Ненависть и прочие семейные радости - Кевин Уилсон 7 стр.


 Это что такое?  возмутилась Анни, срывая одну из фотографий и комкая в руке.

 Теперь ты знаменита,  ухмыльнулся он.  И все благодаря мне.

Анни выбила у него из руки недоеденный батончик и выскочила из дома.

 Потом сами же будем смеяться, вспоминая!  крикнул ей вдогонку Фримэн.

Нашарив в сумочке ключи от машины, она трижды выронила их из рук, уже готовая разразиться слезами, и вдруг увидела, как по дорожке к ней торопится Минда. И хотя в фильме Фримэна они обе являлись ведущими актрисами, совместных сцен у них почти что не было, и Анни редко встречалась с ней на съемочной площадке. Увидев, как Минда несется к ней с искаженным лицом и, простирая руки, просит секунду обождать, Анни вдруг почувствовала неодолимое желание поскорее от нее сбежать, однако не смогла двинуться с места. Через пару мгновений Минда схватила ее за руку, задыхаясь и чуть не плача.

 Все это ужасно, да?  с присвистом выдохнула она.

Анни в ответ лишь кивнула. Зажав в ладони ключи от машины, Анни хотела побыстрее ее открыть, однако Минда явно не собиралась отпускать ее руку.

 Это просто ужасно,  продолжала она, обретя наконец нормальный голос.  Я говорила Фримэну, чтобы он прекратил, но ты же его знаешь! Он хоть и пишет для нас эти обалденные роли, но, мне кажется, он искренне ненавидит женщин.

Анни опять кивнула. Тут ей подумалось, что еще несколько лет постоянного применения этого тихого способа избегать надобности что-то говоритьи шея у нее вообще перестанет ворочаться.

 Не хочешь куда-нибудь закатиться?  спросила ее Минда.

Прислушавшись к своему внутреннему голосу, Анни произнесла:

 Да, пожалуй.

В итоге они оказались в маленьком баре, завсегдатаи которого то ли просто не привыкли к обществу прелестных женщин в столь возмутительно дорогих блузках, то ли их совершенно не заметили,  во всяком случае, Анни с Миндой сидели себе за столиком в углу, никем не потревоженные, и спокойно потягивали виски под имбирный эль.

 И что теперь собираешься делать?  спросила Минда, по-прежнему не выпуская ее руки, словно иначе Анни немедленно сорвалась бы с места и убежала. Что, собственно, скорее всего бы и произошло. И все ж таки Анни было приятно, что кто-то проявляет к ее персоне живой интерес, не пеняя ей, будто она тронулась рассудком.

 Пока не знаю,  ответила Анни.  Вот доснимем фильм, и, наверное, свалю отсюда куда-нибудь. Устрою себе небольшой перерыв от съемок.

 Не делай этого,  искренне встревожилась Минда.

 А что такое? Почему?

 Ты такая классная актриса. Совершенно потрясающая!

 Ну, я, м-м так сказать, надеюсь  Переминаться таким образом Анни могла бы часами, однако Минда взяла инициативу в свои руки.

 Мне нравится играть, но именно игра у меня пока что получается не очень. Я руководствуюсь каким-то дурацким, заранее прописанным планом, изображая именно то, чего от меня ждут,  а ты просто инстинктивно знаешь, что нужно делать. Следить за твоей игройэто что-то невероятное!

 У нас же вроде как нет совместных сцен.

 Я просто наблюдаю за тобой,  с улыбкой призналась Минда.  Слежу с безопасного расстояния.

 О-о

 Надеюсь, тебя это не разозлит?

Анни помотала головой:

 Это даже мило. Многие за мной наблюдают.

 Вот только яс пристрастием,  добавила Минда, крепко, до дрожи в пальцах, стиснув руку Анни.

Только теперь Анни наконец осенило, что Минда пытается ее закадрить. На Анни вдруг снизошло озарение, что Минда Лоутон снялась в семи картинах, и в четырех из них она целовалась с другой женщиной. А еще снизошло то, что Минда Лоутон на самом деле чертовски красива и что у нее большие, распахнутые, глаза и вполне даже изящная шея, а лицо настолько чистое и гладкое, что не несет ни малейшего намека на какую-то пластическую хирургию, являясь лишь результатом некоего изумительного волшебства.

Перегнувшись через стол, Минда поцеловала Анни, которая ничуть тому не воспротивилась. Сев обратно на стул, Минда задумчиво покусала губу и призналась:

 Пару недель назад я целовалась с Фримэном.

 Ну, это, скажем, была не лучшая идея,  фыркнула Анни.

Минда рассмеялась.

 Просто мне не хотелось, чтобы ты услышала это от кого-нибудь другого и подумала, будто я хочу перелизаться со всей съемочной группой.

 То есть лишь со мной и с Фримэном.

 Ну, и еще с его помощницей.

 Правда, что ли?

 Понимаешь, она мне рассказала, как ее однажды пытался поцеловать дядя, а со мной когда-то случилась похожая историяи мы с ней вдруг начали целоваться. Хотя не думаю, что она об этом помнит. Она набралась тогда в стельку.

 А тынет?

 Янет,  пожала плечами Минда.

 То есть только я, Фримэн и его помощница?

 Именно. А если ты захочешь, я с этой минуты буду всегда только с тобой.

 Ну, знаешь, не будем совсем-то уж сходить с ума,  сказала Анни, чувствуя, что готова лететь в пропасть, но еще цепляется кончиком ступни за что-то очень важное.

 А почему бы нет?  хмыкнула Минда, и Анни, в изрядном подпитии, не смогла придумать ни одного здравого довода.

Анни катнула по дорожке свой первый скибольный шарснаряд из твердой полированной древесины ощущался в руках настоящим оружием. Тот в мгновение ока вскочил на «бугор» и очутился в кольце на пятьдесят очков.

 Новичкам везет,  усмехнулась Анни.

Эрик улыбнулся, ожидая перед соседним автоматом, когда же девять его шаров закатятся в какую-нибудь цель.

 Может, забьем пари, раз уж ты так удачно начала?  спросил он.

Анни метнула еще один шар и снова выбила пятьдесят очков.

 Опять рассчитываешь, что я отвечу на твой вопрос?

 Ну, обычно я хорошо справляюсь с работой,  улыбнулся Эрик.

 А какой вопрос будет на этот раз?  спросила Анни, мысленно уже готовая ему ответить.

 Минда Лоутон.

«Отлично,  подумала она.  Почему бы нет?»

 Отлично. Почему бы и нет?  произнесла вслух.

Эрик взял в руки первый шар и мастерски катнул его по дорожкеснаряд легко одолел «горку» и попал в кольцо на пятьдесят очков. Через какую-то долю секунды второй шар так же запрыгнул в «пятидесятку», потом третий, четвертый, пятый.

Анни во все глаза уставилась на Эрика, который еле сдерживал торжествующую улыбку. Все девять его шаров лежали в кольце с пятьюдесятью очками. Автомат гудел сиренами и вспыхивал разноцветными лампочками, из него один за другим выскальзывали выигрышные билетики, падая к ногам журналиста.

 Да ты, я вижу, дока в скиболе!  даже надулась Анни.

 Я член лиги,  похвастался Эрик.

 Ты член скибольной лиги?  переспросила она.

 Ну да.

 А знаешь, мы еще можем сыграть вничью. Тогда мне не придется отвечать на твой вопрос.

 Резонно,  кивнул Эрик.  Осталось бросить только семь.

Анни взвесила в ладони тяжелый скибольный шар, хорошенько, что есть силы, отвела руку и вдруг ощутила неодолимое сопротивление своему замаху. Указательный и средний пальцы как будто резко защемило, и Анни мигом отдернула руку, как от удара током.

Тут она услышала детский плач. Опустив глаза, Анни обнаружила маленькую девочкулет, может быть, шести,  что лежала на полу, держась за голову. Шар из руки Анни уже подкатывался к другому автомату.

 Вот блин!  вполголоса ругнулся Эрик.

 Что?!  воскликнула Анни.  Что стряслось-то?

Эрик метнулся к девочке, Анни за ним.

 Ну, ты своим скиболом попала малышке в голову. Или, может, кулаком. А может, и тем, и другим сразу.

 Ч-черт!

Девочка между тем поднялась на колени, потирая на голове ушибленное место и от сильного плача икая.

 Ну и хорошо,  произнес Эрик.  Уже легче.

Анни отбежала к автомату, на котором недавно метал скиболы журналист, и, оторвав длинную ленту билетиков, что он выиграл, метнулась обратно к девочке, словно та являла собой некий неустойчивый химический элемент, способный в любой момент взорваться.

 Возьми вот это,  протянула ей билетики Анни, и девочка стала понемногу успокаиваться.  И это,  ссыпала она той в ладони чуть ли не пригоршню четвертаков.  А еще вот это,  добавила Анни, вручив девчушке еще и двадцатидолларовую купюру.

Малышка с красными от рева глазами и мокрым носом улыбнулась и поспешила прочь. Увидев, как на затылке у той уже нарисовывается небольшая шишка, Анни представила, что будет, когда это заметят родители девочки и явятся сюда за объяснениями.

 Давай-ка отсюда выбираться,  сказала она Эрику.

 Этот раунд выиграл я,  встрепенулся журналист.

 Верно. Только, ради бога, давай уйдем отсюда.

 Это было нечто!

 Надеюсь, ты не собираешься прописать об этом в своей статье?

 Даже не представляю, как можно такое упустить! Ты же просто нокаутировала маленькую девочку!

Скрипя зубами от злости и в страхе от возможных разборок с родителями, Анни поскорее покинула галерею. Палящее на улице солнце едва не ослепило ее. Ну и ладно, она ответит на все его вопросы, потом отправится домой, по-быстрому соберет пожитки и переберется в Мексику. Станет блистать в тамошних теленовеллах и пьянствовать до умопомрачения. И пусть ей, как говорится, будет очень плохо, прежде чем однажды станет очень хорошо.

Спустя меньше недели после того, как она целовалась с Миндой в баре, продолжив нежности у той в номере отеля, Анни зашла в гримерный трейлер, и, когда визажистка стала подкрашивать ей лицо, заметила обложку последнего выпуска журнала «Razzi Magazine». В заголовке значилось: «Две влюбленных звезды», тут же помещались две фотографииАнни и Минды,  подогнанные так, будто являлись частями одного снимка, где актрисы сидят вплотную друг к другу.

Заметив, как Анни с неподдельным ужасом глядит на журнал, гримерша сказала:

 Это ты.

 Я знаю.

 А это Минда.

 Да. Вижу.

Потом, наверное, секунд десять длилась паузаАнни пыталась прикинуть последствия такой обложки.

 Тут пишут, что вы парочка,  сообщила гримерша.

Анни взвилась с места, схватила злополучный журнал и едва не вынесла, выскакивая, дверь трейлера.

Отыскав Минду, Анни прочла ей несколько строк из статьи: Близкий приятель звездной парочки сообщает, что они искренне друг в друга влюблены и никогда еще не были так счастливы.

Минда улыбнулась:

 Как трогательно.

 Это же неправда!  вскинулась Анни.

 Ну, отчасти-то правда,  возразила Минда, все еще улыбаясь.

 Нет, ничего подобного!

 Ты все же не смешивай божий дар с яичницей,  проговорила Минда.

 Чего не смешивать?

 Божий дар с яичницей.

 Это же совсем не  продолжала возмущаться Анни.

 А по-моему, очень даже мило.

 И что за «близкий приятель» такой? У меня нет никаких близких приятелей.

 Это я,  ответила Минда с улыбкой, которая с каждым мгновением все больше походила на гримасу паралитика.

 О Господи Иисусе!

 Я рассказала своему агенту, та передала информацию в несколько журналов, так что теперь мы с тобой вполне официально вместе.

У Анни появилось такое чувство, будто она съезжает с горы на автомобиле, у которого в этот самый момент вдруг отвалились колеса; мимо лица проскакивают крупные искры, а ей самой ничего не остается делать, как только ждать, когда же наконец машина остановится и она сумеет вылезти из нее и удрать.

Как только они нашли на достаточном удалении от галереи подходящий ресторан и их усадили за свободный столик, Анни положила на стол руку ладонью вниз. Указательный и средний пальцы стремительно опухали, их уже трудно было сгибать. Пока Эрик поедал заказанный там гамбургерчто выглядело так, будто человеку, в жизни не видевшему гамбургера, выпало вдруг делать это наперегонки,  Анни поведала ему о Минде, о случившемся между ними недоразумении, об эмоциональной близости, что неизбежно возникает, когда две творческие натуры вкладываются душой в один проект. Она не стала рассказывать ему об их ссорах, о преследованиях и о тех исключительных случаях, когда Анни, сдавшись, все же спала с Миндойкогда Анни мнилось, что та всего лишь утолит своей подушкой ее печали, и в мире, глядишь, одним душевнобольным станет меньше. В отличие от Минды, некоторые подробности она все же предпочитала оставить при себе.

 Ну, ладно,  произнес Эрик над тарелкой, в которой осталась лужица кетчупа вкупе с горчицей, грибами, жареным луком и прочими ингредиентами, что не смогли удержаться в его гамбургере. Анни даже усмехнулась про себя: «Из всего, что нападало с твоего бургера, я бы легко сварганила салат».  На самом деле, о чем я действительно хотел бы с тобой поговоритьчто, на мой взгляд, вообще самое интересное в твоей истории,  так это о твоей семье.

Анни почувствовала, будто огромный воздушный пузырь пробрался в ее мозг и тут же лопнул, полыхнув пронзительной болью. О ее семье Почему бы им и дальше не потрындеть о ее сиськах и преследующей ее лесбиянке?

 Например, о том,  продолжал Эрик,  почему тебя никто не знает под твоей настоящей фамилией?

 Моя агент сочла, что это навяжет мне определенный типаж и мне будут предлагать роли только в фильмах ужасов. По-твоему, разве это сильно надуманный довод?

 Немного да. А по-твоему?

 А я вот так не думаю. Моя фамилия происходит из Восточной Европы и, возможно, ее пришлось частично сократить. Отец рассказывал, что мы потомки первого, самого что ни на есть настоящего оборотня, человековолка, который пересек Атлантику и попал в Америку. Якобы он перебил так много людей то ли в Польше, то ли в Белоруссии, то ли где-то там еще, что вынужден был сесть на первый попавшийся пароход в Америку, чтобы его не арестовали и не казнили. А потом он перебрался сюда и каждое полнолуние загрызал по кучке американцев. Позднее папа говорил нам, что его предок, скорее всего, полностью сочинил всю эту историю, создав тщательно продуманную мистификацию, и сменил себе имя, чтобы суметь ее продать. Но детям такая версия, сам понимаешь, не очень-то будоражила воображение.

 Вот об этом-то я и хотел поговорить,  оживился Эрик, от волнения даже задергав левым глазом.  В тех произведениях, что создавали твои родители, ты значилась как «чадо А», и, в сущности, ты уже тогда была звездой.

 О, настоящей звездой у нас был Бастер, уж это точно. Ему-то приходилось намного хуже, чем мне.

У Анни пронеслось в памяти, как Бастер то стоял привязанный к фонарному столбу, то попадался в медвежий капкан, то приручал незнакомого сенбернара,  вспомнилось великое множество случаев, когда мальчика оставляли в какой-то экстремальной ситуации и вынуждали самого из нее выбираться.

 И все же тебя ставили в определенные обстоятельства, которые требовали от тебя какой-то актерской игры, какой-то, если можно так выразиться, герильи, внезапной импровизации. Так вот, не кажется ли тебе, что, не будь ты представителем семейки Фэнг, ты не стала бы актрисой?

 Возможно, и не стала бы.

 Вот это-то мне и интересно!  воскликнул Эрик.  Должен признаться, я считаю тебя исключительно талантливой актрисой. И, мне кажется, ты вполне заслуженно получила «Оскара» за «Крайний срок», а еще тебе удалось развеять мультяшную сексапильность Леди Молнии, придав ей в «Сильных мира сего» этакий постфеминистский стержень. Уж как она метала свои молнии в нацистов и прочий всякий сброд!

 Ну да. Вряд ли кто станет отрицать, что любому нормальному человеку приятно видеть, как бьют молнии в нацистов.

 Как бы то ни было, ты все равно замечательная актриса. Но, видишь ли, в колледже я писал работу о художественной карьере твоих родителей и видел едва ли не все созданные вами произведения. Так вот, я и правда считаю, что сильнейшие твои актерские работыкогда ты делала нечто совершенно неожиданное и в высшей степени эмоционально резонансноеименно в тех, давних ваших шедеврах.

 Когда мне было всего девять,  добавила Анни.

Внезапно ей сделалось нехорошо. Этот журнальный писака словно воплотил в себе ее самые худшие опасения. Долгие годы она пыталась убедить себя, что принадлежность к Фэнгам и исполнение роли проводника родительского видения мира отнюдь не являлось наиболее ярким и значимым ее достижением в жизни.

 Пойду закажу выпить,  сказала она и рывком поднялась из-за стола.

Было еще два часа дняно все ж таки уже за полдень, так что до вечера оставалось совсем немного, а ей нынче хотелось до вечера успеть как следует набраться.

Очень быстро получив заказанный стакан джинабезо льда, без каких-либо наполнителей, без полагающейся оливки,  Анни вернулась с ним за столик и сделала небольшой глоток, словно пытаясь распробовать напиток. Так сказать, для почина.

Назад Дальше