Было такое, мне уже снились подобные сны, где я бегаю по коридорам универа и почему-то всегда опаздываю на пару по философии. А там Малинников должен рассказать что-то очень важное. Сон иногда повторялся и пытался объяснить мне что-точто я всё равно не пойму все эти знаки, ночные предсказания, а теперь этот сон просто вышел из себя. Вот так просто вышел и стал явью. Бред какой-то, конечно же, подумала я. И по идее, когда сон позволяет передвигаться по нему и контролировать его, я творю какую-нибудь смешную дичь: прыгаю через заборы, дышу под водой и занимаюсь любовью с красивым незнакомым мужчиной. Но не в этот раз.
Что происходит? Танюха сидела позади и что-то усердно писала в тетрадь.
Основы редакторского дела происходят, что еще с ней может происходить, не поднимая даже глаз на меня, ответила подруга.
Почему?
А вот это странный вопрос, на котором она всё же подняла глаза, чтобы убедиться, что я в себе.
Но, по всей видимости, из себя я вышла какое-то время назад, когда провалилась в сон в своей кровати.
Я имею в виду Ничего я не имею в виду.
Какие уж тут вопросы и предположения, когда ты трогаешь свою голову и понимаешь, что у тебя есть челка и выбритый висок. А если есть челка и выбритый висок, то вот тут начинаются вопросы куда серьезнее: что я делаю на ОРД? что я делаю в две тысячи восьмом году? Это был тот вопрос, ответ на который мне нужен был немедленно.
Телефон дай, отобрала у Танюхи старую раскладушку.
Не нашла фронтальную камеру, черт бы побрал прогресс, который тогда еще не вставил ее во все телефоны. Сфотографировала как могла и
Это я?
Демидова, ты головой ударилась? с последней парты переживать уже начал Федя. Федя был не самым коммуникабельным человеком, но тут и ему стало интересно, что же со мной не так.
И, по всей видимости, я действительно головой удариласьи сильно, раз уж я почему-то оказалась в две тысячи восьмом году, где мне двадцать лет и где в наушниках старосты играет победная песня Билана.
Какой год? спросила, обернувшись на заднюю к Танюхе, в надежде услышать помехи в нейронных связях и понять, что наконец меня вытягивает в явь. Но вместо этого услышала:
Две тысячи восьмой.
Президент кто? не унималась, потому что это мог быть не только сон, но и хорошо продуманный розыгрыш моих друзей. Вряд ли, конечно, до такого бы они не додумались, но всё же этот мой вопрос заставил бы их задуматься, потому что
Седьмого мая Медведев присягу принял. Вот поэтому она должна была задуматься, но не задумалась. Мы же вместе смотрели, Маш. Брови Таньки поднимались уголками вверх, становились всё овальнее и овальнее. Прекрати уже.
Ага, две тысячи восьмой, говоришь.
Из открытого настежь окна подуло легким весенним ветерком, воробушки мигом соскочили с подоконника. Аллочка притихла, уткнувшись носом в классный журнал, а по аудитории защелкали ручками. На мгновение стало так тихо, что в голове можно было услышать, как мозг включил режим профилактических работ. Отвратительный звук. Только резкий визг шин из окна выключил перед глазами испытательную таблицу в разноцветные полосы.
Да быть такого не может! вскочила с места, а больше ничего и не оставалось.
Невыносимая Демидова, сядь уже или выйди из аудитории с вещами! так же резко подорвалась с места Алла Ивановна.
Да это всё сон, мне это всё снится! схватила рюкзак и пошла вдоль рядов.
Сядь, сядь, Маш, зашипели с задних парт.
Ребят, мы давно с вами закончили универ, и всё это, вот эти стены, эти столыэто всё мой сон. Вы часть моего сна.
Да сядь ты, блин! крикнула с задней Танюха.
Из вас от силы пять человек станут журналистамии всё. Что вы все сидите?! Уходите! Все вы станете
Таня сорвалась с места. Схватила меня под руку резко, и даже больно стало где-то под мышкой. Вывела в коридор.
Ты пила, что ли?! крикнула она и вписала меня в стену уже за дверью кабинета.
Ну выпила пару бокалов, но сон-то крепкий. Я давно так крепко не спала, Тань. Дай обниму тебя, потянулась к подруге.
Я тебе сейчас так пропишу, что ты быстро в себя придешь!
Бей!
Передо мной стояла подруга, чью жизнь я знаю по каждому квадратику, из которой она складывалась. И вот сейчас вижу ее той двадцатилетней в очках и с косой по пояс и понимаю, что она действительно может ударить. Не верить оснований не было, но если уж шкодить, то шкодить по-крупному.
Маш, ты реально белочку призвала? недоумевала.
Бей, говорю, мне ничего не будет!
А что, может, старик Фрейд реально был прав, и его «королевская дорога в бессознательное» иногда приводит к вот таким любопытным реалистичным снам? Скучаешь по Ленинградуедешь в Санкт-Петербург, скучаешь по Есенинуедешь в Рязань, скучаешь по себе двадцатилетнемуедешь в две тысячи восьмой. Когда смешиваются хроносы, эросы, космосы, получается забойный коктейль из сновидений.
Таня, не церемонясь, размахнулась и влепила по щеке крепкой ладонью так, что я почувствовала, как ряд нижних зубов встал по стойке смирно и готов был отдавать честь, но рано.
Как же больно, взвыла я и наконец-то пришла в себя.
Всё? Успокоилась? наклонилась Танька и усадила на край скамьи.
Я не сплю.
И вот тут с приходом явно не прихода вовсе я пришла в себя.
С Танькой мы познакомились при поступлении. Она приехала из Клинцов («город-сказка, город-мечта» это так она его называлас семьюдесятью тысячами жителей и Танькой. Танька мечтала править, а поэтому почему-то пошла журналистом становиться Так мы с ней и стали. Потом вместе устроились стажироваться на радио. Она там и осталась, а я проработала недолго, потому что решила, что телевизор мне милее. Дружили мы близко, но нечасто, потому что характер у обеих пушка. То она взорвется, то я выстрелю. Несмотря на жизнь параллельно друг другу, сходились мы всегда в одной точке зрения. То она меня на место поставит, то я. То она мне жизнь испортит Я ей никогда, между прочим.
Я не сплю, Тань.
Не спишь, конечно, уже десятый час. Ты понимаешь, что сейчас Аллочке пару сорвала? Ты понимаешь, что нас обеих она будет валить на экзамене?
Со второго раза, прошептала, поправляя нижнюю челюсть
Что?
Со второго раза сдадим. Я это помню точно. В первый завалит на вопросе про авторские права.
Маш, я больше не могу это слушать.
Танька перекинула сумку через плечо и пошла вдоль по коридору на солнечный свет из окон, где был проход к центральному фойе.
Тань, постой!
С того момента всё приобрело другие цвета. Этот цветной сон психопата быстро превратился во вполне осознанную реальность, в которой появилось место дикому и странному чувству под названием «что за фигня?».
Что за фигня, Тань?
Ты не спишь, резко, не оборачиваясь, бросила она в меня.
Не сплю.
Смотри, в себя пришла, едко так подколола.
Не пришла.
Еще раз ударить?
Не стоит, на шаг назад всё же отступила, мало ли ее переклинит.
За кофе пошли! не оборачиваясь, но так же зло бросила в меня предложением.
Кофе да, кофе сейчас очень надо.
Мы шли по длинному стеклянному солнечному коридору, который соединял старое и новое здания университета. Я понимала, что всё сейчас происходит просто как в состоянии дежавюэто уже было. За все эти пятьдесят метров коридора я даже приняла мысль, что всё, что произошло в моей жизни после две тысячи восьмого годаэто и был сон, а сейчас я просто снова проснулась. Страшный сон студентаеще и еще раз возвращаться в альма-матер, диплом которой уже давно пылится где-то в неразобранных коробках. За все годы работы никто никогда и не спрашивал у меня этот диплом.
Навстречу шли знакомые люди, которых я не видела уже лет десять, и все они здоровались, улыбались. Караван бодрых скитальцевот кабинета к кабинету, от звонка до звонка.
Виталик идет, улыбайся, обернулась, прошипела.
Кто? Виталик?
Ну и тут, конечно, как в слоу-мо проплыл онтот, чей голос и глаза я уже из памяти начала стирать.
Пивет, пронесся мимо.
Но нет, голос-то как раз и не забыла. И речевые дефекты тоже.
Остановись! одернула я Таню за рукав. Только давай сейчас серьезно.
Ну, серьезней некуда, остановилась, уставилась на меня, ждала каминг-аута, по ходу. Наверное, с таким лицом его все ждутслегка не в себе, но серьезным.
Какое сегодня число?
Шестнадцатое мая.
Год?
Две тысячи восьмой.
Да нет, я сплю, отмахнулась.
Ответа и повторения пощечины уже не ожидалось. Таня просто развернулась и пошла в сторону буфета. Молча.
А теперь представьте, что в такую ситуацию попали вы. Представили? Ну-ну, и что бы вы делали? Кричали по всем углам и коридорам, что всё это шоу Трумана и верните меня обратно в мой две тысячи двадцатый? Обычно таких смельчаков по-тихому увозят в места не столь отдаленные поспать под капельницей. По мне, такая перспектива ну так себе. А еще помните, накануне две тысячи двадцатого кто-то хорошо закусил мышкойи всё в нем пошло не по плану. Интересно, сколько нас таких китайцев ходит по свету?
Я стояла среди яркого стеклянного коридора, а всё вокруг как будто замерло. Знаете, бывает так, когда ну очень уж поражен, ошеломлен, удивлен происходящим. Как выпускница филологического факультета могу сказать, что много еще синонимов можно подобрать к слову «черт бы его побрал», но, пожалуй, не продолжу. Приняв в ту минуту всю странность происходящего, я просто пошла за кофе.
На улицу вышли уже спокойнее. Я молчала. Медленно дышала и задерживала дыхание: вдох-выдох, вдох-выдох. Леночка так учила. В стаканах растворимый кофе, в голове ни одной мысли.
В нос ударил аромат сирени и цветений, но чихать не начала. Аллергия на весенние запахи у меня случилась только в двадцать семь лет. А тогда, в двадцать, я еще могла дышать полной грудью, и нос мой не требовал спрея. Сели на лавку под памятником академику Петровскому и уставились в перспективу. Всё это происходило молча, без вопросов и тем более каких-либо ответов. Потому что какие могут быть ответы, когда ты попал в шок-контент.
Ты сегодня переплюнула даже карточные бои Фролова с Лиманским, стало ее отпускать. Заговорила наконец со мной.
Может, я умерла и так выглядит ад?
Я с такой мыслью каждый день просыпаюсь.
Запивая события последнего часа отвратным пойлом, только сейчас начала понимать, как хорошо, что купила домой кофемашину. Уже лет девять я не чувствовала этого вкуса, этих запахов весны и пыльной дороги, не видела этой улицы и этого здания. И я рада, что всё это ушло из моей жизни. Ушло все, кроме Таньки. Да, пожалуй, ей уходить от меня совсем не нужно. Кто еще будет приводить меня в чувства?
А что, если я просто путешественник во времени?
Ты только людям об этом не рассказывай.
Пожалуй. Какой отвратительный кофе, когда осадок достал до гланд, сомнений не осталось.
Да так. Нормальный, допила она одним глотком всё оставшееся в пластике.
Ну ты дала! со спины прилетело по правому плечу и оставило след большущей человеческой лапы.
«Хорошо, что не по лицу», прищурилась.
Это был Лиманский. Они с Фроловым были нормальными. Такими нормальными парнями, у которых можно и денег занять, и сигарету стрельнуть. Но ни того, ни другого у них никогда не было или было, но не точно. В группе журналистов было всего ничего парней, и те за парней не считались, они же были своими.
А вы в карты режетесь каждую пару! встала в оборону Таня.
Не выспалась просто, попыталась оправдаться, чтобы не сочли за безумную.
Она, конечно, была не в себе, обнял ладонями лицо Виталик и хохоча забился в легком треморе.
Да ладно, она всегда не в себе, Фролов осмотрелся по сторонам, на часы. Зарубежку отменили.
Это лучшая новость за сегодня. Лиманский, вези меня домой, встала Танюха из-под памятника, чтобы уже уйти поскорее в сторону его машины. А ты давай-ка выспись, что ли.
Ага, махнула в ответ головой.
На пары хоть придешь завтра? видно было, что переживает.
Приду. А почему не должна?
А съемка? напомнила вдруг.
Съемка?
Поспи, Маш, ладно?
Еще бы мне вспомнить, в каком хронологическом порядке и как вся эта жизнь моя проходила в этом дурацком две тысячи восьмом! Какой-то сюр вокруг, внутри меня. По ходу, сменился шеф-ред моей жизни и решил всё переписать. Госбюджет пилитна буквах зарабатывает.
В голове была всего одна мысль, которую я боялась не то что произнести, да и думать сопротивлялась. Но она выскакивала, как незавинченный болт на ровной поверхности: «Что, если я на самом деле сошла с ума и все об этом знают, а я нет?» Мурашки побежали по спине. Страшно. Недоказуемо. Необъяснимо.
Ну что, куда ты? спросил собирающийся уйти под деревья Фролов.
Мне надо пройтись.
Ну пошли, проводишь меня, закурил свой «Мальборо» вонючий и сравнялся в шаге.
От солнца слезилось. Я и забыла уже, каким ярким может быть город, словно под амфетаминами. Яркие машины, из которых доносился оранжевый блюз. И вроде бы все пытаются что-то успеть, но вовсе не торопятся. Странное ощущение придуманной яви. С ветки на ветку перекатывался солнечный шар. Весь этот полуденный зной сковывал грудную клетку, и невозможно было продохнутьеле дышалось.
Жареное солнце сегодня, наконец вздохнула.
Так бывает в больших городах, Лёшка курил медленно, смакуя горький табак.
Курить не хотелось совсем. Хотя, возможно, сигарета сейчас помогла что-нибудь придумать. Тревога сжала, как в объятьях. Не отпускало желание скорее это всё прекратить.
Мне нужен нормальный кофе! единственное решение, которое смогла принять в этом осознанном бессознательном.
К «Лимону» тогда надо.
В «Лимоне» было всё как в Греции. Хочешь сухую лапшупокупай, хочешь заваритьтам и заваривай. В ларьке продавали сигареты, пиво, и что самое важноетам варили кофе. Рядом с магазинчиком всегда толпились люди. Еще бы, «Лимон» был создан для студентов и алкоголиков. Единственный на районе круглосуточный магазин. А чтобы вы понимали, в том моем две тысячи восьмом году алкоголь можно было купить в любое время суток. Закончилось у вас обжигающеебеги за второй.
Слушай, Лёш, а Перун путешествовал во времени?
Лёшка был из тех, кто собирались по выходным в поле и бились на мечах. Их женщины варили щи из крапивы, а дети тех, кто постарше, разжигали огонь при помощи трения камней. Лёшка занимался исторической реконструкцией. Вообще, славянская мифология была коньком Фроловауже потом, ближе к тридцати, он издаст восемь книг из своих мифологических фантазий и заведет ютуб-канал, продолжая по выходным ходить в кольчуге и биться на мечах. А тогда, в двадцать, он просто планировал выжить, потому что столько пить, сколько пили они по пятницам с Лиманским, можно было, пожалуй, только славянскому богу Припегала.
В мифологию ударилась?
Головой, кажется. Так что там Перун?
На самом деле реальной славянской мифологии почти не сохранилось, совсем немного фольклор донес, но там собирали этнографию всего два человека буквальноВеркович и Афанасьев. В летописях краем совсем, имена богов в основном.
Что, совсем никто не путешествовал? Зачем тогда ваша эта мифология нужна?
Ну, потенциально Баба-яга была стражем между мирами, изба ее всегда на краю леса стояла, метафорически, как раз на границе между миром тем и этим. Молодильные яблоки время вспять отматывали, но связано ли это с мифами, не уверен. Это если брать славянскую мифологию.
А что-нибудь типа «уснул дома, проснулся вчера» было?
В нашей нет.
В нашей? В моей Адам и Ева по деревьям лазали, яблоки срывали. Яблоки!
Ну в славянской, фух, выдохнул глубокозадела, по ходу, В индийской мифологии такое было. Царь Мучукунда попросился поспать и проспал несколько веков, а потом рази в будущем проснулся, враги разбудили.
А в прошлом? Летал кто-нибудь в прошлое?
Марти Макфлай летал.
А это какая мифология?
Мифология Эмметта Брауна.
Никогда не слышала.
Демидова, блин! подытожил он красноречивым «блин» мое киноневежество.
Да, «Назад в будущее» я посмотрю в две тысячи шестнадцатом году вместе с Даней. Именно такое же «блин, Демидова» скажет и он. Посмотрю и забуду.
Короче, это не оттуда, отряхнулась от своего киноневежества я.
Ты сегодня странная, Маш.
Я бы вообще себе в тот день не доверяла. Странная Машаэто как-то мягко еще.
Впрочем, как и всегда?
Не можешь оправдатьсяшути. Так учил Кулагин.
Впрочем, как и всегда, подтвердил он.
У «Лимона», как и ожидалось, толпились людикто-то за кофе, кто-то за пивом. Небольшой ларек в восемь метров с гигантским фруктом на крыше обступили студенты и любители, что покрепче кефира. Чем ближе мы подходили к дверям, тем сильнее доносился запах кофе. Вкусного кофе, который спасал. Невкусный никогда не спасал. Май. Жара. Канун сессии. Кругом студенты. Кайф.