Кэти!
Колено не болит уже целых два года, даже больше. Разве я жаловалась на боль или спазмы? Признайся, что нет!
Папа молча вышел из кухни и пошел снова в гараж.
Она бросилась за ним, а яследом за ней, желая услышать конец этого спора, надеясь, что она настоит на своем. И тогдатогда она будет моя.
Крис! Она распахнула пассажирскую дверь, прыгнула в машину и бросилась ему на шею. Не уезжай таким сердитым. Я люблю тебя, уважаю и клянусь тебе, что это будет мое самое последнее представление. Клянусь, что я никогда, никогда больше не выйду на сцену. Я я знаю, почему мне необходимо оставаться дома я знаю.
Они поцеловались. Я никогда еще не видел взрослых, которые так любили бы целоваться, как они. Выходя из машины, она все еще гладила его по щеке и нежно глядела ему в глаза. Напоследок она еле слышно проговорила:
Это мой единственный шанс профессионально станцевать с сыном Джулиана, дорогой. Взгляни на Джори, и ты увидишь, как он похож на Джулиана. Я сама сделала хореографию па-де-де, в котором я танцую механическую куклу, а онмеханического солдатика. Это лучшее мое творение. Я хочу, чтобы ты был там, чтобы ты гордился своей женой и сыном. Я не желаю, чтобы ты оставался дома, досадуя и думая о моем колене. Честное слово, я вполне окрепла и не чувствую никакой боли!
Она гладила его, целовала, и я понял, я увидел, что он любит ее больше всего на свете, больше, чем нас, даже больше, чем себя самого. Дурак! Последний идиот, кто так любит женщину!
Ну хорошо, сказал он. Только это действительно в последний раз. У тебя не было практики много лет, а это опасно. Ты даже на тренировках слишком нагружаешь это колено, так сильно, что другие сочленения тоже могут пострадать.
Я наблюдал, как она вышла из машины, повернулась к нему спиной, все еще отчего-то медля, и произнесла грустно-грустно:
Когда-то мадам Мариша сказала, что для меня вне балета жизни нет, и я тогда отказалась в это поверить. Похоже, наступает время, когда я смогу в этом убедиться.
Прекрасно!
Ее последние слова возродили в нем новую идею. Облокотясь на дверцу машины, он спросил:
Кэти, а как насчет книги, которую ты собиралась писать? Как раз время начать
Тут он заметил меня и пристально поглядел на меня:
Барт, помни, что тебя здесь все любят, тебе не о чем беспокоиться. Если ты чувствуешь неприязнь к кому-нибудь, ты должен просто сказать об этом мне или матери. Мы тебя всегда выслушаем и сделаем все, чтобы ты был счастлив.
Счастлив? Я буду счастлив только тогда, когда он исчезнет из ее жизни навсегда. Я буду счастлив, только когда мама будет полностью моя. И вдруг я вспомнил того старика двух стариков. Ни один из них не желал, чтобы она оставалась в живых ни один. Я бы хотел быть как они, особенно как Малькольм. Я бы предпочел, чтобы он был в гараже, поджидая, когда уедет отец и я останусь один. Он любил, когда я бывал один, когда я был одинок, унижен, печален, сердит сейчас бы, наверное, он улыбался.
Папа уехал следом за мамой и Джори, и Эмма снова начала злить и поучать меня:
Барт, стер бы ты эту кровь с губы. Так и будешь кусать сам себя? Порядочные люди берегутся от случайных увечий и ран.
Что она знает обо мне? Что она понимает? Я не чувствую боли и поэтому кусаю губы. Мне нравится вкус крови.
Я скажу тебе одно, Бартоломью Скотт Уинслоу Шеффилд: если бы ты был моим сыном, ты бы давно отведал, какая тяжелая у меня рука. Я знаю, что тебе нравится мучить людей и делать всякие гадости, только бы на тебя обратили внимание. Не надо никаких психиатров с их дипломами, чтобы понять это!
Заткнись! заорал я.
Не смей орать на меня и говорить со мной в таком тоне! Я поставлю тебя на место. Это ты виноват во всех ужасных событиях в этом доме. Это ты разбил ту дорогую статуэтку, приз твоей матери. Я нашла ее в мусоропроводе, завернутую в газету. Можешь высверлить на мне дыру своим взглядом, я не боюсь тебя. Это ты удавил проводом Клевера, ты убил любимца своего брата. Позор! Ты подлый, злобный мальчишка, Барт Шеффилд, и неудивительно, что у тебя нет друзейникто не желает дружить с тобой! Я сэкономлю твоим родителям тысячи долларов, если выдеру тебя так, чтобы ты две недели не мог сидеть!
Она нависла надо мной, и я почувствовал себя маленьким и беззащитным. Я страстно желал быть не собой, а кем-то сильным.
Попробуй только прикоснуться ко мне, и я убью тебя! холодным голосом сказал я.
Я встал, расставив ноги, и для устойчивости уперся руками в стол. Внутри я весь кипел от злости. Теперь я знал, как превращаться в Малькольма, как быть беспощадным, когда мне это понадобится. Глянь-ка, испугалась. Ее глаза стали большими и испуганными. Я оскалился и показал ей зубы, а затем растянул губы в издевательской усмешке:
Женщина, убирайся с глаз моих, пока я не вышел из себя!
Эмма в страхе отступила, а потом выбежала из дверей и побежала в холл, чтобы успеть защитить от меня Синди.
* * *
Весь день я выжидал. Эмма подумала, что я, как всегда, прячусь в своей норе, поэтому она оставила Синди в песочнице под старым дубом. Еще у Синди был хорошенький маленький тент. Все лучшее в домедля Синди, а ведь она всего-навсего приемыш.
Она захихикала, когда я подошел к ней, хромая, словно я выглядел смешным и только прикидывался, будто я старик. Взгляните-ка на ее улыбку и попытки понравиться. Сидит тут почти нагишом, в одних коротеньких бело-зеленых шортах. Вырастет, как и все женщины, станет хорошеть и начнет вызывать в мужчинах против их воли самые темные побуждения. Грех кругом грех. С легкостью, как и все они, предаст любящего ее человека, предаст и своих детей Но но если она не начнет хорошеть?.. Если она будет безобразнойтогда кого она сможет соблазнить? Тогда она просто ничего этого не сможет. Она никого не очарует и не соблазнит. Я спасу я спасу всех ее возможных детей от того, что она может совершить в будущем. Это самое главноеспасти детей.
Ба-а-ти проговорила она с улыбкой, скрестив ножки, так что были видны шелковые трусики под шортами. Ба-а-ти, поиглай! Поиглай с Синди!
Пухлые ручки протянулись к моей шее. Бог мой, она пытается «соблазнить» меня! Всего двух лет от родуи уже знакома со всеми порочными ухищрениями женщин!
Синди! позвала из кухни Эмма, но меня увидеть она бы не смогла, потому что я низко пригнулся и был загорожен кустами. Синди, ты там в порядке?
Синди строит песчаный замок! неожиданно для меня самого ответил будто бы и не я, а кто-то маленький, подавая голос в мою защиту.
Синди протянула мне свое любимое песочное ведерочко и желто-красную лопатку для песка.
Я сжал в кармане рукоять своего ножа.
Крошка Синди, начал я как можно ласковее, подползая к ней, крошка Синди хочет поиграть в салон красоты, ведь правда, Синди?
Ах, захлопала в ладоши Синди, ах, да.
Ее светлые волосы были чистые, шелковистые на ощупь. Я провел рукой по ее волосам и снял бант с хвостика. Синди засмеялась.
Я не сделаю тебе больно, сказал я, показывая ей красивую, инкрустированную перламутром рукоятку ножика. Сиди, будто ты в салоне красоты сиди и не шевелись, пока я тебе не скажу.
В комнате у меня был список новых слов, которые я должен был произносить по нескольку раз в день, тренироваться в написании и стараться использовать их по меньшей мере пять раз в день. Такое задание я дал сам себе, чтобы выглядеть как взрослый, чтобы казаться всем таинственнее.
«Непреклонный». Это означало, что все меня боятся, а я всем отказываю.
«Неизбежно». Означало, что рано или поздно придет и мое время.
«Чувственный». Плохое слово. Оно означало ту дрожь, которую я чувствовал, когда случайно касался девочек. Надо покончить с этой чувственностью.
Я вскоре устал от этих взрослых слов, которые долбил для того, чтобы добиться уважения взрослых. Устал от подражания Малькольму. Но самое страшное было то, что я начал терять себятакого, каким я был раньше. Теперь я был вроде бы и не Барт. Но зато теперь, когда настоящий Барт уже почти ускользал, он не казался мне таким глупым и жалостливым, как раньше.
Я специально перечитал в дневнике Малькольма те страницы, где он был такого же возраста, как и я. Да, он тоже ненавидел прекрасные светлые волосы своей матери, а потом и дочери, но тогда он еще не знал о своей «Коррине». Он писал:
«Ее звали Вайолет Блю, и ее волосы напомнили мне волосы матери. Я возненавидел их. Мы ходили в один и тот же класс воскресной школы, и я обычно сидел позади нее и глядел на ее волосы, представляя себе, как когда-нибудь они прельстят мужчину и он пожелает ее, как мою мать желал ее любовник.
Однажды она обернулась и улыбнулась мне, ожидая комплимента, но я посмеялся над ней. Я сказал ей, что ее волосы безобразны. К моему изумлению, она засмеялась и сказала:
Но ведь они одного цвета с твоими волосами.
В тот же день я обрился наголо, а на следующий день я подстерег Вайолет Блю иона пошла домой, рыдая, такая же лысая, как и я».
Прекрасные шелковистые волосики, которые раньше принадлежали Синди, разносил ветер. Сама Синди рыдала в кухне. Нет, не потому что я напугал ее или сделал ей больно. Это крик Эммы подсказал ей, что я сделал что-то дурное. Теперь Синди выглядела совсем как я. Лохматая. Ершистая. И безобразная.
Последний танец
Джори, сказала мама, когда я вошел, слава богу, ты вернулся. Тебе понравился ланч?
Конечно, мама, ответил я, но она пропустила мой ответ мимо ушей, слишком занятая последними приготовлениями.
Так всегда у нас бывало в дни представления: утром репетиция, днем короткая передышка, вечером представление. Еще, еще, скорее, как будто бы мир остановится, если ты не станцуешь свою партию на пределе возможного. А если мир на самом деле не остановится
Знаешь, Джори, с воодушевлением проговорила мама, входя в комнату для переодевания, которую мы с ней делили, только она одевалась за ширмой, всю мою жизнь я жила лишь балетом. А этот вечер будет самым великолепным из всех для меня, потому что в этот вечер я танцую с моим собственным сыном! О, я знаю тебя как танцора и танцевала с тобой, да, но этот вечер особенный! Теперь ты вырос профессионально настолько, чтобы танцевать соло. Пожалуйста, прошу тебя, сделай так, чтобы Джулиан в раю мог гордиться тобой!
Ну конечно, я сделаю все, что смогу, я всегда выкладывался из последних сил. Вот и увертюра кончилась; поднялся занавес.
Перед первым актом воцарилась тишина. И сейчас грянет музыката, которую так любим мы с мамой; музыка, уносящая нас обоих в ту счастливую сказочную страну, где происходят чудеса и все всегда кончается хорошо.
Мама, ты выглядишь превосходнопрекраснее любой танцовщицы в этой труппе!
И это действительно было так. Она засмеялась, а потом сказала, что я умею польстить женщине и если буду продолжать в том же духе, то стану Дон Жуаном нашего века.
Внимательно слушай музыку, Джори. Не увлекайся счетом, чтобы не потерять мелодию: лучший способ поймать магию танцачувствовать музыку!
Я был настолько возбужден и напряжен, что казалось, вот-вот взорвусь!
Мама, я надеюсь, что мой любимый отец сидит в центре первого ряда.
Тут она побежала подсмотреть через занавес, сидит ли отец в зале.
Его нет, печально проговорила она после паузы, и Барта тоже нет
Но у меня уже не было времени думать об этом. Я услышал свое вступление и вышел на сцену с кордебалетом. Все шло прекрасно: мама стояла наверху на балконе в роли прекрасной куклы Коппелии, реалистичной настолько, чтобы вызывать любовь даже издали.
Когда первый акт закончился, мама упала в кресло, едва дыша. Она не сказала отцу, что будет танцевать еще и вторую партиюдеревенской девушки Сванильды, влюбленной во Франца, несмотря на его глупую любовь к механической кукле. Две роли она сделалаи сделала на славу, ведь она сама была хореографом. Конечно, папа ни за что не разрешил бы ей танцевать, если бы только знал всю правду. Разве не я помог ей обмануть его? Прав я был или не прав?
Мама, как твое колено? спросил я ее, мельком увидев гримасу боли на ее лице в перерыве между выходами на сцену.
Джори, со мной все в порядке! раздраженно бросила она, все еще надеясь увидеть в зале папу и Барта. Почему их нет? Если Крис не приедет взглянуть на мой последний танец, я ему этого никогда не прощу!
Я увидел папу и Барта как раз перед началом второго акта. Они сидели во втором ряду, и я мог бы поклясться, что Барта притащили сюда насильно. Он угрюмо выпятил нижнюю губу, глядя на занавес, за которым вот-вот предстанет его взору мир грации и красоты; но грация и красота не означали в жизни Барта ничего такого, что они значили в моей, и при виде этого мира Барт еще больше нахмурился.
Начался третий акт. Мама танцевала со мной; мы изображали механических кукол, поэтому на спинах у нас были большие заводные ключи. Мы вступили в танец, делая утрированные, неуклюжие па. Огромный зал, в котором доктор Коппелиус хранил свои изобретения, был таинственно-темным; к тому же драматизм обстановки усиливался голубой подсветкой. Я был уверен, что с маминой ногой что-то случилось, но она не подавала виду, не пропустила ни одного движения, пока мы с ней изображали оживление игрушек, заводя их по очереди ключами и вовлекая в свой танец.
Мама, с тобой все в порядке? спросил я шепотом, когда мы танцевали близко друг к другу.
Не волнуйся, улыбаясь, ответила она.
Правда, она и по действию пьесы должна была изображать кукольную улыбку.
Хотя я восхищался ее мужеством, я был обеспокоен. Я чувствовал из зала взгляд Барта, который считал нас ничтожными дураками и втайне завидовал нашим отточенным движениям.
Внезапно по изменившейся улыбке мамы я понял, что она чувствует непереносимую боль. Я старался держаться возле нее, но мне постоянно мешал танцор, изображающий игрушечного клоуна. Это должно было случиться. И этого как раз боялся папа.
Тут как раз по хореографии следовала серия пируэтов, в которых мама крутилась по всей сцене. Чтобы это станцевать, необходима была четкая расстановка всех танцоров. Когда она крутилась возле меня, я попытался подстраховать ее. Я не мог просто стоять и смотреть. Но мама продолжала танцеватьона бы не позволила себе станцевать вполсилы. Несколько ободренный, я взлетел в пируэте и преклонил одно колено, предлагая руку и сердце кукле своей мечты. И тут у меня замерло сердце: одна из ленточек на маминых пуантах развязалась!
Лента, мама, посмотри на ленту на левой ноге! громко сказал я, но за звуками музыки ей ничего не было слышно.
Один из танцоров наступил на лежащий на полу конец ленты. Мама потеряла равновесие. Она вытянула руки, пытаясь восстановить его, и, может быть, преуспела бы в этом, но тут я увидел, как застывшая на ее лице улыбка превращается в немой крик боли; и она рухнула на пол. Прямо в центре сцены.
Люди в зале вскрикнули. Некоторые встали с мест, чтобы лучше видеть ее, упавшую. Как только вышел распорядитель и маму унесли за кулисы, мы продолжили свой танец.
Наконец дали занавес. Я не пошел на поклоны. Но пробраться к маме оказалось не так-то просто. Страшно испуганный, я подбежал к отцу, державшему ее на руках, а тем временем окружившие их люди в белых халатах ощупывали ее ноги, чтобы выяснить, одна сломана или две.
Крис, скажи, я тебе понравилась в танце? спрашивала она все время, побледнев, как полотно, от боли. Ведь я не испортила представление? Ты видел нас с Джори в па-де-де?
Да, да, да, отвечал он, вновь и вновь целуя ее и глядя на нее так нежно, будто вокруг них никого не было. Ее тем временем поднимали на носилки. Ты и Джори были великолепны. Ты танцевала как никогда, да и Джори был превосходен.
Как видишь, в этот раз не было крови, проговорила она, перед тем как устало закрыть глаза. В этот раз я просто сломала ногу.
В ее словах не было смысла. Мне не давало покоя выражение лица Барта, с которым он пристально смотрел на маму. Кажется, он был доволен, почти рад. Но возможно, я был несправедлив к нему? И это не радость, а чувство вины?
Маму погрузили в машину «скорой помощи», которая повезла их с отцом в ближайшую больницу. Я рыдал. Отец Мелоди пообещал отвезти в ту же больницу и меня, а затем вернуться за Бартом и доставить его домой.
Хотя я знаю, что Мелоди предпочла бы, чтобы Джори был дома, а Барт поехал вслед за мамой в больницу, сказал он.
* * *
Палата мамы была вся уставлена цветами. Мама пришла в себя после обезболивающих средств и, оглядевшись, выдохнула: