Он, мистер ОКоннелл, готовил завтраки, обеды и все остальное. Каждый обед в школе Лиам с Эйданом ели чипсы, а у меня вечно были бутерброды, которые я почти никогда не ел, а складывал в парту. С бананами, с ветчиной, с сыром, с вареньем. Иногда съедал один, но большей частью засовывал в парту. Я понял, что парта переполнилась, когда чернильница начала подпрыгивать из-за всех засунутых внутрь бутербродов. Я все ждал, когда Хенно выйдет из классарано или поздно он выходил со словами, что, дескать, знает, чем мы заняты, стоит ему отвернуться, и чтобы вели себя спокойно. Мы вроде как верили его словам. Я взял мусорку из-под учительского стола и принес к своему месту. Потом выгрузил из парты пакеты. Одноклассники таращились. Некоторые бутерброды были завернуты в фольгу. Но самые потрясающие были в пакетах или контейнерах, особенно те, что лежали поглубже. Сплошь поросли чем-то: зеленым, голубым и желтым. Кевин предложил Джеймсу ОКифу съесть один, но тот отказался.
Трус. Цыплак.
Ешь, ешь.
Давай ты первый.
Я съем, только если ты съешь.
Цыплак.
Я смял фольгу, и хлеб горой вылез с одного конца сквозь фольгу. Как в кино, всем сразу стало интересно. Дермот Келли аж свалился с парты, стукнувшись головой об сиденье. Я оттащил корзину обратно под стол Хенно, чтобы он не ругался.
Соломенная корзина для мусора была доверху набита старыми бутербродами. И запах расползался по классу все сильнее, а ведь только одиннадцать: еще три часа до конца уроков.
Обеды мистер ОКоннелл готовил потрясающие! Жареная картошка с бургерами! Не готовил, конечно, а просто домой привозил. Прямо из города, на поезде, потому что в Барритауне закусочной еще не было.
Вот же блаженный, сказала мамка, когда отец рассказал ей, как от ОКоннелла разит в поезде картошкой и уксусом.
Еще мистер ОКоннелл готовил картофельное пюре. Навалит в тарелку целую гору картошки, проковыряет углубление, в середку кусок масла, и перемешивает. И так с каждой порцией. Делал им бутерброды с беконом. Или поставит на стол рисовый пудинг из магазина и разрешает есть прямо из консервной банки. Салат они никогда не ели.
Синдбад не ел ничего. Только хлеб с джемом. Мама заставляла его есть, грозила, что не выпустит его из-за стола, пока не доест. У папки как-то терпение лопнуло, и он на Синдбада наорал.
Не кричи на него, Падди, шептала мамка отцу, чтобы мы не слышали.
Да он меня провоцирует.
Только хуже сделаешь, сказала ма уже громче.
Избаловала ты его, вот в чем проблема. И папка встал из-за стола. Так. Я пошел читать газету. Когда вернусь, чтоб тарелка была пустая, а не то
Синдбад скрючился на стуле и пялился в тарелку, точно надеясь, что еда исчезнет.
Мама ушла за отцомзакончить разговор. Я помог Синдбаду все съесть. У него самого еда валилась изо рта на тарелку и на стол.
В общем, мелкий просидел над ужином час или около того, пока папка не пришел с проверкой. Тарелка была пустая: что-то во мне, что-то в помойном ведре.
Так-то лучше, сказал па, и Синдбад пошел спать.
Такой уж он был, папка наш. Злился время от времени, и безо всякой особенной причины. Допустим, запрещал нам смотреть телевизор, а через минуту сидел с нами на полу, досматривая фильм. Правда, обычно недолго. Он вечно был занят. То есть он так говорил. Но в основном сидел в своем кресле.
По воскресеньям, перед тем как идти к мессе, я прибирал весь дом. Мамка выдавала мне тряпкучаще всего лоскут старой пижамы. Начинал я с самого верхус родительской спальни. Натирал мамин туалетный столик, раскладывал красиво гребни. Потом вытирал подголовник кровати, где всегда было полно пыли, так что вся тряпка в ней. Картинку с Иисусом, раскрывающим в груди Святое свое Сердцепротирал докуда доставал. Иисус наклонил голову набок, точно котенок. На картине были имена папы с мамой и дата их свадьбы: двадцать пятое июля тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года. И дни рождения всех нас, кроме младшей сестренки, которая только-только родилась. Имена были записаны отцом Молони. Мое имя стояло первым: Патрик Джозеф. Потом умершая сестренка: Анжела Мэри; она умерла, даже не выбравшись из мамки. Третьим СиндбадФрэнсис Дэвид. Потом сестренка Кэтрин Анжела. Для младшей, Дейрдре, оставили свободное место. Я был старший, поэтому меня назвали в честь папы. Места там еще на шесть имен. Я протирал лестницу сверху донизу и перила тоже. Начищал все украшения в гостиной. И ни разу ничего не разбил. Там же стояла старинная музыкальная шкатулка с нарисованными матросами, изнутри оклеенная истертым войлоком. Повернешь ключик, и шкатулка играет песенку. Шкатулка была мамина.
На кухне я не убирался.
* * *
Тетка Лиама и Эйдана, та, что из Рахени, приезжала к ним убираться. Иногда они оставались у нее. У нее было трое детей, много старше Лиама с Эйданом, а муж работал газонокосильщиком в Корпорации. Дважды в год он приводил в порядок газоны на нашей улице. Нос у него был огромный и багровый, похожий на губку, и весь в буграх. Лиам уверял, что вблизи этот не нос выглядел еще лучше.
А ты свою маму помнишь? спросил я Лиама.
Ага.
Что «ага»?
Лиам не ответил, вздохнул только.
Тетка у них была хорошая. Ходила вперевалочку. Говорила «боже, ну и жарища» или «боже, ну и мороз», смотря что там было с погодой. Бродя по кухне все повторяла: «чай, чай, чай». Или, заслышав «Ангела Господнего», шла к телевизору, все повторяя: «новости, новости, новости, новости». Толстые вены у тетки на ногах сплетались, как корни деревьев. Она пекла огромные роскошные печенья, которые оставались вкусными, даже когда были черствые.
Еще у них была другая тетя, которая оказалась вовсе и не тетя. Во всяком случае так сказал Кевин, который подслушал разговор своих папки с мамкой. Это была девушка мистера ОКоннелла. Хотя и не девушка давно уже, а женщина средних лет. Звали ее Маргарет. Эйдану она нравилась, а Лиаму нет. Заходя в гости, она всегда угощала братьев пакетиком карамели и строго следила, чтобы они поделили белые и розовые конфетки поровну, хотя по вкусу они были одинаковые. Маргарет готовила ирландское рагу и яблочный крамбл. Лиам рассказывал, что однажды, когда все они вместе смотрели по телевизору «Беглеца», Маргарет пукнула.
Леди не пукают.
Еще как пукают.
Чем докажешь?
Моя бабка вечно пердит, сообщил Иэн Макэвой.
Старушки пукают, а молодыенет.
Маргаретстарая, заявил Лиам.
Полезны черные бобыот них пердеж, как звук трубы!
Однажды Маргарет заснула перед телевизором. Лиам подумал, что она вот-вот придавит его, но нетлишь привалилась и захрапела. Мистер ОКоннелл зажал Маргарет нос; она хрюкнула и перестала храпеть.
Во время каникул, сразу после Рождества, Лиам с Эйданом уехали в Рахени к тете, которая настоящая тетя. И мы сто лет с ними не виделись. Это потому, что Маргарет переехала к мистеру ОКоннеллу. У них в доме одна спальня пустовала. Дом их был такой же, как наш. Лиам с Эйданом делили одну спальню на двоих, а сестер у них не было, вот одна спальня и пустовала. Теперь Маргарет там жила.
Вот ничего подобного, заявил Кевин.
Настоящая тетя забрала Лиама с Эйданом к себе. Приехала посреди ночи с письмом из полиции, в котором говорилось, что она может забрать их, потому что в доме Маргарет, а она не должна там жить. Это все мы знали. Я присочинил, что тетя посадила Лиама с Эйданом в кузов грузовика Корпорации и увезла. Здорово потом было услышать свою придумку от других. Хотя остальной истории я полностью верил.
Их дядя раз прокатил нас в кузове грузовика. Но потом заметил, что мы едем стоя, и высадил нас, сказав, что это опасно. Рисковать он не хотелвдруг один из нас упадет и ударится головой об асфальт.
Пришлось идти до Рахени пешком. Времени это заняло много, потому что по пути мы наткнулись на сарай с фонарными столбами, который почему-то остался без присмотра. Мы в него забрались и устроили потасовку. Внутри его громоздились, как поленница, столбы и пахло битумом. А еще мы пытались сломать замок на сарае, только не получилось. Ну, мы не всерьез ломали, так, для смеху, я и Кевин. А потом пошли искать тетку Лиама с Эйданом.
Наконец добрались. Она жила в коттедже рядом с полицейским участком.
Скажите, пожалуйста, вежливо обратился я к тете, а Лиама с Эйданом можно?
Она открыла дверь:
Так они на улице. На пруд пошли, уткам прорубь прорубить.
Пошли мы на этот пруд, в парк Святой Анны. Лиам с Эйданом оказались не у пруда, а на дереве. Лиам забрался высоко, на гибкие ветки, и отчаянно тряс дерево. Эйдану туда было не залезть.
Эй! заорал Кевин.
Лиам продолжал трясти дерево.
Эй!
Лиам остановился. Они к нам не спустились. А мы наверх не полезли.
Почему вы с тетей живете, а не с папаней? спросил Кевин.
Они ничего не отвечали.
Так почему?
Мы пошли через поле для гэльского футбола. Я обернулся и еле разглядел Лиама с Эйданом на дереве. Они ждали, пока мы уйдем. Я поискал камней, но не нашел.
Мы знаем, почему!
Я тоже кричал:
Мы знаем, почему!
Хотя даже не догадывался.
Мы знаем, почему!
Брендан, Брендан, глянь сюда!
Тут под юбкойдля тебя!
Мистера ОКоннелла звали Брендан.
Брендан, Брендан, глянь сюда!
Тут под юбкойдля тебя!
Кстати, сказал папа маме, что-то давно мистер ОКоннелл на луну не воет.
Маргарет шла из магазина. Мы караулили за забором в саду Кевина. Услышали ее шаги у узнали цвет пальто.
Брендан, Брендан, глянь сюда!
Тут под юбкойдля тебя!
Брендан, Брендан, глянь сюда!
Тут под юбкойдля тебя!
Хотелось воды, но не из умывального крана, а с кухни. После ночника, который в спальне, на лестничной площадке было темно. Я нащупал ногой лестницу.
Я спустился на три ступеньки, и тут услышал их. Какие-то люди разговаривали, кричали даже. Я остановился. Было очень холодно.
На кухне, вот они где. Воры. Надо позвать папку, он должно быть в спальне.
Но телевизор работал.
Я присел ненадолго. Замерз, встал.
Телевизор работает; значит, мамка с папкой еще не легли. Они внизу. А значит, нет на кухне никаких воров.
Кухонная дверь была не заперта, свет оттуда падал на ступеньки прямо мне под ноги. Никак не получалось разобрать, что они говорят.
Перестаньте, только и смог прошептать я.
Сначала я подумал, что один папка кричит. Шепотом кричит, старается не кричать, но иногда забывает.
Зубы застучали. Мне даже нравилось стучать зубами.
Но ма тоже кричала. Папкин крик я чуял нутром, а маминслышал ушами. Опять они ссорились.
А что же ты?!
Только эту мамину фразу я расслышал четко.
Я снова шепнул:
Перестаньте.
Затихли. Сработало! Я заставил их остановиться. Папка вышел, уселся к телевизору. Я узнал тяжесть его шагов, паузы между ними, а увидел его только потом.
Дверьми они уж не хлопали.
Целую вечность я сидел на лестнице, слушая, как ма возится на кухне.
У здорового пони шкура мягкая и гладкая, а у больногожесткая. Телевидение изобрел шотландец Джон Лоуги Бэрд в 1926 году. Ученые называют дождевые облака нимбостратусами. Столица Сан-МариноСан-Марино. Джесси Оуэнс завоевал четыре золотых медали на Олимпийских играх 1936 года в Берлине. Гитлер ненавидел чернокожих, а Джесси Оуэнс был чернокожий. Берлинстолица Германии. Обо всем этом я прочитал. Я читал под одеялом с фонариком, притом всегда, а не только ночью: так было интереснее, будто бы я шпион и прячусь, чтоб не поймали.
Я сделал домашку шрифтом Брайля. Это оказалось трудно: не порвать страницу иголкой, а лишь наметить пупырышки. Когда закончил, весь кухонный стол оказался в точечку. Потом показал домашку папе.
Это еще что?
Шрифт Брайля. Письменность слепых людей.
Отец закрыл глаза, пощупал страницу.
И что тут написано?
Домашка. По английскому. Сочинение «Мой питомец». Пятнадцать строк.
Учитель что, слепой?
Да нет. Это я просто так. Нормально я тоже написал.
Хенно убил бы меня, если бы я принес в класс только версию для слепых.
Так у тебя же нет домашнего животного.
Разрешили выдумать.
Кого ж ты выбрал?
Собаку.
Папка посмотрел страницу на просвет. Я тоже так делал.
Молодец, сказал он и вновь пощупал пупырышки с закрытыми глазами. Но разницы не ощущаю. А ты?
И я.
Надо понимать, когда зрение пропадает, остальные чувства как-то обостряются.
Ага. Этот шрифт изобрел Луи Брайль в 1836 году.
Точно?
Точно. Он ослеп в детстве в результате несчастного случая. Он был из Франции.
И назвал шрифт в собственную честь?
Ага.
Я пытался. Пытался читать пальцами. Уже зная, что написано, я нырял под одеяло без фонарика. Касался страницытолько пупырышки. Мой любимый питомецсобака. Так начиналось сочинение. Но читать по Брайлю не получалосьпальцы не различали, где начинается и где кончается каждая буква.
Я пытался быть слепым, но продолжал открывать глаза. Хотел завязать их платком, но у самого не получалось. А просить помощи и объяснять, чем я занят, не хотелось. Тогда я поклялся себе, что каждый раз, как открою глаза, буду прижимать палец к решетке обогревателя, но знал, что не стану, конечно, и продолжал подглядывать. Однажды Кевин убедил меня прижать палец к обогревателю. Ожог не сходил несколько недель, и все казалось, что от пальца пахнет паленым.
Средняя продолжительность жизни мышивосемнадцать месяцев.
Ма завизжала.
Я шевельнуться не мог, не то что пойти посмотреть.
Ма зашла в туалет, а там в унитазе мышь бегает. Папка был дома. Он спустил воду, но поток не смыл мышь, потому что та была у самого ободка. Папка сунул ногу в унитаз и спихнул мышь в воду. Тут уж и я захотел посмотреть, чего мамка так визжит. Но в туалете было слишком тесно. Мышь плыла и пыталась забраться на бортик, а папка все ждал, пока наполнится бачок.
Ох, Иисус. Она умрет, Падди?
Папка молчал. Считал секунды, пока вода не перестала шуметь в бачке.
Средняя продолжительность жизни мышивосемнадцать месяцев, сказал я. Совсем недавно читал об этом.
Только не в моем доме! заявил папка.
Ма чуть не расхохоталась, и погладила меня по голове.
А можно мне посмотреть?
Ма преградила мне дорогу.
Пускай посмотрит, разрешил папка.
Мышь плавала хорошо, но не хотела плавать, а хотела выбраться из воды.
Пока-пока! воскликнул папка и вновь спустил воду.
Можно оставим мышонка? спросил вдруг я.
Эта мысль пришла мне в голову неожиданно. «Мой питомец».
Тем временем мышь засасывало все глубже, и вот затянуло в трубу. Синдбад лез посмотреть.
Выплывет на побережье, сказал я.
Синдбад не сводил глаз с воды.
Там ему будет лучше, подтвердила ма. Это его естественная среда обитания.
А можно мне мышку? опять спросил я.
Нет, отрезал папка.
А на день рожденья?
Нет.
А на Рождество?
Нет.
Мышь напугает оленей Санты, сказала мамка. Выходите отсюда.
Она пыталась выставить нас из туалета, а мы ждали, когда мышонок выплывет.
Вы о чем? переспросил папка.
Мышей, повторила ма и кивнула на Синдбада. Олени испугаются мышей.
Это правда, кивнул па.
Ну, пойдемте, мальчики.
Я в туалет хочу, решил Синдбад.
А мышь тебя укусит за попу, сказал я.
А мне по-маленькому! Я по-маленькому умею стоя.
А мышь тебя за пипиську.
Мама с отцом уже спускались по лестнице.
Синдбад стоял слишком далеко и обмочил сиденье и пол.
А Фрэнсис сиденье не поднял! крикнул я.
Поднял! Синдбад грохотнул сиденьем об бачок.
Только сейчас!
Родители не поднялись к нам. Синдбад вытер сиденье рукавом. Я дал ему пенделя.
Если Земля вращается, почему не вращаемся мы? спросил Кевин.
Мы лежали в высокой траве на сплющенных коробках и смотрели в небо. Трава оказалась сырая-пресырая. Я знал ответ, но промолчал. Знал ответ и Кевин, потому и спрашивал. Это было понятно по голосу. Я никогда не отвечал на вопросы Кевина. И вообще никогда не спешил с ответом, и в школе всегда давал ему возможность ответить первым.
Самая лучшая из прочитанных мною историй была об отце Дамиане и прокаженных. До того, как стать священником, Дамиана звали Йозеф де Вёстер. Родился он в 1840 году в местечке Тремелоо, в Бельгии.
Мне были нужны прокаженные.