Мединститут - Дмитрий Борисович Соколов 7 стр.

_{(Советская пресса, октябрь 1986 года)}

Отправив студентов, Аркадий Маркович пригласил пациентку с отцом, кратенько, с симпатией и сочувствием, проинформировал. Оля страшно перепугаласьвидимо, известие о том, что её сейчас начнут оперировать, было совсем неожиданным. Сергей Петрович помрачнел и нахмурился.

 Что жмедленно произнёс он.  Раз такое дело спасайте дочку, Аркадий Маркович.

 То есть?  сделал непонимающее лицо Самарцев.  Это значит- оперировать? Но операция нужна срочная, Сергей Петрович, тут счёт идёт на минуты. А я освобожусь не раньше, чем через три часау меня студенты, дополнительная группа. Коллега заболел, пришлось выручать. Конечно, спасибо за доверие, ноон с сожалением развёл руками.  Нет, я сделаю

что требуется- сейчас напишу направление на госпитализацию по cito, пойдёте в приёмный покой, там её в два счёта оформят и поднимут в отделение.

 А кто будет делать операцию?  ещё больше нахмурился отец.

 Дежурный хирург. Вернее, один из дежурных хирургов.

 Ну какой? Вы можете хоть фамилию назвать?

 У нас четыре отделения, все работают по экстренке. Зависит от того, в какое её направит Ответственный. Не волнуйтесь, Сергей Петрович, у нас клиника, а не захудалая уездная больница. Всё будет сделано как нужно!

Самарцев улыбался очень искренне. Всегдашнее выражение способности решить все проблемы очень шло ему.

 Оля, подожди в коридоре,  велел отец и повернулся к Аркадию Марковичу.  И всё же я хочу, чтобы именно вы её оперировали,  Самарцев начал снова разводить руками, но Сергей Петрович мотнул головой.  Аркадий Маркович. Мы с вами взрослые люди, друг друга знаем не первый год. Нет нерешаемых проблем. Все мылюди,  не глядя на доцента, он полез рукой во внутренний карман куртки.  У меня дочьодна. Итак?

Через пять минут несколько повеселевший отец вышел с направлением на экстренную госпитализацию. Аркадий Маркович не только написал направление, но и позвонил в приёмное, Ответственному хирургу, и предупредил, что сейчас придёт дочь его хороших знакомых, он сам будет оперировать, чтобы её побыстрее поднимали во 2-ю хирургию. Уладив там, он позвонил в отделение анестезиологии и поставил в известность о том, что у него сейчас будет операция.

 Аппендицит?  поинтересовался там какой-то молодой и деловой.  17 лет? Что, очень жирная? Дебилка? Нет? Тогда в чём дело, Аркадий Маркович? Под местной анестезией. Премедикацию посильнее назначьте.

 Кто это?  поинтересовался Самарцев. Общий наркоз при аппендэктомии было принято проводить только детям, психически неполноценным и тем, у кого избыточно развита подкожно-жировая клетчатка. Основную массу оперировали под местной анестезией по Вишневскому.  Сергей Васильевич? Кудиевский? Там уже больше шести часов с момента заболевания. Кажется, первично-гангренозный. Уже есть перитонеальные знаки. Да. Возможно, придётся делать нижнесрединную. Так что местная анестезия здесь не показана. Минут через пятнадцать приходите смотреть больную, её уже поднимут к тому времени.

Положив трубку, Аркадий Маркович шумно вздохнул, снял очки, потёр щёки ладонями. Сергей Петрович оказался очень настырным и всё же уговорил его самому оперировать. Непременным пожеланием отца было и то, чтобы Олю прооперировали под наркозом. Уговаривать капризничающих анестезиологов провести наркоз становилось всё труднее. Там в последнее время понабрали какую-то заносчивую молодёжь, строящую из себя элиту всей хирургии.

«Совершенно не хотят работать,  подумалось Самарцеву.  А ведь все мои бывшие студенты, этот Кудиевский, тот, что сейчас так высокомерно разговаривал, ведь учился в моей группе три или четыречёрт, как летит времягода назад. А мы в их годыне оттащить от стола было. А этих приходится на аркане волочь. «Комсомольцы-добровольцы, я пою ваше бурное время» Да-а, куда катимся? И так везде по странестарики ещё кое-как работают, а молодёжь тунеядствует. Над всем смеются»

Мысли были неприятные, но какие-то абстрактные. Всерьёз в то, что всё так уж плохо, не верилось. Тем более, что с приходом нового Генерального секретаря, определённо запахло переменами. Только уловить тенденцию было непросто. Вот, недавно объявили Перестройку. Якобы, вот возьмемся всем миром и перестроим. Ну что ж, перемены назрели, с этим Самарцев был абсолютно согласенназрели абсолютно во всех областях нашей жизни. Но насколько смогут Партия, её ЦК и лично Генеральный секретарь контролировать воплощение своих же собственных инициатив? Указ о Борьбе с пьянством, появившийся больше года назад, Самарцев считал в целом правильным. Но то, как он проводился в жизнь, лишало его смысла. Перегибы и перехлёсты так и бросались в глаза.

А результат?

Аркадий Маркович как-то зашёл в общественный туалет возле 21-го гастронома, одного из четырёх на весь город, в котором ещё разрешена была продажа спиртного. Самарцев давно тут не был, и очень поразился переменам: по периметру магазина были приварены толстые стальные трубы, ограничивающие тропинку, по которой двигалась длиннейшая очередь «жаждущих». Втиснуться без очереди было невозможноэтому препятствовала мощная загородка. Вдобавок, у дверей дежурили четверо крепко сбитых парней-дружинников, без разговоров вышибающих «шустрил», нет-нет, да пытающихся прорваться в магазин. Давали в одни руки две бутылки водки или четыре пива. В тёплом мужском туалете было не продохнутьтам битком было набито мужчин, распивающих спиртное. С улицы их теперь гоняла милиция, так что с этой целью был облюбован сортир. Многочисленные группки «алкашей» торопливо пили прямо из «горла», обычно занюхивая свою порцию рукавом и проталкивая вглубь затяжкой «Примы». Кто-то горстями глотал таблетки, под ногами катались пустые пузырьки из-под валерьянки. На отправляющих прямо тут же естественные нужды не обращали внимания. В углу уже один валялся прямо на мокром полу без сознания

«Бр-р,  живо припомнилось Аркадию Марковичу.  Если это-канун коммунизма»

Было ясно, что этоуж точно не канун коммунизма, что от запивания водки валерьянкой до светлого будущего ещё далеко. Много дальше, чем от разрухи и кольца фронтов, охвативших молодую Советскую республику в героическом 1918-м. Но развивать эту мысль было ни к чему. Совсем ни к чему.

«Наверное, там считают, что пьянство в СССР уже победили. Теперь у них появилась новая игрушка неспроста повсеместно гуляет эта шутка: верите ли вы в успех Перестройки, и почему «нет»?»

У Аркадия Марковича было в запасе минут пятнадцать. Он вышел. Запирать кабинет не сталукрасть в «учебке» нечего было, а студентам нужно же где-то сидеть. Свой рабочий кабинет он кабинетом не считал. У Самарцева была особая комната, о существовании которой почти никто не знал. Ещё три года  назад, во время ремонта отделения, ему посчастливилось наткнуться на пустую палату. Она располагалась в редко посещаемом крыле, где находились владения сестры-хозяйки, и использовалась для складирования грязного белья. Между тем, это была хорошая двухместная палата, с душем и санузлом, и было неясно, почему на неё до сих пор никто из хирургов не «положил глаз».

Аркадий Маркович вёл тогда бурную, но малоуспешную деятельность, «выбивая» у главврача больницы отдельную «материально-методическую» для кафедры. Пустующая палата подходила для этой цели как нельзя лучше. Теперь она официально числилась «материально-методической», и в ней хранилось для вида несколько учебных плакатов и скелет, но в основном это и был личный кабинет доцента Самарцева, ключи от которого имел только он.

За несколько бутылок «Столичной», эту всё повышающуюся в цене национальную валюту, ему сделали тут ремонт. Потом Аркадий Маркович незаметно перенёс сюда мебельмягкий диван, стол и пару стульев, кресло, холодильник, шкаф для переодевания. Потом он провёл параллельный с рабочим кабинетом телефон. Теперь доцент смело мог оставаться в «материальной» столько времени, сколько нужно, будучи всегда на связи. Зрела мысль поставить здесь ещё и телевизор. Но прежде нужно было провести антенну. Без шума и огласки сделать это было трудно, а комнатные антенны были в К страшным дефицитом.

Аркадий Маркович открыл дверь, вошёл, закрыл дверь за собой. Сразу проверил телефон- тот работал. Он достал из ящика стола банку растворимого кофе и пачку сахара, налил в чашку воды, включил кипятильник. Из холодильника вынул кусок ФРГ-ского масла с орланами на этикетке, полпалки финского сервелата, с подоконника взял несвежий батон, начал делать бутерброды. Сделал хороший глоток кофе, откусил кусок бутерброда.

Потом ещё.

Настроение повышалось. В конце концов, ничего страшного, если этот Рыбаков и выпишется. Главноене придавать этой истории значения. В конце концов, ничего особенного нет, что в клинике кому-то там успешно сделали операцию. Мало ли тут оперируют. Если самому не провоцировать, не ходить и не бить себя в грудь, то и подпитки не будет. Не восторгаться самому и пресекать чужие восторги- вот что будет мудро. А Ломоносов рано или поздно влипнет. Ещё будет время нанести ему удар

Зазвонил телефон.

 Аркадий Маркович? услышал он голос Горевалова.

 Да, Петя. Слушаю. Закончили?

 Да где там! Я всё хотел к вам зайти, да у вас студенты сидели.

 А что случилось? Ты что, не мылся?

 Мылся! В бане! Аркадий Маркович, а вы сейчас где? Есть пара минут?

Самарцев задумался. С одной стороны, что-то там случилось. Горевалов звонить по пустякам не стал бы. С другой стороны, объявлять ему своё местоположение не хотелось. О тайне «лаборантской» почти никто в отделении не знал. Оставалось бросить недоеденный бутерброд и бежать в кабинет, пока молодой ординатор не пришёл туда первым.

 Ну подходи, поговорим,  разрешил Самарцев.

Он успел раньше. В учебную комнату за время его отсутствия, кажется, никто не входил. За столом одиноко сидел один Сергей Говоров, староста группы хирургов. Он листал учебник. Гинекологов ещё не былов больничном буфете в этот час огромные очереди.

 Не пошли на операцию?  рассеянно спросил Аркадий Маркович.  Напрасно. Не взяли ассистироватьможно постоять посмотреть, задать вопросы. Пользы от этого будет больше, чем от учебника.

Слегка стукнув в дверь, вошёл Горевалов, и доцент попросил студента «всё же сходить в операционную». Говоров нехотя вышел, и врачи остались одни.

 Так что у тебя случилось, Петя?

Клинический ординатор сел, отвернулся, посидел так немного, точно борясь с нахлынувшими чувствами. Потом с усилием обернулся. Красивое лицо его было холодно и жестоко.

 Выгнали меня,  объявил он.  Лом меня точно пацана сделал. От стола кышнул так, что мало не показалось. Вся операционная небось до сих пор за животики держится

 Постой, постой,  встревожился Самарцев. Несмотря на сбивчивость рассказа, было ясно, что случилось ЧП.  Спокойнее, и поподробнее. Так ты мылся или нет?

Пётр Егорович в нескольких сильных выражениях рассказал о своей ссоре с Булгаковым, о «соломоновом решении» Ломоносова, о безуспешном заступничестве заведующего. Несмотря на то, что ординатор использовал несколько нестандартную лексикуона была избыточно ёмкой и конкретной, непривычной ухудоцент ухватил суть сразу.

 А что за студент ассистировал Виктору Ивановичу?

 Такой, в очках, зануда. На еврея похож. Тут по ночам ещё шестерит медбратом. За Ломом как собачонка бегает, дневники ему пишет, выписки. Из вашей, кстати, группы. Его Антоном зовут.

 Булгаков,  сообразил Самарцев. мЕсть у меня такой студент

 Это хам, Аркадий Маркович. Я ему говорюотойди, возьми крючки. Не слушает, лезет под руку, мешает. Из-за него простыню расстерилизовал, сестра сразу вой подняла, Лом мне по первое число вставил. Хам

 Я с ним поговорю.

 Поговорите, Аркадий Маркович. Что б запомнил, как в другой раз А то всё «субординация, деонтология» А на деле

 Что же касается Виктора Ивановича- не знаю, что и сказать,  вздохнул Аркадий Маркович.  Человек специфический. Мы все тут с ним мучаемся не первый год. Работал в Москве, в каком-то НИИ на кафедре и считает себя каким-то суперменом, которому нет преград. Я пытался попросить Гаприндашвили, чтоб он на него воздействовал. Но он за своих горой Эта дурацкая история с огнестрельным

Самарцев заставил себя прикусить язык. Ещё хватало жаловаться клиническому ординатору! Конечно, случай, произошедший в операционной, был безобразный. Но ничего кроме того, что поговорить с Булгаковым, как зачинщиком конфликта, Самарцев не мог.

В коридоре послышались оживлённые молодые голоса. Вернулись из буфета и попытались войти смеющиеся гинекологи, но Аркадий Маркович попросил их минутку подождать.

 Не расстраивайся, Петя. «Через тернии к звёздам». Чтоб ты не был сегодня безлошадным, поступай в моё распоряжение. Я сейчас на аппендицит пойду. Будешь ассистировать?

 Аппендицит?  по лицу Петра Егоровича было видно, что ассистенция на этой операциислишком незаманчивое предложение для хирурга его масштаба.  Ладно, давайте. Но я вообще-то хотел аппендицит сам уже сделать. Что хоть за кадр?

 Не в этот раз,  мягко возразил Самарцев.  Там планируется общий наркоз, сложности. Не спеши, я помню. Подбираю тебе что-нибудь, как подберусделаешь.

 Подбирайте, Аркадий Маркович. За мной не заржавеет. Вы же знаете. Поедем ко мне на дачу на шашлыки с сауной. Или вас больше «Витязь» устраивает? Можно запросто зальчик организовать. С отдельным обслуживанием

 Потом на эту тему поговорим, Петя,  Самарцев озабоченно встал, глянул на часы.  Её уже, наверное, подняли. Пока я со студентами пару вопросов  обсужу, иди, распорядись там. Заполни историютам стандартные анамнез и клиника. Проследи, чтоб её анестезиолог посмотрел. Разверни стол в ургентной и зови меня.

 Ладно,  Горевалов, махнув рукой, принял ситуацию. Как фамилия?  деловито спросил он.

 Матюшина, 17 лет.

Пухлые губы ординатора тронула недоверчивая улыбка. Он внимательно посмотрел на Самарцева.

 Олька, что ли?

 Да, кажется, её зовут Оля. А ты что, её знаешь?

 Знаю. Дочка Сергея Петровича? Правда аппендицит? Нома-альноПётр Егорович почесал крупную голову, поджал губы. Что-то весёлое вспомнив, не выдержал, рассмеялся. Ни следа того мертвенного вида, с которым он зашёл в кабинет. Всё же ему было только двадцать пять лет, и смешного в жизни было больше, чем грустного.

 Иду, Аркадий Маркович. Значит, историю, анестезиолога, операционную, и звать вас.

XI

Спустя два часа после начала операции у больной Леонтьевой подходила к завершению. Хирурги даже опережали негласный временной норматив для подобных операций без малого на час. И это при том, что операция была сложна техническиво-первых, по причине чрезмерной упитанности больной, во-вторых, набитый камнями желчный пузырь располагался неудачно, внутри ткани печени. Что бы отделить его, не поранив ни печень, ни стенку пузыря, требовалось большое искусство. Осложняли дело и обширные спайки в области желчных протоков, оставшиеся после двух предыдущих воспалений. Нормальные анатомические взаимоотношения в воротах печени были нарушены, и работать хирургам приходилось буквально на ощупь.

Виктор Иванович и Антон Булгаков были по-прежнему вдвоём. Несмотря на то, что оскорблённый Горевалов окончательно их покинул, а ломоносовский стол окружали многочисленные студенты, и среди них тоскующий Ваня Агеев, предлагать свои услуги в качестве второго ассистента никто так и не рискнул. Ломоносова студенты побаивались. Между тем на соседнем столе Гиви Георгиевичу, решившему всё же ограничиться типичной резекцией 2\3 желудка, ассистировали сразу троехирург-стажёр из 6-й больницы и два интерна.

Виктор Иванович, поблёскивая золотыми очками, в четвёртый раз подозвал санитарку, чтобы та вытерла ему вспотевший лоб, прификсировал дренажные трубки, острожно подтянул тампоны, проверяя надёжность остановки кровотечения и обернулся к медсестре:

 Катя, сейчас будем закрываться и уносить ноги. Давай на брюшину. Не мне,  он не взял протянутый тут же иглодержатель, заряженный режущей иглой с длинной жёлто-коричневой ниткой кетгута.  Доктору! Шейте, Антон Владимирович. Теперь я поассистирую. Только не спешите, коллега. На вас теперь смотрит вся Россия

Антон, никак не ожидавший такого королевского жеста, взял инструмент и началсначала размашисто и неуверенно, но уже через два стежка окреп духом и начал соразмерять свои движения. Подхватывая края брюшинытолстой плёнки, окутываюшей органы брюшной полостипинцетом, он бысто нанизывал их на иглу и проводил нить, которую Ломоносов тут же протягивал и захлёстывал. Окровавленные пальцы хирургов слаженно порхали над раной, которая уменьшалась с каждым их движением. За ходом этого процесса напряжённо следили студенты. Булгаков, изо всех сил сдерживая рвущуюся наружу радость, чувствовал себя героем. Для сверстников он становился недосягаем.