд в сторону Розовощекого, он уже не выглядит, как человек, готовый убить.
Упой ииот, глухо рычит Олег в полотенце.