С тобой - Валя Шопорова 8 стр.

 Я уже не знаю, что тебе рассказывать,  с тоской произнёс Дориан и положил руки на край постели близнеца, а на них голову.

Он обернулся к экрану аппарата фиксации жизнедеятельности. Табло гласило, что сердце Леона билось со скоростью шестидесяти трёх ударов в минуту, это же нормальный пульс, и руки его были такими тёплыми, будто он всего лишь на полчасика прилёг вздремнуть, а не был не в силах проснуться уже больше месяца.

Вздохнув, Дориан снова опустил голову на руки и заговорил:

 Кажется, я исчерпал себя. Кто бы мог подумать, да? И я уверен, что ты будешь долго смеяться с того, что всё-таки наступил такой момент, когда у меня закончились силы для болтовни, нужно лишь дождаться этого Но всё равно ведь я не могу молчать? Не должен?

Он помолчал пару секунд, внимательно смотря на старшего, а после продолжил, самостоятельно отвечая на свой вопрос:

 Не должен. А значит, я буду говорить, нужно только придумать тему и оттолкнуться от чего-нибудь Знаешь, Лео, я только сегодня понял, что уже наступил октябрь. Погода, признаться, ни к чёрту. Постоянно идёт дождь и вот сейчас он снова начинается.

Дориан недолго посмотрел в окно, на водных змеек, стекающих по стеклу на фоне грязно-свинцового неба, и снова повернулся к близнецу.

 Эван и Леонард тоже каждый день приезжают в больницу, узнают, как ты, но в палату не заходят, потому что по требованиям безопасности в ней может находиться только один посетитель, а они правильно понимают, что я даже на минуту не уступлю им своё место.

Дориан вновь взглянул на монитор, теперь на нём отражалось, что пульс Леона был равен шестидесяти девяти ударам в минуту.

 Лео, почему же ты не можешь подать мне знак, что я должен сделать, чтобы ты пришёл в себя? Я бы из кожи вон вылез, но сделал это. Но ты молчишь Знаешь, только тогда, когда ты заснул, я понял в полной мере, что значит  одиночество сводит с ума. Мы же всегда были вместе, с самого начала, с того момента, когда перестали быть одним человеком, организмом? Я не знаю, как это правильно сказать, но я думаю, что ты меня понимаешь. Ты ведь сам когда-то говорил мне: я  это ты, ты  это я, мы одно целое. И сейчас мы тоже вроде как рядом, я могу взять тебя за руку, но это не то, этого чертовски мало. Твои глаза закрыты и поэтому и в моём мире тоже темно.

Дориан покачал головой, подтверждая то, насколько невыносимо ему было без близнеца. Ни в одном языке мира не было достаточно слов, чтобы описать то, что он чувствовал.

Он молчал несколько минут, а затем опустил глаза и несмело произнёс:

 Я вспомнил, что есть кое-что, что мы с тобой не обсудили. Просто не успели. И я не уверен, что у меня хватит духа рассказать тебе об этом, когда ты будешь смотреть мне в глаза, но я хочу быть честным с тобой, пусть мне и страшно, и стыдно.

Дориан тяжело вздохнул, собираясь с мыслями, и продолжил:

 Надеюсь, ты не возненавидишь меня за это, потому что я ведь знаю, как ты относишься к этому, но я сделал это, а значит, должен иметь смелость, чтобы признаться.

Младший Ихтирам вновь замолчал. Тяжело было признаваться в том, что так задевает самого родного человека, пусть даже сейчас он и не мог показать об этом вида.

 Начну, пожалуй, так  у меня для тебя новость, которая тебя точно порадует. Я убедился в том, что я точно не гей. Не знаю, что у меня с ориентацией, может быть, она у меня вообще никакая, но точно не нетрадиционная. Можно выдохнуть, да? Весь мир оказался неправ и ему придётся обломаться. Вот только тебе точно не понравится то, каким способом я выяснил то, что мужчины меня не привлекают, потому что я понял это опытным путём. Помнишь тот вечер, когда я угрожал застрелиться, если ты не завяжешь с дурью?  Дориан украдкой поднял взгляд к лицу старшего.  В тот вечер, уйдя из дома, я просто кипел от злости на тебя, мне хотелось сделать что-то назло тебе, что-то такое, что точно ранит тебя. И я достаточно легко придумал, как мне отомстить. Сейчас говорю это и самому смешно и жутко с себя, но на тот момент я был обижен, в моей крови была огромная доза метамфетамина, которую я отнял у тебя, и мне казалось, что я всё делаю правильно. Леон я поехал в гей-клуб. Снял там первого попавшегося парня и отсосал ему в туалете.

Дориан замолк, опустил глаза к рукам близнеца и в удивлении распахнул их. Пальцы Леона подрагивали, будто пытались начать двигаться после долгого оцепенения, особенно заметно это было на тех пальцах, которые не были закованы в гипс.

Не сводя взгляда с рук брата, совсем не моргая, младший продолжил свою исповедь:

 А потом мне встретился Рабан Адлер, и я уехал с ним. Мы переспали. Мне казалось, что если я буду вести себя так, сделаю то, чего никогда бы прежде не сделал, мне станет легче, но на утро мне стало противно от самого себя, от одной мысли о том, что я провёл с ним ночь, а вдобавок он потребовал продолжения. И смех и горечь всей этой ситуации в том, что ему я отказал, но потом, сбежав от тебя в Берлин, продолжил свои попытки стать геем.

Движения пальцев стали ярче, отчётливее, слегка двинулась и вся левая рука, дрогнули губы. Это было необъяснимо, но даже в коме Леон не смог проигнорировать рассказ близнеца о его гомосексуальных похождениях, слишком эта тема была для него острой.

Дориан совсем перестал дышать от радостного шока. Леон отреагировал на его слова, не смог не сделать этого. В груди бушевали пламя и искры предвкушения долгожданного чуда и страх того, что оно всё же не свершится.

Дориан ухватился за ту единственную нить, которая у него была, и, не придумав ничего лучше, в красках и самых пошлых подробностях начал описывать то, что делал с немногочисленными любовниками, едва ли в лицах не показывал.

Щёки пылали от таких откровений, но Дориан истово, будто в последний раз, надеялся на то, что именно эта похабщина по нелепой иронии сможет разбудить Леона.

 и только дома я обнаружил, что у меня на парике была сперма!

Аппарат продолжал отображать повысившуюся активность тела. Леон пошевелил губами, будто хотел облизнуть их или что-то сказать, ресницы его вздрогнули, и ещё раз.

 Открой глаза,  прошептал Дориан, затаив дыхание, не сводя взгляда с лица близнеца. И он открыл.

Радостный визг Дориана, верно, слышала вся больница. Он кинулся обнимать Леона и, вспомнив, что может повредить ему что-то, отпрыгнул от него, словно ошпаренный.

 Леон, Лео, ты пришёл в себя!  сбивчиво тараторил младший. Господи, как долго я этого ждал! Как ты себя чувствуешь? Лео?

Он говорил с неимоверной скоростью, едва не скача вокруг постели близнеца, кидался то к нему, то от него. Только через три минуты Дориан заметил, что старший совсем не отвечает ему.

 Лео, ты себя плохо чувствуешь?  нахмурившись, тревожно обратился он к брату, коснулся его плеча.  Ты меня слышишь?

Леон уже не был подключён к аппарату искусственного дыхания, и никакая трубка не мешала ему говорить. Но он не отвечал и даже мимолётным микродвижением мышц лица не реагировал на слова близнеца.

 Леон?  в голосе Дориана появлялось всё больше волнения, он вновь тронул старшего за плечо.  Леон, тебе плохо? Больно? Ты не можешь говорить?

Леон продолжал молчать, ничего не выражающим, мутным взглядом смотря мимо близнеца, а после вновь прикрыл глаза.

 Нет!  отчаянно крикнул Дориан.  Не засыпай!

Он схватил Леона за подбородок, вынуждая смотреть себе в глаза, но тот его будто не видел; веки стремились сомкнуться.

 Не закрывай глаза! Не засыпай снова! Держись, Лео, прошу тебя, борись! Не спи! Ты нужен мне здесь! Лео!

Дориан перешёл с крика на сбитый шёпот, гладя близнеца по щеке:

 Прошу тебя, не засыпай, это рискованно Держи глаза открытыми

Дрожащей от эмоций рукой он нажал на кнопку вызова, сообщил о том, что Леон пришёл в себя. И как только команда врачей во главе с доктором Вальтером прибежала в палату, Дориана выгнали в коридор.

Дориана пытались отправить домой и врачи, и приехавший Фишер, но он не слушал никого. Леону потребовалось больше суток на то, чтобы его мозг начал нормально функционировать и сознание окончательно вернулось к нему. И всё это время Дориан оставался в клинике: не спал, не ел, не пил, не присел ни на минуту, даже не курил, боясь что-то пропустить, хоть очень хотелось от нервов, рыбкой на сковородке прыгал около дверей отделения, потому что от палаты его отогнали, чтобы не мешал медперсоналу.

Когда к нему вышел доктор Вальтер и сообщил, что он может зайти к Леону, Дориан опрометью бросился в палату к близнецу, не слыша больше ни единого слова мужчины. Сердце билось с опасной скоростью, а после, когда он остановился на пороге палаты, замерло в груди. Там, на кровати лежал Леон. С открытыми глазами. Лежал и вопросительно смотрел на него.

Губы Дориана растянулись в глупой и самой счастливой улыбке. В груди искрило от тысяч и тысяч слов, которые он хотел сказать близнецу. Но Леон его опередил.

 Ты тоже мой доктор?  спросил он.

Дориан в неподдельном удивлении поднял брови, под рёбрами засело сосущее ощущение дурного предчувствия, но до мозга оно ещё не доходило.

 Леон, ты прикалываешься? Я твой брат!

 Брат, значит  задумчиво проговорил старший.  И ты здесь работаешь врачом?

 Каким врачом?! Я певец! В смысле, солист в нашей с тобой группе.

 Так я тоже музыкант?

Дориан открыл рот и снова закрыл, слова внезапно застряли на подступах к горлу; сознание отчаянно сопротивлялось тому, что становилось всё более очевидно.

 Леон, прошу тебя, скажи, что ты шутишь,  с мольбой произнёс младший.  Ты же помнишь меня?

Леон повернул голову чуть вбок, окинул его изучающим, усталым взглядом.

 Не помню. Но, наверное, должен.

 Ты же просто шутишь, да? Пугаешь меня?

 Ты странный

Леон попытался лечь удобнее и поморщился от боли в затёкших мышцах и не до конца сросшихся костях.

 Тебе больно?  мгновенно переключившись, участливо спросил Дориан, подошёл к постели старшего.

 Очень неприятно,  Леон вновь поморщился.  Можешь поправить подушку, повыше поднять?

Покивав, Дориан исполнил просьбу, снова посмотрел на близнеца. Почувствовав его пристальный взгляд, старший скосил к нему глаза. Дориану так хотелось что-то сказать, как-то поддержать, но слова сплелись в плотный ком и отказывались покидать грудь. И снова Леон сам обратился к нему.

 Как тебя зовут?

Дориана этот такой простой вопрос привёл в полную растерянность. Потому что он ставил точку в его жалких попытках отрицать реальность. Леон никогда не был великим актёром, такое искреннее незнание невозможно сыграть, тем более с тем, кто знает тебя наизусть, и нельзя подделать взгляд, глаза, как известно, не врут.

 Дориан,  ответил младший, потупив взгляд.

Леон едва заметно кивнул и прикрыл глаза. Помолчав немного, Дориан снова заговорил, голос его дрожал.

 Лео, я уверен, что совсем скоро ты всё вспомнишь. Это всё не беда, переживём.

Было похоже на то, что он пытался убедить в том, что всё будет хорошо, в первую очередь себя, потому что складывалось такое ощущение, что Леону было вообще всё равно: он не ответил и не кивнул, даже глаза не открыл.

 Леон, ты можешь не слушать меня и не верить мне, но так и будет. Я буду рядом с тобой и помогу тебе во всём.

«Это моя роковая карма».

И снова в ответ не прозвучало ни единого слова. Леон продолжал лежать с закрытыми глазами, дыхание его было тихим и размеренным.

 Леон?  Дориан едва ощутимо коснулся плеча близнеца.  Ты спишь?

Молчание стало утвердительным ответом. Младший закусил губу и, прошептав:

 Хорошо, спи,  вышел из палаты. Около неё его ждал доктор Вальтер.

 Дориан, вы так быстро убежали от меня, что я не успел вам кое-что рассказать,  серьёзно произнёс мужчина.

 Я уже знаю всё,  Дориан прислонился к стене и съехал по ней вниз, садясь на корточки, в бессилии заламывая руки.  У Леона амнезия.

 Да. Но поверьте мне, это самые незначительные последствия в его случае.

К ним подошёл и Фишер. Дориан не запомнил, как продюсер уговорил его поехать домой и вызвал Самюэля, чтобы тот забрал его. И он же позвонил Эвану и Леонарду и попросил, чтобы кто-нибудь из них приехал к младшему Ихтирам домой и побыл с ним.

Эван перехватил Дориана на крыльце, он пытался что-то говорить, спрашивать, но Дориан молчал, будто вовсе не слышал его. Поднявшись в квартиру, Дориан налил себе полный стакан коньяка и залпом выпил его. Это было очень опрометчивым поступком с учётом того, что ел в последний раз он утром вчерашнего дня.

 Дориан, мне позвонил Рональд и сказал, чтобы я ехал к тебе,  произнёс Эван, когда Дориан поставил стакан на полку.  Может быть, расскажешь уже, что случилось? Меня твоё молчание пугает.

 Леон пришёл в себя,  ответил Дориан, продолжая стоять спиной к другу и стеклянным взглядом смотря в стену.

 Так это же здорово! Вот видишь, я же говорил, что всё будет хорошо! Чего же у тебя тогда вид такой, будто ты смерти в глаза заглянул?

Дориан шумно втянул воздух, прикусил губу. Да, в самом деле, всё было хорошо, Леон был жив, он очнулся, и это главное. Но Дориан не мог нормально радоваться этому, он чувствовал себя так, будто наконец-то получил в руки самый долгожданный подарок, а в коробке оказалось что-то не то. Самое страшное «не то»  близнец смотрел на него, как на совершенно чужого человека.

 Да, здорово,  негромко ответил Дориан, опустив глаза.

 А мина почему такая кислая? Рассказывай уже всё. Или мне из тебя надо по слову клешнями вытягивать?

Дориан опустил голову ещё сильнее, отчего позвонки на шее пиками проступили под кожей, как-то весь сжался.

 Леон меня не помнит. У него амнезия.

Эван также опустил голову и закусил губу. И его тоже омрачило известие о беспамятстве Леона, но он понимал, что должен не показывать об этом вида. Потому что Дориан мог быть невероятно сильным в чём угодно, в любых самых сложных обстоятельствах, но только не в том, что касалось старшего. А значит, ему нужны были поддержка и уверенность от тех, кто был рядом.

 Это, конечно, печальная новость, но не самая старшая,  произнёс Эван и похлопал друга по плечу.  Ты же смог вернуться к нормальной жизни, а значит, и Леон сможет. Ты только не раскисай, мы с вами.

Слова Прежана звучали ободряюще, но они заставили задуматься. За доли секунд перед глазами Дориана пронеслось всё то, что Леон некогда сделал для него, все те восемь месяцев безотчётной самоотверженности и нечеловеческих усилий, которые проявил в то время старший. От этого по коже пробежал холодок, и заранее опустились руки.

«А что, если я не справлюсь?»,  подумал Дориан.

Но он тут же отогнал эти мысли, запрещая себе даже допускать подобное, стиснул в отчаянной уверенности зубы и сжал кулаки.

«Я смогу. Сделаю всё возможное и невозможное, но справлюсь. Больше я не струшу. Больше я не имею права быть слабым».

Глава 12

«Кома прошла в лёгкую и не отразилась на психических функциях»  примерно так звучали слова врачей, если переводить их на нормальный человеческий язык.

Леону действительно повезло, после достаточно продолжительной глубокой комы он даже не обзавёлся проблемами с речью, которые характерны для данной ситуации, его сознание было ясным, а снижения уровня мышления не отмечалось.

Вкупе с остальными повреждениями черепно-мозговая травма Леона настораживала эскулапов, но если рассматривать её отдельно, то она была не столь тяжёлой и опасной, какая была у Дориана. Основной удар во время катастрофы у Леона приняла не голова, а грудная клетка, что с немалой долей вероятности спасло ему жизнь. Потому что если бы такая же сила удара воздействовала не на грудь и туловище, а на черепную коробку, её бы потом пришлось уже посмертно по мельчайшим кусочкам извлекать из мозга и собирать, как пазл.

Потому и амнезия у Леона была не столь глубокой и разрушительной для личности, как была у младшего. Он осознавал себя, в нём были живы ассоциации и прижизненно приобретённые навыки. Просто он не помнил ничего, что составляет память любого человека: близких и любых других людей, которые встречались ему в жизни, собственных достижений и промахов и так далее. И амнезия стёрла и того, кто прочно вплёлся в сознание ещё до того, как в нём появилось самое первое воспоминание.

Наконец-то и Эвану с Леонардом позволили навестить Леона. Они были счастливы вновь увидеть друга после столь долгого перерыва, рассказывали о всяком, спрашивали. И Леон отвечал на их энтузиазм улыбками, по возможности отвечал на вопросы и спрашивал о том, что его интересовало и волновало.