Карамело - Сиснерос Сандра 6 стр.

 ¡Felicidades! Счастья!

 Да, спасибо,  моргает Папа. У него серый от щетины подбородок, на нем не очень свежая майка, думает Мама, и почему только он надел именно эту, дырявую?

 Угадай, что я припасла сегодня специально для тебя, mijo! Nata с сегодняшнего молока! Не хочешь одеться и пойти позавтракать? Или мне принести завтрак сюда?

 Спасибо, Mamá. Мне действительно нужно одеться. Спасибо вам всем. Спасибо, большое спасибо.

Затем, спустя довольно значительное время, в течение которого Бабуля одобрительно кивает и прислушивается к пожеланиям всего самого наилучшего, вторженцы наконец отваливают.

Мама вскакивает с постели и смотрит в зеркало.

 Я ужасно выгляжу,  говорит она, яростно расчесывая волосы.

И она действительно выглядит ужасно, ее волосы стоят торчком, словно охвачены огнем, и никто не скажет: «Да ладно тебе, ничего особо страшного», и потому она чувствует себя еще хуже.

 Одевайся скорей,  говорит она таким тоном, что я делаю, что велено, не спросив даже, а к чему такая спешка.

 Ох уж эта твоя Мама! Думает, может врываться к нам, даже не постучав. Из-за нее вся округа с каждым годом встает в твой день рождения все раньше и раньше. Если она думает, что я не понимаю, что происходит, то ошибается

Папа не обращает на мамины жалобы никакого внимания. Он смеется так, как смеется всегда, когда находит этот мир невероятно забавным. Его смех похож на las chicharras, на кудахтанье.

13Niños y Borrachos

 Ну давай, поздоровайся. Не заставляй меня краснеть,  шепчет папа.  Будь вежливой девочкой, поприветствуй гостей.

Гостиная полна людей, потягивающих виски со льдом перед ужином. Мне не хочется идти туда, но Папа настаивает. Дыхание мужчин, стоящих под облаком сигаретного дыма, чьи стаканы с янтарным напитком позвякивают у них в руках, кажется мне вонючим. Ну как объяснить папе, что я боюсь их? Они говорят слишком громко, будто их слова очень уж остроумны, особенно если речь идет о тебе.

Папин compadre сеньор Кучи играет на гитаре. Его голос дрожит, словно полон слез, он подобен водопаду, чистому и холодному. Ногти у сеньора Кучи длинные, как у девушки, а глаза зеленые-презеленые, они чуть ли не выпрыгивают из орбит, он то закрывает, то открывает их, когда поет, и они вновь и вновь удивляют тебя. Это так забавно, когда кто-то поет для тебя, как в кино. Когда он начинает петь для меня, я не могу удержаться от смеха. А потом гитара внезапно замолкает.

 А ты?

Когда сеньор Кучи начинает говорить, в комнате становится тихо, как если бы его слова были жемчужинами и бриллиантами.

 А ты, кто ты такая?

 Маленькая девочка.

Все смеются, дружно как один.

 Ага, маленькая девочка, говоришь? Здорово. Знаешь, а я как раз ищу себе маленькую девочку. Она мне очень нужна. Хочешь пойти ко мне домой и быть моей маленькой девочкой?

 Нееееет!

Опять громкий хохот, непонятный мне.

 Но я должен иметь собственную маленькую девочку. А знаешь, у меня есть сад и в нем качели, а еще очень милая собачка. И тебе не придется ничего делать, будешь целыми днями играть. Ну что ты на это скажешь? Согласна быть моей niña?

 Нет, ни за что!

 А что, если я поведу тебя в комнату, полную кукол

 Нет!

 И дам прекрасные игрушки

 Не-а!

 А заводную обезьянку, умеющую кувыркаться?

 Да нет же!

 Ну тогда я предложу тебе голубой велосипед. И маленькую гитару. И коробку шоколада.

 Ну я же сказала. Нет, и еще раз нет.

 Тогда я подарю тебе комнату. И куплю кровать, достойную принцессы. С балдахином, белым-белым, словно вуаль на первое причастие. Тогда ты пойдешь со мной?

 Тогда ладно.

Комната взрывается оглушительным смехом, и он ужасает меня.

 Женщины! Вот они каковы. Нужно просто правильно назначить им цену,  говорит Кучи, настраивая гитару.

 Как говорится,  добавляет Бледнолицая Тетушка, подмигивая ему,  устами младенца глаголет истина. Верно я говорю, Хучи?

Но сеньор Кучи лишь запрокидывает голову и хохочет. А потом начинает петь La Petenera, больше не глядя на меня, будто меня здесь нет.

Когда мы живем у Бабули, я сплю в комнате Мамы и Папылибо на раскладушке, либо в их кровати. А дома в Чикагона оранжевом кресле-кровати из искусственной кожи, стоящем в гостиной. У меня никогда не было своей комнаты. Каждый вечер из шкафа достают одеяло и подушки и стелют мне постель. Папин светящийся в темноте походный будильник наблюдает за мной из коробочки из крокодиловой кожи. Прежде чем я закрываю глаза, Папа заводит его и ставит рядом с кроватью, чтобы я не боялась.

Каждый вечер Папа шутит: ¿Qué tienes? ¿Sueño o сон?

 Es que tengo сон. У меня есть сон, Папа.

 А кто любит тебя, моя богиня?

 Ты.

 Правильно, жизнь моя. Твой Папа любит тебя. Никогда об этом не забывай. А кого ты любишь большеменя или Маму?

 Иносенсио!  сердито кричит Мама из ниоткуда.

 Да я просто шучу,  говорит Папа.  Верно, Лалита? Я просто пошутил. Ahora, время mimi. Que duermas con los angelitos panzones, пусть пухленькие ангелочки охраняют твой сон,  добавляет он, выключая свет.

Если я просыпаюсь среди ночи или мне не спится, то подношу к уху будильник и слушаю, как он тикает, нюхаю крокодиловую кожу и думаю о том, что, наверное, именно так пахнут крокодилы. Зеленые цифры плавают в темноте. Мне бы хотелось когда-нибудь иметь свою комнату, белую, в кружевах, как спальни принцесс в каталоге универмагов «Сирс». Сеньор Кучи знает, о чем мечтают девочки.

Мемо, Элвис, Аристотель и Байрон не отходят от подносов с antojitos. Когда Оралия ставит их на стол, они едят быстро-быстро и не отходят до тех пор, пока не опустошают тарелки. Я помогаю им прикончить земляные орехи с chile, и тут Бабуля прогоняет нас прочь, размахивая своей rebozo.  ¡Changos!  Но если она не хочет, чтобы мы ели, то почему едой заставлен весь стол?

Запахи свежей штукатурки и краски мешаются с запахом Бабулиной mancha manteles mole. Взрослые сидят за большим светлым столом, на столе кружевная скатерть, а поверх скатертичистая клеенка, даже сегодня, в папин день рождения.

 А мне плевать,  говорит Бабуля.  Почему, вы думаете, это блюдо называется mancha manteles? Да потому, что от него на скатерти действительно остаются пятна, и их невозможно отстирать!

А потом громким шепотом добавляет:

 Это хуже, чем женская кровь.

НасТикиса, Тито, Лоло, Мемо, меня, Элвиса, Аристотеля, Байрона, Амор и Пасусаживают в комнате для завтраков за «стол для малышей», хотя мы и не малыши. Рафа и Ито сидят вместе со взрослыми за большим столом: Бабуля говорит, они hombrecitos. Антониета Арасели тоже не взрослая, но она слишком заносчива, чтобы сидеть с нами. Мы слышим все, о чем говорится в большой столовой, словно находимся там, а не за столом для малышей.

 Хороший mole, Mamá!  хвалит Маленький Дедуля.

 Вкусный!  подхватывает Толстоморд.

 С ума сошли?  удивляется Папа, вытирая mole с усов салфеткой.  Не слушай их, Mamá! Он просто превосходный! Лучше не бывает. Ты, как всегда, превзошла саму себя. Этот mole великолепен. Я всегда говорю, что на свете нет еды лучше, чем та, которую готовит Mamá.

 Ay, это совсем нетрудно, хотя для соуса потребовалось много чего. Я не то, что эти нынешние женщины. О, нет! Я не верю в еду на скорую руку!  говорит Бабуля, не глядя на невестку.  Чтобы приготовить что-то действительно вкусное, нужно постараться, взять molcajete и растирать специи, пока руки не заболят, вот и весь секрет.

 Но, Mamá, почему ты не пользуешься блендером, который я купил тебе тем летом? Он уже сломался?

 Блендер! Да я к нему не притронусь! Даже если Господь того пожелает! Вкус от вашего блендера получается совсем другой. Ингредиенты нужно растирать вручную, иначе толку никакого. Ох уж мне эти современные кухонные приспособления! Что вы, мужчины, понимаете? Да ваш отец ни разу не переступил порог моей кухни. Верно я говорю, Нарсисо?

 Я даже не знаю, какого цвета там стены,  хихикает Дедуля.

 А теперь, раз вы наелись, идите, пожалуйста, вниз во двор, туда подадут пирог и пунш!

Раздается громкий скрип стульев по полу, а за столом для малышей при этом известии многократно кричат «ура!». И тут из большой столовой доносится душераздирающий вопль. Мы подбегаем к двери и заглядывает внутрь.

 Мое платье!  воет Антониета Арасели.  Кто-то пролил mole на мой стул. Мое платье испорчено!

И так оно и есть. На его подоле красуется отвратительное пятно, и мы при виде его смеемся от души.

 Не волнуйся, mi gordita, уверена, сухая чистка справится с ним.

 Но это же mole! Его ничем не вытравишь. А это было мое самое любимое платье!

 Радость моя, не плачь. Иди наверх и переоденься, окей? У тебя много других хороших платьев. Рафа и Ито помогут тебе, ладно, мальчики? Пусть один из них пойдет впереди, а другой сзади.

 А ты уверена, что это mole?  спрашивает Рафа.  Может, у тебя понос?

 Шутить вздумал?

 И как такое могло случиться? Странно, правда?  продолжает Рафа. Ито, если честно, ты видел на этом стуле mole, когда садился?

 Нет.

 И я не видел,  говорит Рафа.  Это какая-то загадка.

 Да уж,  вторит ему Ито.

 Чья это тарелка?  вопрошает Бабуля, изучая тарелки детей.

 Моя.

 Селая, ты даже не притронулась к mole.

 Я не могу это есть, Бабуля. Pica. У меня язык щиплет.

 Что ты хочешь сказать? Ты же любишь шоколад, уж я-то знаю. А это всего-навсего шоколад и немного chile, его рецепт такой же древний, как ацтеки. Не делай вид, будто ты не мексиканка!

 Оставь ее в покое, Mamá, она всего-навсего маленькая девочка.

 Иносенсио, ты что, забыл, мы в этой стране не выбрасываем еду! Помню, в войну мы радовались даже собачьему мясу. Юная леди, не смей выходить из-за стола, пока не прикончишь весь mole, ты меня слышишь? Не будет тебе пирога, пока не доешь все, что у тебя на тарелке.

 Но он холодный.

 А кто в этом виноват? Ты не где-нибудь, а в моем доме!

 А я, что, не человек?  интересуется Дедуля, показывая на себя сигарой.  Я здесь больше не живу?

 Ты? Да ты почти труп и потому не в счет.

 Я уже труп,  пожимает плечами Дедуля, шаркая в свою комнату в облаке сладкого дыма.

Оралия занята тем, что снует с грязными тарелками туда-сюдас верхнего этажа на нижний, из столовой в кухню. И не обращает ни малейшего внимания на сидящую перед тарелкой с отвратительным холодным mole меня. Ей на меня плевать. Качаю ногой и слежу за тем, как с моей ноги в белом носке слетает туфелька. Качаю другой и делаю то же самое. И мурлыкаю себе под нос песенку собственного сочинения. Натягиваю себе на глаза чехол моего любимого платья и сморю на мир сквозь прозрачные сиреневые узоры, но и это не помогает. Внизу запевают «Утречки». Estas son las mañanitas que cantaba el rey David, a las muchachas bonitas Сжимаю руки в кулаки, прижимаю кулаки к глазам и начинаю реветь.

 В чем дело? В чем дело?

В дверях появляется Дедуля Малыш. Он уже снял праздничную рубашку и пиджак, но все еще выглядит одетым, потому что на нем воскресные брюки на подтяжках. На фоне майки без рукавов его руки выглядят мясистыми и белыми, словно тесто для пиццы. В одной руке у него горящая сигара, в другоймятая газета.

 Ну какая же ты глупышка, рядовой Лала! Думаешь, она здесь начальница? Нечего плакать из-за тарелки mole. Хватит лить слезы, niña.

 Но Бабуля сказала

 Никогда не обращай внимания на то, что она говорит. Она тебе не командир. Смотри, что я сейчас сделаю. Оралия!

 Sí, сеньор.

 Отнеси это соседской собаке. А если моя жена спросит, скажи, что ребенок все съел.

 Sí, сеньор.

 Видишь, как все просто?

 Но это же неправда.

 Это ложь во спасение! Иногда, чтобы избежать неприятностей, приходится лгать. Ну ладно, ладно, хватит. Хочешь посмотреть со мной телевизор в моей комнате? Ну конечно! Только сначала перестань плакать. Я же не могу допустить, чтобы ты залила слезами всю спальню. Надень свои туфельки. Вот и хорошо.

При ходьбе Маленький Дедуля ворчит, как пекинес.

 Ничего никому не говори, а не то обзавидуются. Ведь тымоя любимица,  говорит Дедуля, подмигивая мне.

 Правда?

 Конечно. Eres mi cielo. Тымое небо,  говорит он, бравируя своим английским.  А ты знаешь, что когда-то я жил в Чикаго? Это было давно, еще до твоего рождения. Когда я был молодым, то жил в Чикаго у своего Дядюшки Старикана. Могу поспорить, ты не знаешь столицу Иллинойса. Какая у него столица? А у Калифорнии? А у Аляски? Они, что, в школе ничему вас не учат?

 Я еще не хожу в школу.

 Это не оправдание. В твоем возрасте я знал названия всех штатов и их столицы, а также какие столицы На что ты там смотришь?

 Абуэлито, почему у тебя волосы как мех?

Дедуля Малыш смеется, словно кудахчет, точно так, как смеется мой Папа.

 Прежде они были такими же, как у тебя. Многие годы. А потом, когда я вышел в отставку, они начали седеть. Сперва я их красил, потому что был очень уж тщеславен. Но скоро прекратил это дело, и они за несколько дней стали белыми, белыми-пребелыми. Словно снежные пики вулканов Попокатепетль и Истаксиуатль,  смеется он.  Знаешь историю этих вулканов-близнецов?.. Неужели не знаешь?!!!

 Никто мне ничего не рассказывает. Говорят, я болтушка и не умею хранить секреты.

 Правда? Ну давай я расскажу тебе одну историю. Про Исту и Попо, Исту и Попо,  говорит Дедуля, беря сигару и глядя в потолок.  Это мексиканская история про любовь.  Он откашливается, опускает сигару и снова подносит ко рту. Чешет в затылке.

 Однажды под небом и на земле жили-были принц и принцесса. Принца звали Попокатепетль. Представляешь, как трудно было его маме кричать ему: «Попокатепетль, Попокатепетль». И потому она звала его просто Попо.

Дедуля замолкает и какое-то время разглядывает пятно на коврике.

 А принцессу звали Истаксиуатль, и она была влюблена в своего принца Попо. Но семьи Попо и Исты ненавидели друг друга, и им приходилось держать свою любовь в тайне. Но потом что-то произошло, я забыл, что именно, знаю только, что он убил ее. И, глядя, как она умирает, так поразился ее красоте, что встал на колени и заплакал. И оба они превратились в вулканы. Вот эти,  говорит Дедуля, поднимая жалюзи и показывая на вулканы вдалеке.  Видишь? Один словно лежит, а другой наклонился над ним и смотрит на него. Так-то вот. Так вот и узнаёшь, как оно было на самом деле.

 Но если он любил ее, Абуэлито, то почему убил?

 Я не знаю. Не знаю. Это хороший вопрос. Но я не знаю. Думаю, такова мексиканская любовь.

 Абуэлито, а что там внутри?

 Где?

 Там. Внутри.

 ¿El ropero? Да много всего. Самого разного. Хочешь взглянуть?

Дедуля идет к большому ореховому шкафу, проводит по нему рукой и берет маленький ключик с выцветшей розовой кисточкой на конце. Он дважды поворачивает его в замке, и тот издает кажущийся знакомым звук, дверцы со вздохом распахиваются, и из шкафа пахнет вещами старыми, словно рубашка, которую гладили столько раз, что она стала коричневой.

Дедуля показывает мне свою курсантскую форму и какой-то красный узелок.