Мои широко раскрытые глаза вобрали жизнерадостные лица друзей и родных. Джек не только пригласил всех к нам на импровизированную пивную вечеринку, но заказал несколько подносов куриных крылышек от «Гатриз» и зажег дорогие свечи, которые я вынимаю только по особым случаям.
Я люблю тебя, произнес он одними губами с другого конца кухни, где наливал моей маме стакан белого зинфанделяединственного вина, которое она пьет. Я кивнула, раскрасневшись от жары и оттого, что сердце было полно любви к моему рассеянному мужу, который, как кошка, каким-то образом всегда умудряется приземлиться на четыре лапы.
В этом году Джек удивил меня, объявив, что запланировал для нас однодневную поездку. Я редко провожу больше нескольких часов в компании моего заработавшегося мужа, одного из немногих сверхспособных индивидов, одновременно получающих и степень доктора ветеринарной медицины, и доктора философии в ветеринарной медицине, так что была особенно взволнована. Мы уезжаем через два дня, и моя половина маленького чемодана аккуратно упакована, свитера свернуты, джинсы сложены, нижнее белье и носки закинуты в сетчатый карман. Половина Джека пуста. Всю неделю по вечерам я напоминала ему о необходимости собраться, хотя знала, что он дотянет до последней минуты, а в субботу утром побросает в чемодан все как попало и обязательно забудет что-нибудь важное, вроде зубной щетки или раствора для контактных линз.
Я шумно вздыхаю. И краем глаза замечаю полупустой, запотевший стакан на тумбочке Джека. Беру его, ладонью стираю мокрое кольцо с поверхности из прессованного дерева и отношу стакан на кухню.
Когда мы только стали жить вместе, меня здорово расстраивали неряшливость и безалаберность Джека. Мы были типичной новобрачной парочкой, хотя еще не поженились.
Я не твоя гребаная горничная! выпалила я во время особенно жаркого скандала.
Я этого никогда и не просил, последовал холодный ответ.
Мы были противниками на поле битвы, и ни один не хотел уступить. Джек настаивал на том, что мусор и беспорядок его не волнуют. Он был не против уборки, просто не желал об этом думать. Я твердила, что если он меня любит, то подумает об этом и будет убирать за собой. Каждая грязная тарелка, на которую я натыкалась, каждая куртка или пара туфель, так и не попавшие обратно в шкаф, были ощутимым оскорблением: «Я не люблю тебя! Плевать мне на твои чувства! Я намеренно оставляю кофейную чашку на раковине в ванной, чтобы достать тебя! Ха! ХАХАХА!»
Но, как большинство пар, мы в конце концов притерлись друг к другу. Я медленно училась понимать, что его неряшливостьвсего лишь неряшливость, а не посягательство на мое достоинство. А Джек время от времени делал, правда, не слишком усердные, попытки избавиться от горы бумаг на письменном столе в кабинете, которые грозили лавиной сойти на выщербленный деревянный пол. В лучшие дни даже вспоминал о необходимости возвращать грязную посуду на кухню.
Только вот посуда никогда не доходила до посудомоечной машины.
Холодный сквозняк приветствует меня, пока я выливаю остатки цветного молока из импровизированной миски Джека в раковину и ставлю ее в посудомойку. Смотрю на ряд окон над краном, любуясь их состарившейся красотой, и сокрушаюсь от их бестолковости. Дело не только в том, что они сохранили мелкие стеклянные переплеты с двадцать шестого года, когда наш дом был построен, но и в том, что деревянные рамы столько раз перекрашивали, что из-за бессчетных слоев краски они перестали закрываться как следует, и в трещины и просветы сильно дует. Их нужно полностью заменить, но пока нам не по карману такая дорогая мера. Я просто собираюсь заткнуть щели. Номер тридцать семь в моем постоянно меняющемся списке задач, призванных удержать наше испанское бунгало от окончательной разрухи.
Когда два года назад мы искали дом, я с первого взгляда влюбилась в скругленные двери, красную черепичную крышу, каменное переднее крыльцо с перилами из черного кованого железа и желтые оштукатуренные стены. Представила, как лениво ем ломтики сыра манчего и запиваю вином под большим оливковым деревом на заднем дворе. Но Джек не был так уж очарован.
Это не оливковое дерево, заявил он, грубо разрушая мою фантазию. И дом нуждается в основательном ремонте. Таунхаус вполне готов, бери и въезжай. Свежая краска и тому подобное.
Я покачала головой, думая об арочном закутке в прихожей и антикварном телефоне, который найду на блошином рынке и поставлю на настенную полку.
Это то, что надо.
У меня не будет времени сделать все, что требуется в этом доме, сопротивлялся он. Сама знаешь, какой у меня график.
Но у меня будет. У меня полно времени. Тебе и пальцем пошевелить не придется. Даю слово.
Но он попытался снова:
Видишь этот двор? Вряд ли во всех этих сорняках найдется хотя бы одна травинка.
Я все выполю. Честное слово.
Он вздохнул. Джек уже успел узнать меня настолько, чтобы понять: если я что-то решила, ни за что не отступлюсь. И поэтому нехотя сдался.
Только ради тебя, подчеркнул он.
Я улыбнулась и обняла его, довольная своей победой.
Все будет идеально, заверила я.
Но до идеала было далеко. Вскоре после того, как мы переехали, я поняла, что Джек первым угадал (хотя я никогда бы не признала, что он прав): дом нуждался не просто в косметическом ремонте. Работы было много. После того, как я выкрасила все внутренние перегородки и стены, установила новые воздушные фильтры, выполола сорняки во дворе, промыла под напором внешние стены, оттерла, отполировала и пропылесосила все, на что падал глаз, взорвался наш обогреватель. Через пять месяцев за ним последовал кондиционер. Потом лопнула труба, затопив подвал, и именно тогда мы столкнулись с проблемой плесени, которая все это время поджидала за стенами. После того, как мы погасили пламя (в случае с обогревателем это нужно понимать буквально), на двери холодильника все еще оставался список недоделок, которые нужно устранить. В него входят такие пункты, как: вызов электрика, который должен сделать заземление, установка новых плинтусов на кухне, полировка деревянных деталей и, конечно, уплотнение незакрывающихся окон.
Я заканчиваю загрузку посудомоечной машины и протираю все поверхности. Выхватываю из холодильника пакет с крошечными морковками, а заодно и ланч, который упаковала накануне, вместе со списком ежедневных дел, и кладу все в сумку. Надеваю ее через голову и вешаю поперек обтянутой свитером груди. На этой неделе зима вела себя, скорее, как ранняя весна, поэтому оставляю любимый черный пуховик в шкафу, хотя на дворе февраль.
Я выхожу тем же путем, что и Джек. Сначала открываю тяжелую деревянную дверь с вечно застревающей ручкой, потом протискиваюсь к сетчатой. Позволяю ей со стуком закрыться, наслаждаясь скрипом ржавых петель, как делаю каждый день. Напоминает лето, всегда бывшее моим любимым временем года.
Сбегаю по ступенькам заднего крыльца к нашей подъездной дорожке на одну машину. Тому, кто приезжает домой последним, приходится парковаться на улице. Обычно последним бывает Джек.
Я смотрю в сторону дома Сэмми. Свет на крыльце до сих пор не выключен, так что она, вероятно, заехала куда-нибудь позавтракать после смены. Мне сразу становится легче, потому что при всей любви к Сэммиона такая трещотка, что простое «привет» у нее вечно превращается в пятнадцати, двадцатиминутную, обычно одностороннюю (с ее стороны) беседу. А сегодня времени у меня ровно столько, чтобы подъехать к кампусу, припарковать машину, успеть на университетский автобус и добраться до факультета психологии до того, как начнется лекция.
Я веду свою «Хёндай Сонату» по задним улочкам моей обсаженной деревьями округи, пока не оказываюсь у бейсбольного стадиона. Весной, когда мы сидим на заднем дворе, иногда слышим треск кожи о дерево и гадаем, кто держит биту: один из нашей «Джорджия Бульдогс» или кто-то из команды соперников. Никто из нас не интересуется спортом настолько, чтобы узнать, кто выиграл. Это одно из первых качеств, которые мне понравились в Джеке: непохожесть на остальных парней в этом городе. Он не проводит субботы на диване с банкой пива в руке, критикуя методы работы тренера.
Как в большинстве университетов Юга, Афиныфутбольный городок. Это также студенческий городок. Тридцать пять тысяч студентов, посещающих университет, составляют треть городского населения. Когда приходит лето и студенты собирают вещи, чтобы ехать домой или учиться за границей, в Амстердаме или на Мальдивах, лихорадочная энергия, наполняющая каждый кафетерий, автобусную остановку и бар с сентября по май, рассеивается. Город, кажется, снова начинает дышать, наслаждаясь полученным пространством, чтобы раскинуть руки пока снова не начнутся занятия.
Но сегодня энергия присутствует в полном объеме, и я медленно проезжаю мимо стаек детишек, бегущих на лекции, толпящихся на тротуарах, переходящих улицу в неположенных местах. Смотрю и удивляюсь, какими молодыми они выглядят. В мои двадцать семь всего несколько лет отделяют меня от старшекурсников, так что не могу объяснить, почему эти несколько лет кажутся целой жизнью. Это замужество так меня состарило? Рак? Или осознание и принятие смертности, то, чего не могут сообразить студенты своими, пока еще только развивающимися мозгами?
К счастью, я не самая старая в магистратуре. Седеющая, сорока с чем-то летняя женщина по имени Тереза сидит рядом со мной на занятиях по «Новейшим теориям управления стрессом». Полагаю, она разведена и это ее опыт в области «Ешь, молись, люби». Она возвращается в университет! Получает степень консультанта! Пытается чего-то достигнуть в жизни!
Джек считает, что я несправедлива. Что она, может быть, только что потеряла работу в кризис и пытается найти новый карьерный путь.
Какова бы ни была причина, полагаю, у каждого из них своя история, почему они попали сюда. Моя, конечно, связана с раком. Я начала химиотерапию сразу после выпуска и отложила получение степени магистра на год. Но на следующую осень, когда мое лечение закончилось, я все еще не была готова. Слишком устало мое тело.
Отдохни несколько лет, говорил Джек. Мы поженимся. Повеселись немного.
Именно в таких выражениях мой муж сделал мне предложение.
Которое я приняла.
Потом я получила работу в колл-центре кредитных карт, где носила наушники и листала медицинские журналы по психологии, чтобы скоротать время. Когда в ухе пищало, я любезно говорила: «Спасибо за то, что позвонили в «АмерикаФандс кредит». Моей работой было помогать людям делать переводы на новую кредитную карту с нулевым процентом по годовой процентной ставке на двенадцать месяцев.
После двенадцати месяцев переменная годовая процентная ставка будет от 15,99 процента до 23,99 процента, в зависимости от вашей кредитоспособности, объясняла я безликим голосам на другом конце линии. Но моя любимая часть работы вообще не была связана с работой. Это когда клиенты объяснили, почему заводят новую кредитную карту, позволяя тем самым заглянуть в их жизнь. Были счастливые клише:
Моя дочь только что обручилась. Вот на что пойдет пенсионный фонд!
Были и ужасно грустные.
Обычно этим занимался мой Герман. Но его уже нет.
Мне не полагалось отклоняться от сценария, но если начальство не стояло над душой, я зондировала глубже («Сколько лет вашей дочери?» или «Когда он скончался?»).
И до меня дошло, что некоторые люди просто хотят поговорить. Быть услышанными. Пусть даже незнакомым человеком. Чужим. А может, чужим особенно.
Я чувствовала себя так, будто занята общественной деятельностью. Или говорила себе это, чтобы как-то оправдать свою низкоквалифицированную работу с минимальной оплатой. Так или иначе, мне это нравилось. Слушать.
До этого я предпринимала некоторые усилия, чтобы стать психологом. Осуществляла жизненный план, который составила в тринадцать лет, когда впервые посмотрела «Принца приливов». Я хотела быть Барбарой Стрейзанд, сидеть в мягком кресле в дорогих бриллиантах и открывать тайны человеческого мозга, а потом совершенно безответственно влюбиться. Все это казалось таким взрослым и гламурным. И хотя, как большинство тринадцатилеток, я уже считала себя взрослой, мне отчаянно хотелось быть еще и гламурной.
Через два года, когда начальство захотело повысить меня, переведя на другой конец колл-центра, где размещали, а не принимали звонки, я решила, что пора вернуться к учебе. Просто не захотела заниматься «чертовым телемаркетингом», как выражалась моя мать. Я хотела, действительно хотела стать психотерапевтом.
Я примчалась на лекцию по гендерным исследованиям за пять минут до начала. Едва успела сесть и вынуть пачку чистых карточек, чтобы заполнить их теориями, которые нужно запомнить к экзамену в следующий вторник. Я прихожу в восторг, как всегда, при мысли о том, что можно вычеркнуть очередной пункт из списка обязанностей. Но прежде, чем успеваю прикоснуться ручкой к бумаге, мой мобильник жужжит.
Это моя лучшая подруга Кейли, учитель начальной школы, которая, строго говоря, не должна пользоваться мобильником в часы занятий, пока дети все еще в классе. Но Кайли все пофиг. Уверена, что, когда она умрет, на ее надгробии напишут: «Мне всё пофиг».
Я отключаю звук в телефоне и перенаправляю Кейли на голосовую почту. Потому что мне не все равно и потому что мой профессор, доктор Уолден, крошечная женщина всего пяти футов роста, да и то в хороший день, уже заняла место перед кафедрой и откашлялась.
Я улыбаюсь, предвидя, что напишет Кейли. Скорее всего, пространную диатрибу о девятнадцатилетнем баскетболисте, с которым спит, что совершенно неприлично, с моей точки зрения, или начнет злословить в адрес своей коллеги, благочестивой ханжи Памелы, которая носит жемчуга и свитера с изображениями животных. Потом я вдруг хмурюсь, потому что в животе образовалась сосущая пустота, словно я забыла что-то. Не выключила плиту? Не вытащила ланч из холодильника? Или в машине пора менять масло?
И тут меня словно громом ударило. Поверить не могу, что забыла, пусть даже на секунду.
Мой рак вернулся.
Глава 2
Меня никак не назовешь нерешительной. Если кто-то попросит Джека выбрать четыре прилагательных, которыми можно меня охарактеризовать, этого в списке не будет. Упрямая? Да. Организованная? До безобразия. Независимая? Конечно. Нерешительная? Абсолютно нет. Именно поэтому очень раздражает, что я еще так и не решила, какова будет тема магистерской диссертации. Я виню в этом своего руководителя.
Выберите то, что вас интересует, посоветовала она, когда я пыталась решить, стоит ли говорить, что ее желтые от кофе зубы вымазаны губной помадой. Весь следующий год вы будете жить, дышать и спать с этой темой.
Вместо того чтобы помочь, совет меня парализовал. Меня многое интересует, но достаточно ли этого, чтобы завладеть моим вниманием на весь последующий год? Как мне выбрать?
Вечером я размышляю над этим, похоже, уже в тысячный раз и одновременно уныло жую жареные корнеплоды, сидя на диване, когда узнаю из выпуска новостей «Пи-би-эс», что увешанный наградами солдат, вернувшийся домой в Висконсин из Афганистана с одной ногой (он бросился на мину и тем самым спас жизни двух афганских детей и их собаки), попал в тюрьму за убийство жены и ее сестры, в головы которых пустил по три пули. Я слушаю Джуди Вудрифф, расспрашивающую психиатра о последствиях посттравматического стрессового расстройства, забывая о необходимости жевать. Интересная тема для диссертации. ПТСР и солдаты? Нет, не особенно интересуюсь военной темой. Но ПТСР и его влияние на когнитивное развитие детей? Может быть. Я люблю детей.
Знакомый скрип открывающейся задней двери врывается в мои мысли, Бенни, пригревшийся у моего бедра, радостно тявкает, но тут же снова кладет голову на лапы. Он слишком уютно устроился, чтобы приветствовать гостя.
Джек?
Он редко приходит домой во время новостей, и мое сердце подпрыгивает, как у школьницы: неужели сегодня я увижу его пораньше?
Нет, всего лишь я, успеваю услышать, прежде чем в дверях показываются сгорбленные плечи и буйные завитки волос. Кейли редко стучит, хотя я много раз говорила, что когда-нибудь она об этом пожалеет.
Почему? спрашивает она. Могу наткнуться на тебя и Джека, вытирающих кухонный пол своими голыми телами?
Может быть, отвечаю я. Собственно говоря, мы действительно занимались сексом на кухне, сразу после того, как переехали. Я кипятила воду на чай, а Джек искал что-нибудь перекусить. Он еще шутил, что мы, как хозяева, обязаны освятить каждую комнату дома.
«Хочешь сказать, выполнить супружеский долг?»спросила я. Он улыбнулся и сунул руку за пояс моих джинсов. И я ему позволила, не беспокоясь уже о точности выражений или о чайнике, вопившем на нас с плиты.
Фу! нахмурилась она, словно прочитав мои воспоминания. Когда его машина здесь, буду стучать.
Но его машина так редко стояла у дома: занятия, клиника, волонтерская работа.