Когда мы навещали дедушку Кларка или он заходил к нам, мы всегда получали по полкроны. Однажды он даже приехал на велосипеде.
Раз вечером, когда по телевизору шел «Магазин и рынок», я копался в ящиках комода. Нижний ящик был забит фотографиями, и стоило его открыть, как они падали на пол и рассыпались. Я собрал их в стопку. Сверху лежал портрет дедушки Кларка и бабушки Кларк. Сто лет мы не ездили к дедушке в гости.
Пап?
Что, сын?
Когда мы поедем к дедушке Кларку?
Папка стал странный, как будто бы потерял что-то, потом нашел, а это оказалось совсем не нужно. Сел, вгляделся мне в лицо.
Дедушка Кларк умер. Разве ты не помнишь?
Нет.
Я и правда не помнил.
Папа взял меня на руки.
Руки у папы были большие, пальцы длинные, но не толстые: можно было легко нащупать косточки. Одна его рука лежала на спинке кресла, другой он держал книгу. Его ногти были чистыми. Только один грязный, а ведь у папы ногти длинней моих. На костяшках пальцевморщины, рисунок их напоминал цемент, которым скрепляют кирпичи. Поры похожи на ямки, из каждой волосинка. Особенно густые темные волосы высовывались из-под манжет рубашки.
«Нагие и мертвые»так называлась книга. Но солдат на обложке был вполне живой и одетый в форму. Лицо его было грязным. Американский солдат.
Про что книга?
Па посмотрел на обложку:
Про войну.
Хорошая?
Хорошая. Очень хорошая.
Я кивнул на картинку с солдатом:
Про него?
Ага.
И какой он?
Пока не дочитал. Потом расскажу.
«Третья мировая война у ворот».
Я покупал газету каждый будний день, чтобы папка, придя с работы, мог почитать. И в субботу тоже покупал. Деньги мне давала мама.
«Третья мировая война у ворот».
У воротэто значит вот-вот придет? спросил я у мамы.
Наверное, так. К чему ты спрашиваешь?
Третья мировая война вот-вот придет, объявил я. Вот посмотри.
Ма прочла заголовок и отмахнулась:
Ой, ну это ж газета. Журналисты вечно преувеличивают.
А мы участвовать будем?
Нет.
А почему нет?
Потому что войны не будет.
А ты жила во Вторую мировую войну? полюбопытствовал я.
Жила, конечно.
Ма варила обед и напускала на себя вид «уйди-я-занята».
И как оно?
Не так уж и плохо, пожала плечами ма. Разочарую тебя, Патрик, но Ирландия вообще в войну не вступала.
А почему?
Ну, это сложно. Не воевали мы, и все. Папа тебе объяснит.
Я дожидался папки возле задней двери.
Вот смотри.
«Третья мировая война у ворот», прочел он вслух. Во как, у ворот, значит. Он даже не удивился. Ружье-то почистил, Патрик?
Ма говорит, войны не будет.
Дело говорит.
Почему?
Иногда ему нравились такие «почему», иногда совсем не нравились. Если нравились, он закидывал ногу на ногу, если сидел, конечно, и слегка наклонялся вперед. Вот и сейчас он наклонился ко мне. Сначала я даже не слышал папиных слов, достаточно было, что скрестил, а значит, получилось, как я хотел.
между евреями и арабами.
Я разобрал только конец фразы.
А почему?
Ну, не в восторге они друг от друга, сказал па. Если вкратце. Все та же старая история.
А зачем тогда в газете пишут про третью мировую?
Во-первых, чтоб газеты продавались, улыбнулся папа. С таким заголовком расхватают, как горячие пирожки. И потом, американцы за евреев, а русскиеза арабов.
Евреиэто израильтяне.
Да, всё так.
А кто такие арабы?
А арабыэто все остальные. В смысле, соседние страны: Иордания, Сирия
Египет.
Молодец, разбираешься.
Святое семейство скрывалось от царя Ирода в Египте.
Верно. Плотник везде халтурку найдет.
Я не совсем понял, о чем это он, но наверняка мамке эта фраза пришлась бы не по душе. Но ее с нами не было, и я рассмеялся.
Евреи побеждают, продолжал па. Несмотря ни на что. Удачи им.
Евреи, они ходят к мессе по субботам, сообщил я папе.
Ну да, в синагогу.
И во Христа не верят.
Ну да.
А почему они не верят?
Э-э
Я подождал.
Ну, люди в разное верят.
Хотелось узнать больше.
Кто-то верит в Бога, кто-то нет.
Коммунисты в Бога не верят.
Точно, удивился папа. А кто тебе рассказал?
Мистер Хеннесси.
Молодец этот ваш мистер Хеннесси.
По его тону я догадался, что сейчас он прочтет какие-нибудь стихи. Иногда он так делал.
«И вся толпа в молчании дивилась, сколь много в малой голове вместилось». Кто-то верит в то, что Иисус сын Божий, кто-то не верит.
Ты-то веришь?
Да, верю. А к чему ты спрашиваешь? Мистер Хеннесси поручил разузнать?
Нет.
Лицо папани изменилось.
Израильтяневеликий народ, проговорил он. Гитлер истреблял их и почти ведь истребил, а посмотри, как сейчас живут. Расстреливали их, жгли, газом травили. И все равно они победители. Иногда я думаю: не переехать ли в Израиль? Хочешь, Патрик, в Израиль?
Не знаю, папка. Почему бы и нет?
Я знал, где расположен Израиль. На карте Израиль был похож на стрелу.
Там жарища, сказал я папке.
Угу.
А зимой все равно снег.
Вот! Хорошее сочетание. Не то что здесьвечный дождь.
Они без ботинок ходят.
Разве?
В сандалиях.
Как этот ваш Как его?
Теренс Лонг.
Во-во, Теренс Лонг.
Мы оба засмеялись.
Теренс Лонгдурачок,
Как китаец, без носок.
Бедняга Теренс, сказал папа. Ехал бы в Израиль, там сандалии в порядке вещей. В любом случае: вперед, израильтяне!
Вторая мироваякакая была? спросил я.
Долгая, ответил папка.
Даты я знал.
Когда началось, я был совсем ребенок. А к ее концу я уже школу заканчивал.
Шесть лет.
Вот именно. Шесть долгих лет.
Мистер Хеннесси рассказывал, что впервые в жизни бананы увидел, когда ему было восемнадцать.
И знаешь, я ему верю.
Люк Кэссиди жутко опозорился. Спросил его, что обезьяны ели во время войны.
И что мистер Хеннесси? заинтересовался папа, отсмеявшись.
Ударил Люка.
Отец молчал.
Шесть ударов.
Сурово.
Хотя это даже не Люк придумал. Это Кевин Конрой его подучил.
Да-а, оказал товарищу услугу.
Люк аж плакал.
И все из-за бананов.
Кевинов брат поступил в РАП.
Серьезно? Научат его там спину держать.
Я не понял, что папка имел в виду. Тот вроде и не сутулился.
А ты там был?
Где, в резерве?
Ага.
Нет.
Во время
Отец мой служил в ВМО.
А что значит?
Войска местного ополчения.
А ружье у него было?
Думаю, да. Но домой он его, кажется, не приносил.
Вот вырасту и тоже запишусь. Можно?
В РАП?
Ага. Можно?
Конечно.
А Ирландия воевала?
Нет.
А как же битва при Клонтарфе?
Я терпеливо ждал, пока папа отсмеется.
Какая же это война?
А что тогда?
Битва.
А чем они отличаются?
Ну, как бы тебе объяснить? Войныони долгие.
А битвыкороткие.
Да.
А зачем Бриан Бору сидел в шатре?
Богу молился.
А зачем в шатре? Ты же не молишься в шатре.
Что-то я голодный, сказал вдруг папа, а ты?
И я.
Что на обед сегодня?
Рубленое мясо.
Отлично.
Как убивает газ?
Травит.
Как это?
Его нельзя вдыхать, легкие не справляются. А что?
Насчет евреев, напомнил я.
А, точно.
Если Ирландия вступит в войну, ты пойдешь в армию?
Да не будет никакой войны.
А вдруг!
Нет, никаких вдруг.
Третья мировая война у ворот, протянул я.
Не бери в голову.
Так пойдешь?!
Пойду.
Ну, тогда и я пойду.
Молодчина. И Фрэнсис пойдет.
Мелкий еще, отмахнулся я, не разрешат ему.
Да ты не боись, войны не будет.
Я и не боюсь.
Молодец.
Пап! Но мы же воевали с англичанами? Правда?
Правда.
И это была война.
Ну, не совсем
Я уверен, что это была настоящая война.
И мы победили.
Победили. Поубивали их. Поколотили так, что век не забудут.
Мы оба засмеялись.
Обед удался, рубленое мясо было не слишком склизким. Я сел на Синдбадово место рядом с папой, и Синдбад не возникал.
Не Адайдас, надо говорить, а А-ди-дас.
Нет. Адайдас.
Адидас. И! Через «и»!
Нет, ай.
И-и-и!
Ай!
Кретин такой. И-и-и.
Ай, ай, ай, ай, ай, ай, ай.
Бутсов «Адидас» ни у того, ни у кого из нас не было. Мы все хотели их в подарок на Рождество. Я хотел те, что со сменными шипами. Написал про них в письме Санта-Клаусу, в которого нисколько не верил. Но писать все равно пришлосьради Синдбада и потому, что мамка велела. Синдбад хотел санки. Ма помогала ему писать письмо. Я свое уже давно дописал и в конверт положил. Но мама не позволяла облизать и заклеить конвертписьмо Синдбада надо было вложить. Это было несправедливо. Я хотел свой собственный конверт.
Не ной, сказала мама.
Я не ною.
Нет, ноешь, перестань.
Я не ныл. Но класть два письма в один конверт было глупо. Санта подумает, что там одно письмо, и Синдбаду подарок принесет, а мне нет. Я все равно в него не верил, только детишки верят. Еще раз скажет, что я хнычу, расскажу Синдбаду, что не бывает никакого Санта-Клауса. И тогда ей весь день придется потратить, чтобы мелкий опять в него уверовал.
Вряд ли Санта-Клаус саночки в Ирландию повезет, сказала она Синдбаду.
А почему?
У нас почти никогда не бывает снега, вздохнула мамка, не покатаешься.
Зимой же снег.
Изредка.
А в горах?
Ну, горыэто ехать и ехать.
Можно на машине
Терпение у ма не кончалось. Я устал слушать и пошел на кухню. Если подержать почтовый конверт над паром, например над кипящим чайником, можно распечатать его и опять запечатать, да так, что никто об этом не узнает. Чтобы включить чайник, пришлось вставать на стул. Я проверил, что вода в нем выше нагревательного элемента: не просто взвесил на руке, а заглянул под крышку. Я слез со стула и поставил его на место, чтобы не мешался.
Когда я вернулся в гостиную, Синдбад по-прежнему нудел про санки.
Он же обязан приносить, что попросят
Конечно, милый, но он не хочет тебя разочаровывать. Санта-Клаус любит дарить подарки, с которыми дети смогут играть все время.
У нее даже голос не изменился, она явно не собиралась ругаться.
Я ушел на кухню, вынул письмо из конверта, положил его на столподальше от белого круга, оставленного молочной бутылкой. Я лизнул клейкую полоску, приклеил и сильно прижал. Пар тянулся из носика чайника тонкой струйкой. Я ждал, чтобы клей подсох. Пара стала большечайник закипел и засвистел. Я поднес конверт к струе пара, но так, чтобы не ошпарить пальцы. Слишком близко, конверт намок. Я поднял руку повыше. Ненадолго. Конверт как-то поник, словно уснул. Я опять приставил стул, выдернул вилку из розетки и вернул ее на прежнее местооколо банки с чаем. На банке сплетались хвостами и клювами японские птицы. Конверт слегка отсырел. Я вышел на задний двор. Поддел край клапана ногтем, уголок немного приподнялся и я распечатал конверт. Потрогал пальцем клейкую полоскувсе еще липкая. Сработало. Уже темнело, да еще было холодно и поднялся холодный ветер, так что я вернулся в дом. Я положил свое письмо в конверт.
Синдбад заканчивал свое послание Санта-Клаусу.
Л-Е-Г-О, диктовала мама по буквам.
Прописными брат писал плохо. Мама разрешила мне самому положить его письмо в конверт. Я свернул его листок отдельно и положил позади моего.
Вернувшись с работы, папка первым делом засунул письмо в трубу. Он специально присел у камина так, чтобы мы не видели, с кем он разговаривает.
Санта, ты получил письмо? прокричал папка в трубу и сам себе ответил глубоким басом, изображая Санта-Клауса: Получи-ил.
Я покосился на Синдбада. Похоже, он и вправду верил, что это Санта откликается. Он обернулся к маме. Я-то не верил.
Как подарки, справишься? кричал папа в трубу.
Посмо-отрим, завывал бас. В основном справляюсь. А сейчас до свиданья. Мне еще столько домов обойти. До свиданья.
Скажите Санта-Клаусу до свиданья, мальчики, подыграла мама.
Синдбад заорал: «До свиданья!» И мне тоже пришлось. Па вылез из камина, чтобы нас было слышно как следует.
* * *
Моя грелка с горячей водой была красная, цветов «Манчестер Юнайтед». У Синдбада была зеленая. Мне нравился запах грелки. Я наливал в нее горячей воды, потом выливал и нюхал. Совал нос прямо в горлышко грелки. Ух, здорово! Надо не просто наливать водумама показала, а класть на бок и медленно аккуратно наполнять грелку, а то воздух попадет и резина испортится и прорвется. Я попрыгал на грелке Синдбада. Ничего не случилось, но больше я так не делал. Иногда, если ничего не случается, значит, вот-вот случится.
Дом Лиама с Эйданом был куда темнее нашего. Из-за того, что мало солнца, а не из-за того, что там было неряшливо. Неряшливо не в смысле, что грязно, а просто все стулья там разваливались на части. Здорово было драться на диване, потому что он был весь продавленный, и никто на нем драться не запрещал. Мы вскарабкивались на спинку и прыгали на нем. А усевшись на спинку вдвоем, можно было устроить поединок над пропастью.
Мне их дом нравился. Играть там было прекрасно. Все двери нараспашку, всюду ходить можно. Однажды мы играли в прятки, и тут мистер ОКоннелл вошел в кухню, открыл шкаф, который у плиты, а там я. Так он, слова не сказав, достал пакет с печеньем и аккуратно прикрыл дверь. Потом снова открыл и спросил шепотом, не хочу ли я печеньку.
В том шкафу стоял коричневый пакет с поломанным печеньем. Хорошие печенья, только поломанные. Наша мамка никогда такие не покупала.
У некоторых мальчиков из школы мамы работали на фабрике «Кэдбери». Наша не работала, и Кевина не работала, а Лиама с Эйданом вовсе умерла. А вот Иэна Макэвоя мамка работала на фабрике, но не весь год, только перед Пасхой и Рождеством. Иногда у Иэна Макэвоя было на обед шоколадное пасхальное яйцо. Шоколад был отличный, но само яйцокривобокое. Мамка сказала однажды, что миссис Макэвой работает на фабрике «Кэдбери» потому, что по-другому Макэвоям никак.
Я не понял.
У твоего папы работа лучше, чем у папы Иэна, сказала ма шепотом и прибавила: Только Иэну этого не говори.
Макэвои жили на нашей улице.
А у моего папки работа лучше, чем у твоего!
А вот нет!
Да!
Нет!
Да!
Чем докажешь?
Твоя мамка работает на «Кэдбери», потому что по-другому никак!
Иэн Макэвой не понял, что это означает. Я тоже, по правде говоря, не знал, но повторял:
Никак по-другому! По-другому никак!
В общем, я толкнул его, он толкнул меня. Я одной рукой вцепился в занавеску, а другой двинул его со всей силы. Иэн Макэвой соскользнул со спинки дивана и грохнулся. Победа была за мной.
Чемпион! Чемпион! Чемпион!
Особенно мне нравилось сидеть на продавленной части дивана, подальше от пружин, четко видимых под обивкой. Обивка была потрясающая; точно узор оставили как есть, а остальной ворс хорошенько подстригли маленькой газонокосилкой. Цветочный узор на ощупь напоминал жесткую траву или мой собственный свежеподстриженный затылок. Ткань совсем выцвела, только при включенном счете можно было заметить, что когда-то она была яркой и проявлялись контуры цветочков. На диване мы все вместе смотрели телевизор, растягивались во весь рост или устраивали славную драку. Мистер ОКоннелл никогда не выгонял нас из комнаты и не требовал тишины.
Кухонный стол у ОКоннеллов ничем от нашего не отличался, зато все прочее было другим. У них стулья все разные, а у нас одинаковыедеревянные с красной обивкой. Однажды я забежал за Лиамом, а они пили чай. Стучусь в дверь кухни, мистер ОКоннелл крикнул, чтобы я входил. Его место за столом оказалось там, где в нашем доме сидели мы с Синдбадом, а не во главе стола, как садился наш папка. Во главе стола было место Эйдана. Мистер ОКоннелл встал, поставил чайник и сел на место, где обычно сидела наша мамка.
Мне это не понравилось.