О нас уже и в школьной газете написали. А значит, все официально. Что же им теперь, писать опровержениеСэмми Маккой на чемпионате выступать не будет, вместо нее поедет Аликс Конвей?
Да, именно так и напишут.
Черт, так бы и пробила стену кулаком!
В местном блоге о дебатах нас с Мэдди назвали «непобедимой командой». МЕНЯ и Мэдди, а не Мэдди и Конвей!
Аликс Конвей еще в прошлом году и не помышляла о дебатах! Эта паршивка играла в деловую игру «Модель ООН», представляла Данию!
Я тебя предупреждала, тщеславия у меня хватит на троих!
Все, меня вызывают в кабинет. Пока!
(Гаррисон, я тебя люблю, но если ты возьмешь мой ноутбук и прочтешь хоть строчку, я расскажу маме с папой, что ты каждую ночь встаешь в два часа и играешь в Minecraft.)
Все не так уж плохо, или Как не засветиться на сайте в рубашке с пальмами
Привет!
Мы едем в церковь, и мама всю дорогу молчит.
Осмотрев меня, доктор Кларкингтон вызвала по видеосвязи специалиста из Миннесоты. Это врач-генетик. Уже немолодой, вялый, неприметныйс таким поговорил и забыл. Или это я себе внушаю, потому что хочу его скорей забыть. Голос его из спикерфонаточь-в-точь как у диктора в аэропорту («Напоминаем правила техники безопасности»)
Мы все вместе зашли на сайт для семей, где кто-то страдает болезнью Нимана-Пика, тип С. Оказывается, есть клубы для больных детей, там их развлекают. Я видела фотографии встречи в Пенсильвании: у всех довольные улыбки-гримасы, все в пестрых гавайских рубашках с пальмами, пьют сок из тропических фруктов; некоторыев инвалидных колясках.
Я, конечно, из вредности заявила: ну и скучища! Нет уж, спасибо, лучше выиграть Чемпионат по дебатам! И мне тут же учинили допрос с пристрастиемвидно, засомневались, оставлять ли меня в школе.
А вдруг нечеткая речь помешает тебе отвечать у доски? Ведь болезнь Нимана-Пика может привести к нарушениям речи.
Не смогу говоритьбуду писать. Вы знаете, что поэт Тумас Транстрёмер собирался заменить свою Нобелевскую речь игрой на пианино, потому что у него из-за инсульта пострадали лобные доли коры мозга?
А вдруг ты забудешь дорогу из школы домой?
Пользоваться Гугл-картами может и ребенок.
А вдруг у тебя начнутся судороги?
А что тут скажешь? Нет, постойте вставлю в рот деревянную ложку.
А вдруг эпилептический припадок?
По-вашему, я из тех, кто близко подойдет к стробоскопу?
А если начнет отказывать печень?
Ну и что, от этого никто не застрахован. Обращусь к врачу.
А если тебе станет плохо во время Чемпионата по дебатам?
Неужели на весь Бостон нет ни одного врача?
И так далее, и так далее.
Сошлись на том, что всюду, куда бы я ни отправилась, включая школу и Чемпионат, рядом должен находиться человек, который умеет оказывать первую помощь. Большинство симптомовподергивания мышц, боли в ногах (а на сайте я даже видела ролик, где больной не может взять стакан с водой, который от него на расстоянии вытянутой руки, и сбивает егокак плохой актер в школьном спектакле, которому велели опрокинуть стакан, будто бы нечаянно) со временем будут усиливаться. А «приступ» или «судороги» могут случиться в любую минуту (но школьный клуб дебатовсам по себе большая нагрузка, а я выдерживаю!), и тогда мне срочно понадобится медицинская помощь. В школеэто еще ничего, школьные медсестры умеют все, что нужно. «А в других местах, прогудел врач-генетик, ты рискуешь».
Нужен фельдшер неотложки в неоновом жилете? Чтоб ходил за мной по пятам? прыснула я. И представила, как в библиотеке возле меня дежурит команда с дефибриллятором или как «Скорая» останавливает поток машин с нью-йоркскими туристами.
Нет, сойдет и любой, кто умеет делать искусственное дыхание, уточнил врач-генетик.
Для нас что ни поход к врачу, то неприятный сюрприз. Интересно, у тех унылых ребят было так же? Или они обратились за помощью слишком поздно, и медицина была бессильна? И от этих мыслей меня тоска взяла: жалкие попытки оправдать свое собственное существование.
В довершение всего специалист напомнил: у болезни Нимана-Пика, тип С, всегда смертельный исход. Большинство больных детей не доживают до двадцати лет (а многие умирают, не дожив до десяти).
(Давай прервемся, чтобы осознать, как все это безнадежно и трагично.)
Ну ладно, поехали дальше. Что делать обреченному человеку? Сидеть у окна вся такая несчастная? Это не по моей части. Надо действовать.
Итак. Вот где самое интересное. Специалист сказал: позднее начало болезни может означать бо́льшую продолжительность жизни. В моем возрасте болезнь проявляется исключительно редко. По крайней мере, мой случайпервый в его практике. А раз я старше, значит, у моего тела больше сил для борьбы. Даже врачи более широкого профиля разделяют это мнение. Вот и отлично! Вообще-то, о продолжительности жизни он нам с мамой уже говорил, в клинике Майо, но я хотела, чтобы доктор Кларкингтон узнала из первых уст.
Перед тем как вернуться в коридор, где ждали младшие, мы с мамой крепко-крепко обнялись. Я прижала ее к себе изо всех сил. А потомкак назломеня стошнило. Не от болезни, это вряд ли, просто от волнения.
Но главное, разрешение нам все-таки дали. Справка у нас в кармане! Все по плану! Дольше проживешь, детка! Ну и что же теперь? ДАВАЙ! ДЕЙСТВУЙ!
Только бы дотерпеть до Нью-Йорка, до университета. Раз уж у нас в семье никто, кроме меня, не верит, что я могу выздороветьзначит, надо бежать подальше от их уныния. Родители не умеют заглядывать далеко вперед, Сэм-из-будущего. Мама расспрашивает доктора о сиделке, о лекарствах. Готовятся к худшему. Как сказал Хомский, «оптимизм означает ответственность». Я в облаках не витаюзнаю, что больна. Но руки опускать не стану.
Хочу все сделать с блеском: выиграть Чемпионат, уехать в Нью-Йорк, а уж там разберемся.
И ты мне поможешь.
Месть Купера Линда
Наша церковь Божией Матери Неустанной Помощи находится в Брэдфорде, всего в получасе езды от Гановера, в равнинной части Верхней долины. Островерхая, красиваяи белая, как большинство прихожан. Именно там сегодня вечером Гарри объявил себя воином Христовым до конца днейсерьезное решение для тринадцатилетнего подростка.
Тем более если он выбрал своим покровителем Святого Иакова (он же Сантьяго) потому, что Сантьягоглавный персонаж Rainbow Six, игры-стрелялки. Нечего сказать, по-христиански.
Маленькая Тейлор Линд встала с ним рядом на колени на бархатную подушечку для принятия святых даров; ее льняные локоны, собранные в аккуратный хвостик, белели рядом с кудрявой макушкой Гаррисонаголова к голове, точь-в-точь как ее брат Купер и я пять лет тому назад. И когда отец Фрэнк обходил новоявленных Святых Сесилий и Святых Патриков, принимая их в лоно католической церкви, мама стиснула мне руку.
И вспомнилось мое первое причастие.
Я была тогда в мамином платье, которое та носила еще подростком, в девяностыекоротком, темно-зеленом, с воротничком и узором из ромашек. Волосы мне закрепили металлическими заколками, но непослушные прядки выбивались там и сям. Очкистарые, квадратныесъезжали на кончик носа; на моем широком лице они казались слишком маленькими, а глаза за их стекламикруглыми, выпученными.
Купер выбрал себе в покровители Святого Антония Падуанского, потому что в предложенном списке святых он шел первым.
Я выбрала Святую Жанну ДАрк. Почему? Да потому что!
Я задумалась, кого выберут Бетт и Дэви, когда настанет их черед, но вдруг огромный орган в углу заиграл «Благослови нас, Боже», и в первом ряду я увидела папу среди других родственников, в куртке поверх форменной рубашки коммунальщика с надписью «ГОРОД ЛИВАН», и в голове зароились все врачебные «а вдруг» а вдруг я не доживу до первого причастия Бетт и Дэви? и к горлу подступил комок, а в очках опять скопились соленые лужицы. Я опустила голову, чтобы никто не заметил, но слезы продолжали литься, и я вышла в туалет, а в коридоре мне навстречу попался Куп. Легок на помине, стоило подумать о Святом Антонии Падуанском!
Купер Линд (существительное, имя собственное): когда-то был мне почти братом, а сейчас, пожалуй, как разлученный брат нет, просто сосед. Адонис с загорелым обветренным лицом. Ищи его на противоположном склоне горы, в облачке сигаретного дыма, или в постели с какой угодно девицей пятнадцатидевятнадцати лет. Не считая меня, он единственный в Страффорде, кто в обход законов учится в Гановерской школе, но взяли его только потому, что он здорово играл в бейсбол.
Я небрежно кивнула ему, прошмыгнула в туалет, где справилась с рвотными позывами и умылась.
Когда мы с Купом только начали учиться в Гановере, в школу ездили вместесидели рядышком в машине у его мамы, чистенькие, сосредоточенные, насмерть перепуганные, а потом даже не знаю Что-то переменилось, то ли постепенно, то ли как-то сразу. Может быть, нас объединяли лишь фантастические игры, что мы когда-то вместе придумывали. Или мы отдалились друг от друга, оттого что у Купа вместо пухлых, вечно заклеенных пластырем коленок откуда-то взялись стройные мускулистые ноги, а под майкой с Бэтменом обозначились широкие плечи, и стали выступать скулы, а со мной подобного преображения не случилось. Рядом с ним я выглядела заморышем, словно чахлый кустик подле дуба-великана. Куп стал отличным подающим, свел дружбу со школьными «звездами»; я увлеклась дебатами и друзей так и не завела. Наверное, иначе и быть не могло. Пока Куп играл в детской бейсбольной лиге, я читала фэнтези.
В первый же год Купа после четырех неберущихся подач отобрали на чемпионат штата. А перед самым чемпионатом выгнали из школьной сборной за то, что он курил травку. Почти наверняка для всех, кроме меня, это так и осталось тайной. В тот разнесчастный день я застала Купа на границе между нашими участками. По-прежнему в форменной гановерской бейсболке, он играл в «Нинтендо», а глаза были заплаканные.
Что с тобой? спросила я.
Куп достал из кармана уведомление об исключении.
Ну, протянула я, так тебе и надо.
То же самое я сказала в тот раз, когда в семь лет он прыгнул с высоченной стены и сломал ногу. Я посмеивалась, когда читала бумагу, как будто мы на другой же день о ней забудем и снова будем играть как ни в чем не бывало.
Но когда я хотела заглянуть ему в глаза и сказать: «Да ладно, шучу, не обижайся, пожалуйста», помню, что глаза его куда-то подевались. Точнее, глаза-то были на месте, но будто задернуты шторами.
Я даже сказала вслух:
Эй, я пошутила, все образуется
Но он уже отвернулся и двинулся прочь. И я подумала тогда: «Не настолько мы теперь близки, чтобы вот так шутить».
Эй, держи! позвала я, протягивая листок. Надо, наверное, отдать родителям.
Парень обернулся, выхватил его и ушел к себе, за гору, а потом, когда я звонила, не брал трубку, и я бросила названивать.
По школе прокатился слух, что Куп завязал с бейсболом, ну а я не стала уточнять. Молчание между нами росло; на единственном уроке, где мы пересекались, он пересел от меня на другую парту, а вскоре у него появился «Шеви Блэйзер», а я перебралась в папин грузовичок, и нам уже не надо было ездить в школу на одной машине.
Когда я вышла из туалета, не ожидала обнаружить у его двери Купа.
Все в порядке? спросил парень, и я не сразу поняла, ко мне ли он обращается, уставившись в экран телефона.
Да! В полном.
Бросив через плечо «Спасибо», я пошла дальше, но Куп остался стоять.
Эй, погоди, позвал он меня. Я иду проветриться. Пошли со мной?
Эээ хмм
Я замерла, оглядела его. В церкви Куп выглядел инородным теломя, конечно, тоже, но по-другому. Я, по крайней мере, была в платье (больше похожем на просторную рубашку), а онв майке с надписью «ВСЕ В КАЙФ» (что именно «в кайф»?), мускулы как у супергероя с картинки, медово-рыжие волосы, которых словно и не касалась расческа, отросли почти до самых плеч. Но это был тот же Купер, с которым мы играли вместе долгими летними днями, ходили друг к другу домой обедать, плескались в заполненном водой карьере, дрались из-за последней бутылки лимонада «вишня-ваниль» в страффордском универмаге.
В запасе у нас Куп глянул на экран телефона, минут двадцать.
Отлично.
Я вышла следом за ним в прохладу весеннего вечера, и мы уселись на одну из скамеек, стоящих кругом перед церковью, в тени огромного белого креста. Куп достал из кармана пачку сигарет.
Во имя Отца и Сына и Святого Духа начала я.
Аминь, подхватил Куп, щелкнул зажигалкой, и мы засмеялись.
Мы оба молчали, пока он курил.
Да я и не знала, о чем с ним говорить.
Ну, как жизнь? спросил Куп, выпустив дымок.
Ммм нормально.
Угостить?
Нет уж!
Как хочешь думал, может, ты уже не такая правильная, ну, и все такое добавил Куп с утробным смешкомон всегда так смеется, когда понимает, что пошутил неудачно.
Мне не нужно покурить, чтобы расслабиться, отчеканила я, словно цитирую брошюру о вреде наркотиков, но я и на самом деле так считаю.
И что же делает Сэмми Маккой, чтобы расслабиться? полюбопытствовал Куп.
Смотрю «Западное крыло». Или навожу порядок в комнате. А иногда
Так почему ты плакала? перебил Куп.
Во-первых, не перебивай. Уж кто-кто, а ты-то знаешь, как меня это бесит.
Что ты хочешь этим сказа начал он, но сразу все понял и осекся.
Отвечаю на твой вопрос: я плакала, потому что И тут я вспомнила, как чуть раньше встретила его в коридоре, а на нем гроздьями висели девчонки. Не скажу, тебе неинтересно.
А вот и нет, интересно.
Ну ладно Я вгляделась в его лицо, пытаясь угадать, что у него на уме. Но о таком не расскажешь.
Почему?
Может, у меня просто месячные, какая тебе разница?
Куп фыркнул. Даже при свете фонарей было видно, как он покраснел.
Вот почему мне трудно заводить друзей. Пустая болтовня мне противна, так и тянет стену кулаком прошибить. Если уж я говорю, то каждое мое слово имеет значение. Как-никак, мы целых четыре года не общались, и теперь я не знаю, правда ли Купу интересно, почему я плакала, или ему просто нужен повод для разговора. Но мне сейчас не до светской болтовни. Только не сегодня.
Ну вот, я тебя смутила, сказала я.
Я живу с женщинами. Месячными меня не удивишь.
Дело не в месячных.
Не надо мне объяснять.
И не буду.
Но я же спросил.
Почему? поинтересовалась я.
Потому что с тобой что-то стряслось.
Откуда ты знаешь?
Куп пожал плечами, улыбнулся.
Может, он потому угадал, что видел однажды, как я описалась, прямо здесь, в церкви, во время длинной проповеди. Или потому что сам однажды при мне описался, у нас в машине, на обратном пути из аквапарка.
Или потому, что я только что вернулась из поликлиники, где доктор Кларкингтон щупала меня и мяла, и ее обручальное кольцо холодило мне кожу, и я отвечала ей: да, здесь больно, и здесь, и здесь. Доктор Кларкингтон щупала мне шею, и спину, и ягодицы, и грудь, и пупок, и там, внизу, и мышцы то расслаблялись, то напрягались, твердели, как тесто для лепки, когда полежит на воздухе, и она уже замечала первые изменения в моем теле.
Я попросила:
Давай присядем. Можем присесть?
Конечно, давай.
Мы опустились на землю, прислонившись к кресту.
Я рассказала ему про сегодняшний день.
Рассказала, как два месяца назад мне вдруг стало тяжело смотреть вверх, и я пошла к врачудумали, мигрень. Рассказала, как полтора месяца сдавала анализы, как зубрила европейскую историю, стоя на холодном перроне аэродрома, потому что клиника Майо далеко, в Миннесоте, и как наврала Мэдди, что не приду на тренировочные дебаты, потому что бабушкина сестра умираетведь это почти правда, она на самом деле умерла, от моей же болезни; вот еще почему нельзя говорить Мэдди, что я больна: если она решит, что я умираю, то начнет хвалить меня, даже когда хвалить не за что, а между тем она одна из немногих, чьему мнению по части дебатов я доверяю. Рассказала, как первое причастие Гаррисона пробудило во мне воспоминания, а заодно любопытство и страх перед будущим, которое видится теперь суровым, но не беспросветным, и у меня лишь прибавилось решимости добиться всех целей, причем как можно скорее.
Когда я договорила, у Купа покраснели глаза. Нет, не от избытка чувств, а оттого что дым попал в глаза, почти наверняка.
Фу ты, черт только и мог он сказать. Надо отдать ему должное, ни разу не перебил.
Да уж, отозвалась я. Я испытала облегчение, будто меня только что стошнило. И, кажется, взмокла. Но на душе стало пусто и безмятежно.
Куп кивнул, подыскивая слова.
Беда-то какая, Сэмми!
Он уставился в землю. В кармане у него засветился экран телефона, Куп вытащил трубку. На экране мелькнуло имя: «Малышка Кэти». Он не стал отвечать. Но звонок лишний раз напомнил мне, кто мы сейчас друг другу. Не будь меня рядом, Куп ответил бы на звонок. Он не стоял бы здесь со мной, если бы ему не приспичило покурить. И он, и я обычно по-другому проводим вечера. Мы как два космических булыжникастолкнулись в вакууме и летим себе дальше, каждый по своей траектории. Никакие мы не друзья.