Поднимаю головуснова ее улыбка, два ряда белоснежных ровных зубов из приоткрытых пухлых губ. Зрелище завораживает.
Давай быстрее! Зачем-то шепчет Элис. Держи еще!
Я начинаю понимать, что происходит, и мои щеки пылают. Заталкиваю шоколад в карман брюк и на лету подхватываю летящее вниз печенье. Следом за ним девочка швыряет леденцы, орешки, упаковку чипсов, батончики с гранолой, какой-то кекс и пару драже в цветной шоколадной глазури.
У меня кончаются карманы. Я не успеваю все это распихивать. Кровь в венах бурлит, а мозг пытается переварить ситуацию: мы воруем! Воруем! Элис стоит в туалете супермаркета на подоконнике или прямо на толчке и вышвыривает в окно наворованное, а я ее подельник.
Господи Да в любую секунду могут увидеть и схватить любого из нас. И это это чертовски захватывающе
Ничего подобного мне прежде никогда не доводилось испытывать. Панический страх, замешанный на остром удовольствии и адреналине. Очень-очень страшно! Но если бы не ее улыбка, я бы точно раскис и облажался. Присутствие рядом Эй Джейвот, что держит меня на плаву и не дает обделаться прямо в штаны, пока я дрожащими и мокрыми от пота пальцами запихиваю сладости себе прямо за ворот рубашки.
Всё? Хрипло шепчет она.
Вижу в отверстие окна только ее глаза, затем появляются и руки.
Да Боязливо оглядываюсь по сторонам.
Я выгляжу сейчас, как раздутый Бобби. Только он набит жиром, а у меня под одеждой сладкие драже и печеньки с кремом. Правда, Бобби сбежал бы, появись здесь копы, а я, скорее, бахнусь в обморок, чем попробую удрать.
Тогда держи последнюю, сейчас я выйду.
А?
Поднимаю глаза вверх и не успеваю среагировать. Прямо на меня летит большая бутылка газировки. Последняя мысль: «Как ее-то она смогла протащить в уборную?» И свет гаснет. Ненадолго, но этого хватает, чтобы я рухнул на задницу, а затем приложился затылком об асфальт.
Эй, ты как? Пфс!
Ее голос приводит меня в чувство. Голова кружится, затылок гудит.
Майки! Зовет Эй Джей тревожно.
А, да. Кашляю, приподнимаясь. Все. Хорошо.
Лады.
Перед глазами все плывет. Дно тяжелой бутылки приземлилось точно в мою грудь, прямо в солнечное сплетение. Готов поспорить, если бы не напиханные под рубашку упаковки со сладостями, то меня вырубило бы надолго.
Сажусь, потираю ладонью ушибленное пространство на груди меж ребрами. Голова продолжает кружиться, но внимание привлекать нельзя, терплю, сжимая зубы. Осторожно подтягиваю к себе злосчастную бутылку за горлышко и встаю. Покачиваясь, отхожу за мусорные баки и прислоняюсь спиной к стене.
Нужно срочно прийти в себя. Нельзя быть дрищом, по крайней мере, рядом с Элли. Я мужик, мужик
Элли
Это имя идет ей больше, чем безликое Эй Джей. Оно мягкое, как и она сама. Потому что я вижу ее насквозь. Добрую, нежную, веселую. Свет, идущий от нее, пробьется через любую маску, которую бы она не надела. И через грубость, и через равнодушие, и через напускную безбашенность.
Привет! Она появляется неожиданно.
Немного угловатая и худая. Нет, тощая. В коротких шортах и просторной футболке Элли смотрится настоящей пацанкой. Ее волосы убраны в хвост, глаза подведены черным, в носу блестит серебряное колечко.
Хэй, выдыхаю я.
Она тянет ко мне руки, и мое дыхание перехватывает. Невидимая сила словно вырывает меня из тела и тут же возвращает обратноэто был всего лишь дружеский хлопок по плечу. Но по коже уже расползаются пьяные мурашки, а я воображаю, каково этообнимать ее по-настоящему.
Тымолодец, Элли кивает головой в сторону дороги. Идем отсюда скорее.
Отрываюсь от стены и плетусь за ней, как на невидимом поводке.
Неужели нельзя было просто купить это все?
Услышав это, она буквально подпрыгивает. Ее лицо удивленно вытягивается, рот приоткрывается, ресницы хлопают часто-часто.
Но это же не весело! Усмехается.
Да уж, весельице. К моему мокрому от пота телу прилипли все эти блестящие упаковки и скользкая фольга. Каждый мой шаг теперь отдается нелепым хрустом под рубашкой, а глаза то и дело лихорадочно рыщут по дороге, опасаясь погони.
Да расслабься ты, Майки! Она наваливается на мое плечо, тычется головой, как котенок, и сразу отпускает. Мамка, видать, тебя совсем затюкала!
«Как же у нее все легко и просто». Мое сердце пропускает сразу несколько ударов.
Предупредила бы хоть. Вздыхаю.
Не занудствуй, смеется она.
Лезет в карман моих брюк и вытаскивает шоколадку. У меня в горле сохнет, а девчонка в этот момент спокойно отрывает хвостик от упаковки и швыряет в стоящую на обочине урну. Смачно откусывает батончик, а я, как ошалелый, пялюсь на прилипший к ее нижней губе кусочек мягкой вязкой карамели.
Мы могли влипнуть по уши бормочу, мечтая слизнуть с ее губ эту сладость.
И жар приливает к голове от одной только этой мысли, а с телом творится совершенно непонятная ерунда. Живот каменеет, ниже все перехватывает почти до боли. В ушах начинает шуметь, дыхание учащается.
«Пожалуйста, только не сейчас. Не сейчас»
Но, слава богу, Элли слишком сильно увлечена поеданием шоколадки, что не обращает на это внимания.
Ерунда, чавкает она.
Нет, правда. Неуклюже виляю по дороге, ступая осторожными мелкими шажками.
Она останавливается. Ее черные глаза впиваются в мое лицо.
Да я взяла бы все на себя! Мы же братаны? Так? Не знаю, чего ты переживаешь Пожимает плечами. И вообще, идея-то была моя!
Теперь она думает, что я трус, зануда и слабак. Вот же придурок! И надо было так облажаться?
«Нужно срочно исправлять ситуацию. Как?»
И чтобы отвлечь ее внимание от своего состояния, (а заодно и продемонстрировать силу), я ловким движением перехватываю из правой руки в левую тяжелую бутылку с газировкой и, приложив все усилия, кручу крышку.
Кххх-пшшшшш!!!
Аа-а-а! Визжит Элли, отскакивая назад.
Элли
Струя сладкой шипучки летит мне в лицо и на одежду, попадает в рот, в уши, залепляет глаза и оседает на волосах. Только и успеваю, что вскинуть в неожиданности руки и громко взвизгнуть, как липкая жидкость уже покрывает всю поверхность моего лица и тела.
Моргаю, плююсь, протираю тыльной стороной ладоней веки и, наконец, смотрю на виновника шипучего апокалипсиса: рыжий газировка-мэн стоит посреди дороги, выпучив глаза и вывалив челюсть. С его ресниц и мягких рыжих волос стекают пузыристые коричневые капли. Видок у парня такой, будто мамашка случайно застала его за неприличным занятием.
П-прости бормочет, слизывая языком сладкие капли с поверхности над верхней губой.
А он милый. Жутко милый, неуклюжий и искренний в своей непосредственности.
Ничего, закусываю губу, глядя, как на его белой рубашке кляксами расползаются коричневые брызги, и понимаю, что больше не могу себя сдерживать.
Начинаю хохотать, как безумная. Показываю на него пальцем. И он тоже смеется. А потом я смотрю на свою испорченную одежду и тоже смеюсь. Мы не можем остановиться, ржем, цепляемся друг за друга и падаем от смеха прямо на дорогу.
Наконец, утерев слезы и успокоившись, идем прочь из жилого квартала через парк. Беру у него из рук бутылку и жадно выпиваю остатки приторной теплой газировки, которая никак не хочет лезть в горло, а затем говорю:
Мать твоя тебя пришибет.
А мне насрать, хихикает он и, поймав мой взгляд, с серьезным видом прокашливается.
Она тебя любит. Говорю, поджав губы. Отхожу, швыряю пустую бутылку в мусорный бак, возвращаюсь и тяжело вздыхаю. Хоть и двинутая, но любит. Сразу видно.
Мы сворачиваем на тропинку, ведущую к реке.
А твоя где? Спрашивает парень.
Моя Ускоряю шаг. Где-то.
Что это значит? Звенит за спиной его голос.
И я решаюсь довериться. Все равно, у меня кроме этого мальчишки никого больше и нет.
Папа отсудил у нее опеку. Это было много лет назад.
И вы не видитесь?
Смотрю на него через плечо, впиваюсь глазами. Выражение лица у него такое наивное, детское, словно чувак живет и знать не знает ничего о боли.
Нет.
Меня накрывает волной обиды, разочарования и тоски, что неизбежно несут с собой любые воспоминания о детстве.
Это плохо. Произносит Майкл.
И его это грустное «плохо» внезапно пробивается сквозь ярость, затуманившую мой разум, и заставляет довериться, смягчиться, спокойно выдохнуть.
Наверное. Соглашаюсь.
Мы идем сквозь высокую траву. С моих волос капает газировка, пальцы липнут друг к другу, верхние ресницы примерзают намертво к нижним. Но мне на удивление уютно и хорошо.
Он не разрешает вам встречаться?
Горло сдавливают тиски огорчения.
Раньше я так думала. Дышать становится все труднее, словно кто-то выкачал весь кислород из воздуха, но я все равно это произношу: Думаю, она сама не хочет меня видеть.
Всхлип рождается где-то глубоко в животе, поднимается вверх и чуть не продирается сквозь стиснутые зубы.
Я долго винила отца. Не узнаю собственный голос, таким он слышится сейчас писклявым и тонким. Думала, что это он все испортил, разрушил семью и разлучил нас. Да я и сейчас продолжаю его в этом упрекать. Периодически. Слезы раздирают глаза, жгут веки, щиплют в носу, но мне удается, наконец, сделать глубокий вдох. Мне было девять или десять, когда я сбежала. Узнала адрес, пришла к ней.
На секунду у меня пропадает дар речи. Безумно тяжело переживать все это внутри себя снова и снова.
Осторожнее, Майкл подает мне руку.
Я хватаюсь за нее и перепрыгиваю через ручей. Вдали слышится шум реки, где-то в траве стрекочут сверчки. Ноги плывут по земле, не ощущая веса моего тела.
Помню, мы тогда обнялись. Это как чувствовать, что ты вернулся туда, где слишком давно не был. Как вернуться домой. Я сказала, что останусь жить с ней. Плакала. Просила никому меня не отдавать. Ее руки у меня перехватывает дыхание, они были такими теплыми, мягкими. Обнимали меня. Это были пять самых счастливых минут в моей жизни. А потом она усадила меня за стол, налила гребаного молока, дала печенье и ушла. Чтобы позвонить папочке и попросить забрать меня обратно, ведь у нее новая жизнь. И новому мужу вряд ли понравится известие, что придется жить с чужим ребенком.
Мне очень жаль, Элли. Говорит Майкл, крепко стискивая мою руку.
И я понимаю, что дрожу всем телом. У меня зуб на зуб не попадает, глаза заволакивает слезами.
Я помню каждое чертово слово, которое она сказала ему тогда по телефону. Так просила, так боялась, что он оставит меня с ней. Мои губы трясутся, подбородок дергается в такт стучащей невпопад челюсти. А потом она вернулась на кухню и улыбалась мне. Врала в глаза, что любит. Гладила по руке. Говорила, что все будет хорошо. А сама ждала, когда папа приедет и увезет меня.
Элли
Все, что я вижу от нее, это открытка на рождество и пара сотен долларов в подарок на день рождения.
Все хорошо, Элли. Руки Майкла возвращают меня в реальность.
К своему стыду, я уже рыдаю. Осознав это, начинаю судорожно вытирать слезы с лица. Но его пальцы крепко держат меня за плечи, и это впервые в жизни, когда я чувствую чью-то поддержку.
Никому из них я не нужна. Вытираю нос и распухшие губы.
У тебя есть отец.
Двое суток в больнице на смене, а в остальное время отсыпается и старается меня не замечать. Я усмехаюсь и смотрю в лицо Майкла. Он напуган моей истерикой. Как ты меня назвал?
Его зеленые глаза вспыхивают смущением.
Элли Произносит, опуская руки.
Не называй меня так больше. Смеюсь я, размазывая по лицу слезы. Это мрак.
Хорошо, Элли.
Толкаю его в плечо и смеюсь.
Ладно, все, проехали. Морщусь.
Ты успокоилась? Майкл подает мне печеньки, которые выуживает из-за ворота рубашки.
Психанула, с кем не бывает. До боли сжимаю пальцы на хрупкой упаковке. Давай, забудем.
Идем, покажу кое-что. Он тянет меня за руку прямо к реке.
Послушно иду следом.
Прямо в воду?
Да!
Утопить меня решил?
Нет, здесь можно перейти вброд.
Ты уверен?
Ширина реки пугает, да и рядом никого не видно, кто бы мог спасти в случае чего.
Да, этот путь мне показал Джеймс. Мой друг. Помнишь, я про него говорил? Майкл оглядывается на меня. В его глазах азарт. Он бы страшно взбесился, узнав, что я рассказал девчонке про это место!
Ну, и пошел он тогда! Стараюсь не отставать.
Иди за мной шаг в шаг.
А ты тогда не замочи печеньки!
Через минуту мы оказываемся на песчаном островке, с которого открывается шикарный вид на лес и пригород вдали. Мы зарываемся в песок, смеемся, наедаемся сладостями до отвала, а потом возвращаемся в город, сытые и довольные. Одежда почти высохла, и я тащу Майкла в один из масс-маркетов.
Он упирается и привычно краснеет, когда под строгими взглядами продавцов я затаскиваю его в примерочную с горой футболок и джинсов.
Отвернись, заикается он, покрываясь пятнами от смущения.
Что я там не видела? Смеюсь. Трусы твои? Дай угадаюбелые и бесформенные?
Выйди, Элли, Шепчет Майкл.
И я, хихикая, выползаю за шторку.
Что поделать, пожимаю плечами перед одной из консультантов, братишка у меня очень стеснительный.
Мы скоро закрываемся. Напоминает она, не поведя и бровью.
Да? А народу у вас тьма. Указываю ей на блуждающих среди стендов с одеждой посетителей.
Пусть идет за ними присматривает. И она, словно послушавшись меня, топает прочь.
Ну, как? Заглядываю в примерочную.
Майкл, как ошпаренный, бросается застегивать ширинку.
Не знаю.
Хмыкаю с видом знатока:
Превосходно. Давай следующие.
Пока он натягивает штаны, прохожусь меж полок, подхватываю носки и мужские трусы приличного кроя. Забираюсь к нему в примерочную, бесцеремонно задираю футболку и сую украденное в лифчикблаго, места там навалом: то, что положено каждой девушке иметь в лифчике в этом возрасте у меня и не собирается расти.
Надсмехаясь над бледнеющим Майклом, оборачиваю вокруг талии джинсы, заправляю их концы в свои шорты. Беру самую красивую мужскую футболку, оборачиваю вокруг груди, а сверху закрываю своей футболкой.
Иди и скажи, что тебе ничего не подошло.
И, оставив его ошарашенного, выбираюсь из-за шторки и со скучающим видом плетусь к выходу.
Как? А-а! Зачем? Спрашивает он меня уже на улице.
Кажется, его чуть удар не хватил. Представляю, с каким видом он возвращал одежду продавцам.
А ты, что, реально собирался это купить? Мы отходим подальше, и я выуживаю из-под одежды обновки для своего нового друга.
Я Я не знаю Теряется он.
Иди и переоденься, чувак! Смеюсь, толкая его в сторону кустов. Видел бы ты сейчас себя! Забираюсь рукой под свою футболку. А, да, и носки не забудь! Протягиваю ему свернутые вчетверо комочки ткани. «Хоть тут лифчик пригодился». Осталось раздобыть для тебя нормальные человеческие кроссовки.
Когда Майкл выходит из укрытия, я сначала даже не узнаю его.
Вау Сглатываю. А ты ничего Эдак мы тебе быстро невесту найдем. Качаю головой. Только постричь бы тебя. Покороче. Подхожу ближе. И торжественно сжечь старую одежду!
Выхватываю из его рук рубашки и брюки и пускаюсь наутек.
Стой, жди! Кричит он мне вслед.
А я бегу среди деревьев, не замечая вечерней прохлады и сумерек.
Здесь живет мой друг, зайдем к нему? Задыхается Майкл, когда мы останавливаемся. Я вас познакомлю.
А, этот женоненавистник?
Парень улыбается:
Он не такой. Честно.
Хорошо. Отвечаю, потрясая в воздухе мятой и грязной одеждой. Если у него есть спички, то вообще здорово! Сожжем твое старое шмотье!
И мы идем по тропинке в какое-то зловещее место. Весело болтаем, но я все больше и больше напрягаюсь, разглядывая ряды убогих трейлеров, вместо окон в которых торчат картонные вставки. С ужасом и интересом смотрю на разбросанный повсюду мусор, развешанное на веревках для сушки белье, покосившиеся самодельные качели. Жмусь к Майклу, видя пьяных людей, лающих собак и грязных плачущих детей.
Но чувство тревоги, нарастая, начинает душить меня, когда мы проходим это скопище ржавых коробок для жилья и оказываемся на самой окраине трейлерного парка.
Что это? Спрашиваю, чувствуя, как от страха давит в груди.
Жди здесь. Коротко обрывает меня Майкл и бросается в сторону покосившегося старого прицепа, из которого раздаются душераздирающие женские вопли и отборный мат.