Каждое лето, когда приближалось время отъезда в Коннектикут, мы запирались у него в комнате и включали кондиционер, который по тем временам был большой редкостью. Жара ставила крест на наших вылазках. Мы часами смотрели телевизор, заглатывая картошку фри с арахисовым маслом, и не было такой еды, которую мы бы не запивали стаканом молока. Стоило нам подкопить деньжат, мы тотчас бежали за трамедзини с ветчиной и горчицей и поедали их тайком от Пинуччи, сестренки Лео, на которой я был готов жениться, чтобы мы с ним породнились.
О причудливом обмене веществ Пинуччи ты узнавал, едва переступив порог их дома.
Моя сестра резиноваяона все время то толстеет, то худеет. Дело в ее метаболизме.
Слушай, я не могу жениться на такой толстухе.
Не волнуйся, мама говорит, что со временем все наладится. К тому же у нас в семье у всех кость широкая, а у тебя тонкая, сразу видно. Значит, ваши дети получатся пропорциональными.
Жара испытывала нас на прочность, особенно доставалось нашим кокам. При высоких температурах средства для укладки плавились, лавины голубоватой субстанции стекали по ушам, шее или, того хуже, по лбу, и ты обнаруживал это самым последним, когда все остальные уже начинали тебя подкалывать.
Тем временем я учился жить как настоящий американец, по крайней мере в представлении Лео. Я вызубрил названия пятидесяти одного штата, имена президентовот Джорджа Вашингтона до Рональда Рейганаи основные индейские племена. Мы знали наизусть диалоги из фильмов «Назад в будущее», «Лучший стрелок» и «Балбесы». Мы болели за Мэджика Джонсона и «Нью-Йорк Джайентс», нашими героями были народ сиу и Седьмой кавалерийский полк, вожди Красное Облако и Сидящий Бык, шаман Черный Лось, генерал Кастер, Джон Уэйн и персонажи сериала «Различные ходы». Я научился надевать бейсбольную перчатку и уже не раздумывал по двадцать минут, какой стороной ее натягивать, а также освоил лучший способ падения с роликовых коньков, при котором всегда страдала одна и та же часть коленки, только царапины становились всё глубже. Лео протягивал мне перекись водорода и прикрикивал, чтобы я не ныл.
Ле, тебе обязательно надо ехать?
Конечно, а то я лишусь гражданства.
Зачем оно тебе?
Рано или поздно я перееду в Коннектикут, и тогда будет важно, настоящий я американец или нет.
Возьмешь меня с собой когда-нибудь?
Меня задевала мысль о том, что я не входил в его планы, что он представлял себе будущее без меня, без нас, без этих дней.
Он был смуглым от природы, его коже хватало нескольких минут на солнце, чтобы просмолиться. Хотя Лео не раз выкручивался на экзаменах благодаря свой улыбке, как у парня на рекламном плакате «Посталмаркета», он никогда этим не кичился. Он не зазнавался. Может, именно поэтому никогда не попадал в школьный рейтинг самых красивых мальчиков. Лео находил в этом повод для гордости. «Если в рейтинг включают таких, как Кристиан Дзаццаро с его покрытыми коркой гнойниками, то лучше держаться подальше», ворчал он.
В любом случае красоту в наших краях никогда не считали достоинством. Совсем другое делоблизость к преступному миру. Выпендриваясь, мальчишки подражали манерам каморристов: взгляд в упор, звучный голос, властные интонации, что выглядело комично, и Лео это понимал. У настоящих каморристов был свой особый стиль, ни у кого не подсмотренный, с виду они казались добродушными и неприметными. Это и внушало страх: понимание, что за маской простака скрывается волк, готовый тебя растерзать. Поэтому Лео вел себя иначе. Он мог быть сколь угодно жестоким, но внешне оставался верен образу поэта на войне. «Взгляд убийцы ты всегда узнаешь, любил повторять он. Что-то в его глазах говорит тебе: я убил».
По возвращении с каникул он всегда становился объектом всеобщей зависти. Лео и Пинучча приезжали из Коннектикута, навьюченные всякой всячиной: одеждой, игрушками, едой, музыкальными компакт-дисками, надоевшими их американским кузенам. Элвис, Чак Берри, Мадонна. Летом 1988 года Лео вернулся, одержимый Майклом Джексоном, следующим летом место кумира занял Ричи Валенс, мексиканец-полукровка, который умер в семнадцать лет. Каждый раз он предвкушал, как поразит меня новым открытием, а я не мог дождаться первых чисел сентября, когда звонил домофон и я понимал, что он вернулся.
Вот Погода стояла ужасная, и на следующий день Ричи должен был играть в Фарго, в Северной Дакоте, где проходил очередной этап «Зимней танцевальной вечеринки»
Весь 1989 год его кок равнялся на прическу Ричи Валенса с обложки альбома La bamba. С ним он выглядел старше. Типичный четырнадцатилетний подросток, вытирающий свой нож после охоты на автопокрышки и дымящий при этом «Лаки Страйк» он таскал сигареты из передач, которые мать каждую неделю носила Человеку-пауку в тюрьму.
Слышал что-нибудь о «Дне, когда умерла музыка»? как-то спросил он меня.
Нет.
Господи, да ты безнадежен. Он подошел к стереосистеме и убавил звук. «День, когда умерла музыка» это 3 февраля 1959 года. Тогда Бадди Холли, Ричи Валенс, Биг Боппер и еще три восходящие звезды рок-н-ролла погибли в авиакатастрофе. Штука в том, что Ричи вообще не должно было там быть. Он заменил Томми Оллсапа.
Кто такой Томми Оллсап?
Лео покачал головой.
Музыкант, сыгравший с Ричи в орлянку, принялся объяснять он, стряхивая пепел в хрустальную пепельницу рядом с креслом его отца. Хороший гитарист, но по сравнению с этой тройкойполный ноль. Однако в ту ночь удача была на его стороне. Он проиграл и остался в Айове, поэтому и жив по сей день.
Вау! воскликнул я. Я не знал более американского способа выразить удивление.
Старик, посредственность всегда переживет талант, заключил он, делая музыку погромче. И твой кок плавится дай боже. Он засмеялся. Ты весь голубой.
Он помахал в воздухе ножом и принялся отстукивать ритм La bamba, напевая: «Yo no soy marinero Yo no soy marinero, soy capitán soy capitán, soy capitán»
* * *
Мое двенадцатилетие мы решили отметить компанией за пределами нашего районав парке Вилла Комунале. Лео предложил отправиться тайком от родителей на набережную Ривьеради-Кьяйя, где он уже бывал раньше, а оттуда доехать на трамвае до Пьяцца Виттория.
Тому, что мы выбрали для побега именно это место, было простое объяснение: ходили слухи, что в обширных садах Вилла Комунале собирались девчонки из Кьяйи, самые симпатичные в городе, и поджидали парней из других кварталов, чтобы с ними позабавиться. Мы жили в довольно престижном районе, поэтому считали, что они заслуживают нашего презрения, а чтобы это презрение выразить, не было ничего лучше, чем напридумывать кучу историй об их распутной жизни.
Поговаривали, что неподалеку от Аквариума трутся две или три таких девчонки, совершенные оторвы, и позволяют делать с ними все что угодно, например берут в рот и разрешают шарить у себя в трусиках.
Эти разговоры оставляли меня равнодушным. Если ребята проявляли к ним жгучий интерес, то я старательно его изображал, чтобы не отставать, и, будучи самым младшим, выслушивал все эти невероятные фантазии, ничего в них особо не понимая.
По-моему, даже главные знатоки не до конца во всем разбирались. Например, существовал некий клитор, но мы не знали толком, что он из себя представляет и где находится, было ясно лишь одноон расположен у девчонок на поверхности тела или внутри него (мы не были уверены, есть ли он у всех или же только у девчонок из Кьяйи), его надо каким-то образом отыскать, а потом стимулировать. Если тебе это удавалось и девушка признавала, что ты отлично трешь, ты дорастал до звания настоящего мужика.
Так что в день моего двенадцатилетия мы сели в трамвай номер один и поехали через весь город в сторону моря. На самом деле я там уже бывал с родителями, но поездка в компании Лео и других ребят из нашего района обещала стать незабываемой. Так я и ехал в трамвае, сидя у окна и подставляя лицо соленому морскому ветерку, пока через полчаса водитель не погнал нас из вагона. Это захватывающее путешествие ненадолго вытеснило из головы мысли о клиторе и всех тех бесстыдствах, которые нас ожидали: мы были просто группкой шумных мальчишек, подстрекавших друг друга сбросить сковывавшие нас цепи.
Несколько часов спустя, когда нам открылась повергающая в уныние страшная правда, что девчонки из Кьяйи не имеют ничего общего с развратницами из наших историй (ходили за ними полдня и каждой предлагали потереть клитор), мы добрались до района возле набережной, где нам открылась вторая истина. Кристиан Дзаццаро (у обладателя первого места в школьной пятерке самых красивых мальчиков, по нашим расчетам, должен был быть и соответствующий сексуальный опыт) заявил, что клитора не существует. Или, если точнее, не существует слова, которое мы произносим.
Надо говорить «клиторис», а не «клитор». Я об этом прочитал в энциклопедии.
И что это такое? спросил кто-то.
То же самое, что и клитор, только называется оно «клиторис».
Мы в замешательстве переглянулись. «Клиторис», бормотали мы, пытаясь привыкнуть к новому термину. Мы немного помолчали, разглядывая группку девчонок, слонявшуюся по аллеям Вилла Комунале точно так же, как девчонки из нашего квартала слоняются рядом с церковью Сан-Тарчизио. Я даже не уверен, что они были симпатичнее наших.
Ну что, пацаны, облажались мы с вами по полной, подвел итог Риккардо Пиньятелли, пятнадцатилетний сын продавца игрушек из нашего района, самый сообразительный после Лео.
Лео покосился на меня и расхохотался так заразительно, что я тоже прыснул. Вскоре смеялись уже все, и прохожие оглядывались на нас в растерянности, вероятно считая, что мы не в себе, раз так заливаемся. Чуть погодя кто-то из нас предположил, что надо отправиться в другой район, если мы хотим найти готовых на бесстыдства девушек.
Нам надо в Вомеро, там те еще оторвы. Мне кузен рассказывал, что они разрешают забираться к ним прямо внутрь.
Воцарилось молчание, еще более заразительное, чем недавний хохот. Самые старшие, в том числе и Лео, навострили уши.
Прямо внутрь? переспросил Кристиан Дзаццаро, сглотнув.
Прямо внутрь, подтвердил тот же голос. А если угостить их мороженым, бывает, что некоторые, самые шальные, подставляют тебе еще и задницу.
* * *
О фейерверке в честь Человека-паука еще долго говорили, что лучше него город не видывал, такое чудо пиротехники украсило бы собой и соррентийский праздник святой Анны в бухте Марина-Гранде.
И Человек-паук его заслужил после почти шести лет, проведенных за решеткой, где он ни слова не сказал прокурорам, обещавшим взамен луну с небес. Кирпич оценил по достоинству молчание соратника и решил наградить его небывалым представлением в дополнение к зарплате, которую Американка ежемесячно получала от кланового бухгалтера на протяжении всего периода заключения. Часть денег шла на пожертвования приходу, где Эстер проводила бóльшую часть времени, не занятого работой в столовой для бездомных, но никто, кроме дона Карло, понятия не имел об этом искуплении грехов в обмен на наличные.
В день праздника дом Лео превратился в проходной двор. Друзья, родственники, знакомыевсе жаждали увидеть Винченцо и пожать ему руку. Кухня была завалена пакетами с моцареллой, хлебом, сахаром, кофе, банками консервированных персиков, пастьерой и всевозможными кульками. Наконец наступил вечер, и люди высыпали на улицу, ожидая, когда же подожгут бикфордов шнур.
Я даже не пытался улестить родителей. У нас был уговор: если момент подходящий, можно обратиться с просьбой и получить желаемое, если же момент неподходящий, то и просить не стоит. Так что фейерверк я наблюдал на безопасном расстояниииз окна нашей новой квартиры на последнем этаже жилого дома, который мог похвастаться консьержем и идеальной чистотой, а потому позволял моему отцу верить, что он воздвиг, наконец, неприступную стену между нами и пропастью.
Мы переехали сюда четыре года назад, после того как 16 апреля 1986 года между 16:16 и 16:39 Эдуардо заработал двести миллионов лир на «голубых фишках» корпорации «Аэриталия», которыми он владел уже лет семь, с момента их появления на Миланской фондовой бирже.
Предшествовавший этому день нельзя было назвать обычным.
15 апреля, когда завершались последние биржевые сделки, стало известно, что ливийские вооруженные силы выпустили две ракеты «Скад» по военной базе НАТО на острове Лампедуза. Каддафи наделал шуму, но его «Скады» упали в море, не долетев до берегов Италии.
Заслышав грохот, местные жители побросали свои дома и укрылись в старых каменных хижинах в стороне от всех поселений. «Ракеты не из пустоты появились, рассказал мне отец в день оформления покупки квартиры. Несколько месяцев подряд мы только и слышали, что о Каддафи, о том, как Кракси и Андреотти отреагировали на захват лайнера Акилле Лауро, о базе Сигонелла и этом ничтожестве Абу Аббасе. На самом же деле политиков волновала только биржа. Пьяцца Аффари была золотой жилой, которая позволяла каждому, даже такому, как я, родившемуся в послевоенной Форчелле голоштаннику, мечтать о покорении вершин»
Таким образом, в 16 часов 16 минут 16 апреля, по прошествии почти двадцати четырех часов после воздушной атаки ливийцев, пока котировки ценных бумаг подрастали на 6,66 %, а секстили Марса, Венеры и Рака выстраивались самым идеальным образом, всем стало ясно, что ни Каддафи, ни Рейган, ни Третья мировая война не в силах остановить итальянцев в их погоне за золотом.
Мгновение спустя Эдуардо ответил на звонок Паскуале из отдела ценных бумаг, и тот сообщил, что к ним поступило распоряжение о продаже личных акций генерального директора банка Фердинандо Вентрильи по прозвищу Король. Он продал принадлежавшие ему тринадцать тысяч акций «Аэриталии», возглавляемой его братом. Речь шла о корпорации, внушительным пакетом акций которой отец владел уже давным-давно.
Надо было продавать.
Он достиг вершины. Небесные тела дали ему шанс, и нельзя было позволить алчности ослепить себя. Если Король Фердинандо решил сразу избавиться от всего пакета акций, мог ли мой отец придумать лучшее решение? Он готов был поспорить, что в течение двадцати четырех часов котировки ценных бумаг обвалятся. Для Эдуардо не имело значения, что там произошло на самом деле и не обменялись ли братья секретными сведениями. Надо было живо избавляться от акций. Наступил лучший день в его жизни.
Он дал отмашку Паскуале, что пора продавать, и тот отправил телексом распоряжение банковскому агенту, находившемуся в биржевом зале миланского Палаццо Медзанотте. 16:39. Эдуардо только что заработал двести миллионов лир. И все благодаря телефонному звонку. Он вытащил чековую книжку и выписал чек на два миллиона самому лучшему своему компаньонуПаскуале, сыну мыловара с виа Дуомо, когда-то взявшего измором дона Джеппино и получившего стиральную машину, которую тот не мог себе позволить. А второй чек, на один миллион, предназначался коллеге из отдела ценных бумаг, попросившему в тот день отгул, Паскуале всего-навсего подменял его. «Надо быть щедрыми, когда дело касается богини с завязанными глазами, любил повторять Эдуардо. Пусть она и не видит нас, но на хорошие манеры обращает внимание».
* * *
Однажды, уже после выхода Человека-паука из тюрьмы, отец предложил мне навестить дедушку с бабушкой. Я ничуть не удивился, потому что раз в месяц мы обязательно ездили к ним вдвоем, была у меня такая семейная обязанность.
Это всегда происходило субботним вечером. Отец забирал «мерседес» из автомойки, проезжал по огибающей аэропорт дороге и через несколько минут оказывался на окраине Казории, северного пригорода Неаполя, где прошли его холостяцкие годы и куда мои бабушка с дедушкой давным-давно переехали из печально известных желтых малоэтажек Форчеллы. Увядающая избыточность старого города с его перенаселенными вонючими закоулками сменялась иным увяданием, уже не таким жизнерадостным и многообразным, бедняцкого района на полпути между полями, засаженными кабачками, и дорожной развязкой.
Мне становилось дурно от одной мысли о том, что предстоит целовать впалые щеки деда, который из-за глаукомы ослеп на один глаз и давно перестал вставать с кровати. Но отступать было некуда. Я уже вырос, и теперь приходилось считаться с условностями: при встрече следовало звучно, чтобы все слышали, расцеловать дона Джеппино в обе щеки, пока он в ответ целует воздух своими холодными пересохшими тонкими губами.