«Шлюхи, ненавижу!» Дотлевшая сигарета полетела в стоящую у подъезда машину, но своей цели не достигла, и сосед кулаком выместил злость на балконной двери.
Посвежевшая после душа жена с бесцветным лицом понимающе покивала на отказ присоединиться к ней и ее подругам в баре и принялась перебирать наряды в гигантском зеркальном шкафу, вросшем в сопредельную с соседской квартирой стену. После ухода супруги он впал в болезненное нетерпение, ожидая отъезда ауди. Наконец, блестя пробившейся сквозь редкий пушок лысиной, слуга народа вышел из подъезда и вскинул голову, насколько позволяла складчатая бычья шея, словно ожидал прощального жеста: воздушного поцелуя или взмаха платка.
Перегнувшись через перила, сосед с балкона силился увидеть сквозь задернутые занавески ее квартиры хоть какое-то шевеление или тень и с облегчением не увидел.
Какого черта он приперся?
Незваный гость заполнил собой игрушечный коробок прихожей, отразившись от края до края в мутноватом настенном зеркале, искривляющем предметы то ли от старости, то ли по прихоти сумасшедшего зеркальщика. На ее лице застыла сдержанная улыбка, скрывающая настоящие чувства, и он во что бы то ни стало хотел сорвать ее. Но соседка наматывала на палец тонкую цепочку с золотой безделушкой и, казалось, нисколько не обиделась на то мерзкое и оскорбительное слово, которое он два часа таскал в звенящей голове и перекатывал по верхнему небу, как колючий шарик.
Я никому не даю обетов верности.
Ты еще хуже, чем я думал.
А разве ты думал, когда остался? Ты всего лишь хотел шлюху и получил ее. Беспощадная к себе, она не испугалась привычного ему слова. И если ты ошибся
Я?
Он задохнулся от нахлынувшего гнева. Никто не смел указывать ему на его ошибки и просчеты! Тем более, эта шлюха, депутатская подстилка, дура без фантазии!
Я ничего не обещала и ни в чем не солгала. Она удерживала на губах синтетическую улыбку и не отводила чуть сощуренного пасмурного взгляда. Возвращайся в свою благополучную жизнь.
Вот это все моя жизнь! не выдержал он и саданул кулаком по косяку двери. Мне незачем куда-то возвращаться.
Хорошо.
Хорошо? Просто хорошо и все?
Мне нужно прибраться и в душ.
Он был уверен, что она намеренно изводила его, подчеркивая свою независимость, и он, как всегда, не мог победить ее упрямство.
Да и черт с тобой!
Сосед хлопнул дверью с такой силой, что в трех жалких метрах ее коридорчика снова под обоями зашуршала осыпавшаяся штукатурка, как мышиные лапки, но через несколько минут попросился назад, ложась всем весом на вытертую кнопку звонка. Соседка с опаской приоткрыла дверь, но, увидев вместо негодования почти мольбу в его всегда насмешливых глазах, примирительно улыбнулась и прижалась спиной к зеркалу, пропуская мужчину в дом. В комнате сладко пахло вином из высоких бокалов, но почти не было запаха дыма. Он с отвращением подумал, что ее недавний любовник, видимо, бережет здоровье и хотел сказать что-то язвительное. Но женщина ловким движением сдернула с разоренной кровати мятую простыню и ушла в ванную, и он постучал себя кулаком в наморщенный лоб, выбивая из головы призрак ушедшего гостя.
Ее опять не было слишком долго, и он, истомившись в ожидании, распахнул дверь. Клубы пара вырвались в маленький коридор, и мужчина остановился, ослепленный ярким светом. Большое полотенце соскользнуло с ее груди на пол и нахальной кошкой путалось у нее под ногами, у него не осталось времени отвести ее в кровать.
Потом он плескал себе в лицо холодной водой и рассматривал в запотевшее зеркало, охватившее половину стены, как она расчесывает волосы, которые длинными прядями соскальзывают по спине и пружинят, закручиваясь в тугие кольца.
Хочешь пить? спросила она, устав чувствовать его взгляд, и обернулась.
Только не кофе!
Женщина кивнула и вышла, а он, опершись руками о край раковины, остался бездумно следить за перламутровым водоворотом слива, отражающим ослепительный, почти хирургический свет. На кухне ее не оказалось, но, прежде чем отправиться на ее поиски, он раздвинул занавески. У подъезда уже зажглись фонари, и золотистая иномарка, приехавшая за вертихвосткой со второго этажа, сияла новеньким лаком. Сюда, к его женщине, как он опрометчиво позволил себе думать, приезжали черные представительские седаны или квадратные внедорожники. Вышколенные шоферы перегораживали половину двора, выпускали колечки дыма из приоткрытых тонированных окон и терпеливо дожидались релаксирующего на пятом этаже хозяина. Всплывшее в памяти напыщенное и лоснящееся лицо недавнего гостя вызвало новый укол ревности, как будто у него было право ревновать.
В комнате сгустился душный сумрак, и витал запах легких дамских сигарет. Он понял, что до чертиков хочет курить, но, не обнаружив в кармане привычной пачки, чертыхнулся и с тоской решил, что придется идти домой.
Ты просил пить. Из воздушных складок легкого одеяла она протягивала ему бутылку с водой. А сигареты можешь взять мои.
Он присел на край отглаженной простыни, затянулся тошнотворным на вкус ментолом и уронил вмиг отяжелевшие руки между колен.
Мне надо идти.
Иди.
А ты?
Я здесь живу, помнишь?
Если ты хочешь, чтобы я остался почти против воли пробормотал он и забрал у нее бутылку.
Это ты сказал, что тебе надо идти.
Упрямая и несговорчивая долгие месяцы, сложившиеся в причудливую цепочку лет, и при этом как никто умеющая быть покорной и преданной, сейчас она будто отстранилась от эмоций и играла чужую роль, а когда потянулась, чтобы ввинтить дотлевшую сигарету в пепельницу, он привлек ее к себе.
Не рассчитывай, что я так просто уйду.
Она ответила не словами, а стремительными, завоевывающими руками, обвившими его шею. Мужчина и глазом не успел моргнуть, как она потянула его на себя, будто успела соскучиться по еще не остывшим ласкам.
Подожди!
Он сделал два жадных глотка и водрузил потеющую ледяными каплями бутылку на столик между бокалами, где по кругу, словно пятна проказы, виднелись чужие отпечатки, пока она деловито и сосредоточенно расстегивала на нем рубашку.
В ее приоткрытых губах и в нежных уверенных пальцах, скользящих вверх-вниз по взъерошенному затылку было что-то незнакомое или неузнаваемое, чего он раньше в ней не видел и не подозревал. Она отводила его нетерпеливые руки, ловко выкручивалась из грубоватых объятий, а потом вдруг скользнула на подушки и посмотрела говорящими глазами, и если бы он не поспешил утвердить свое право быть сверху, то мог бы догадаться о многом. Но он был не в состоянии сдержать похоть, и, склонившись над распростертым телом, хрипло спросил:
Несладко приходится с этими приходящими?
И ее лицо сразу потухло, а ресницы сомкнулись, не позволив ему прочитать ответ. Но мужчине, запутавшемуся в сетях соблазна, не нужны были слова. Он заставил ее изгибаться в попытке удержать ускользающее наслаждение, менял ритм и торжествующе замирал, ожидая, что она даст знак прекратить эту муку. И когда она еле слышно застонала, будто стыдилась своей страсти, и спрятала пылающее лицо между истерзанных подушек, он посчитал себя отмщенным. Почти перекатился на спину, позволив ей бессильно скорчиться возле расписанной золотистыми лилиями стены.
Довольна? С самодовольством сытого самца он похлопал ее по влажному, неожиданно прохладному бедру и не заметил, как белеющие в темноте лопатки, словно сложенные крылья, дрогнули и окаменели, пока властная рука ощупывала доставшееся ей богатство женского тела. Или он умеет сделать это лучше?
Не говори о других.
Она села в кровати и принялась собирать на затылке волосы с таким серьезным видом, будто это был последний штрих перед выходом на бал, а у подъезда в нетерпении топталась четверка лошадей.
Да брось! Сосед перехватил ее напряженный локоть, и было непонятно, к чему относится это «брось» к ее целомудренному молчанию или к ненужной прическе. Что ты чувствовала, когда была со мной?
Тебя, просто сказала она и уронила кольца волос на плечи. Хочешь кофе?
Не надо кофе.
Он уложил ее голову к себе на плечо, высек пламя из зажигалки и с наслаждением вытолкнул в густой воздух струйку серебристого дыма. Но едва он разомкнул объятия, она воспользовалась моментом и отодвинулась. Они в молчании курили одну тонкую и длинную сигарету с прогорклым вкусом ментоловых леденцов, и он морщился и то и дело облизывал сохнущие губы. Силы уходили с каждой затяжкой, и оставалось только лежать, не касаясь друг друга остывающими телами, и подносить ко рту отяжелевшую руку с тлеющим над пальцами огоньком.
Уронив оплавленный фильтр в пепельницу, он задремал, свесив опустевшую ладонь почти до пола, как вдруг горячее дыхание обожгло ему шею, и знакомый голос прошептал в самое ухо «гроза». Он с трудом разлепил тяжелые веки. Женщина жалась к нему брошенным щенком и косилась в плотную стену занавесок, за которой удовлетворенно порыкивал далекий гром.
Как душно! Давай я открою окно.
Нет!
Ты боишься? Он приподнялся на локте, заглянул в побледневшее лицо с распахнутыми, как полуденные цветы, глазами. Кто в наше время боится грозы?
Время тут ни при чем!
Ее шепот был едва различим, и он склонился ниже, уже зная, что придется ее спасать, закрыв собой, спрятав среди подушек, приняв губами ее девчоночьи страхи.
Ты маленькая трусиха, хоть и спишь с серьезными мужиками.
Я просила тебя!..
Она вмиг забыла об упавшем в колодец двора ливне, о канонадных раскатах над столичными крышами и, как парус на ветру, заметалась в свете ветвистых молний, пробивающихся тусклыми вспышками в зашторенный прямоугольник окна.
Хочешь повоевать в полную силу?
За звенящим от водяных плетей стеклом на все голоса выли и бесились сигнализации оглушенных машин. В подъездах хлопали двери, впуская зазевавшихся жильцов. Хрупкие ветки многострадальных тополей осыпались в пенные лужи. В пламени грозовой инквизиции безнадежно полыхали стеллажи с книгами, гравюры и безделушки, привезенные из разных стран. Он расхохотался, вторя стихии, и принялся укрощать еще недавно податливое тело, задыхаясь в змеиных кольцах растрепанных волос. Среди всей этой какофонии ему слышалось, что она тоже рычит и стонет, как пойманная в капкан тигрица, и азарт хищника заставлял его покорять и обладать, отождествляя свою волю с ее желанием и считая сопротивление частью игры.
Ты прекрасна! Он с непритворным благоговением погладил ее щеку, тронул губами припухшие губы. Если бы час назад я только заподозрил, что ты можешь быть такой, я бы позавидовал сам себе.
Она всхлипнула и по-детски вытерла тыльной стороной ладони мокрый нос. Из-под сжатых ресниц все еще сочились обиженные слезы. Он выравнивал дыхание и ждал, что она заговорит, обзовет его идиотом и сволочью или простит и обнимет, но отчужденная женщина слушала жалобные завывания заблудившегося в переулках ветра и молчала.
Хочешь, я нам кофе сварю? Или пожарю яичницу? Или отнесу тебя в душ?
Его душу затопила непривычная нежность, и хотелось совершить в ее честь подвиг, пусть небольшой, почти пустяковый по сравнению с битвой за привычный государственный контракт, вроде победы над последним драконом или восхождения на вершину мира за бесполезной луной.
Я хочу спать! сухо отрезала соседка и, сверкнув глазами, отвернулась к стене.
Ну, конечно, глядя в ее сгорбившуюся спину с бессильно упавшими невидимыми крыльями, разочарованно вздохнул он. Мне тоже пора идти.
Часть 2
Он был слишком погружен в офисную суету, чтобы знать, что в полдень два раза в неделю соседская дверь открывалась, чтобы впустить девушку с круглым румяным лицом, обрамленным разноцветными прядями волос. С ее приходом в холодильнике поселялись продукты, мойка без сожалений расставалась с коричневыми кофейными каплями, белье оказывалось выстиранным и выглаженным, пыль со стеллажей и подоконников исчезала, словно сама собой, а старинные бокалы и рюмки хвастались друг перед другом сияющими боками. Помощница была в меру разговорчива, и хозяйке даже удавалось углубиться в книжку, пока на кухне звенела посуда и в ванной шумела вода. На это время в квартире раздвигались шторы, и женщина жмурилась от солнца и забивалась в угол кровати, будто вела свой род от румынских вампиров.
Если разноцветоволосая девушка и догадывалась, чем живет хозяйка, то осуждения не выказывала и лишних вопросов не задавала, не копалась в бельевых шкафах и не звонила двум десяткам опекаемых родственников в Запорожье. Однако в глубине души помощница хозяйку по-бабски жалела и мысленно рисовала картину неразделенной трагической любви, благодаря которой молодая еще женщина обрекла себя на добровольные муки в одиночестве без надежды завести детей, собаку, телевизор и широколистный фикус.
Ее проворные руки с обгрызенными ногтями делали свою работу споро, в конце дня получали кругленькую сумму и, прижимая к себе разбогатевшую сумку, с трепетом листали в метро рекламные проспекты магазинов, в которых позволительно было эти деньги спустить.
Вам надо сходить прогуляться, солнышко уже припекает, настаивала она, складывая постиранные вещи на спинке кресла. А то вон какая бледная.
Терпеть не могу бесцельные прогулки. Лучше расскажи, что там происходит.
Да что там может происходить! со снисходительным смешком оглядывалась на затворницу неунывающая украинская девчонка. Все одно.
И начинала ранжировать новости с самой главной с погоды, которая сегодня незаслуженно радовала всегда хмурых москвичей, или с концерта какой-то новомодной группы, песни которой в этой квартире были бы такими же неуместными, как грохот токарного станка. До глобальных мировых потрясений она добиралась в самом конце рассказа, упоминая о них сухой телетайпной строчкой. Почти всегда безразличная слушательница обреченно кивала и догадывалась, что скоро в ее квартире сменится гость, потому что отношения между Москвой и Европой портятся. Или в Азии палестинцы и евреи снова затеяли воевать. Или здравомыслящий американский бизнес больше не желает хоронить в бездонной яме российской экономики кровные миллиарды.
Зачем вам столько красивых вещей, если вы их совсем не носите? сокрушалась девушка, вернувшись в привычный материальный мир, как стрелка компаса к северу.
Хозяйка улыбалась одними губами и уверяла, что носит. Она догадывалась, что та считает себя невезучей, потому что на голову выше и на два размера больше. И эта ее молодая здоровая стать не позволяет надеяться получить что-нибудь «совершенно ненужное» в подарок, как это частенько случалось с ее подружками, нашедшими свое счастье в уборке квартир богатых иностранцев. Впрочем, ни один из этих «жертвователей» не платил своим работницам столь же щедро. Чаще всего работодатели ходили по квартире с белым носовым платком и возмущались нечистоплотностью местных девчонок, забывших протереть пол под тяжеленным диваном, который сдвинуть с места было под силу только дюжим грузчикам, затащившим его в дом. И лишь хозяйка маленькой квартирки никогда не перепроверяла, как выполнена работа, поэтому помощница иногда позволяла себе схалтурить. Правда, закончив трудовые подвиги, она вспоминала, что убогих обманывать стыдно, и в другой раз терла ванну или полировала вазочки с особым рвением.
Однажды она задержалась дольше обычного, раскладывая выглаженное белье по полкам, и опередила хозяйку, когда в дверь позвонили. Грузный мужчина, ввалившийся в полутемное пространство, увеличенное искривленным зеркалом, переводил водянистые глаза под кустистыми бровями с одной женщины на другую.
Она уже уходит! засуетилась покрасневшая хозяйка и отобрала у помощницы тускло отливающую серебром ночную рубашку.
Это дочка? спросил визитер, продолжая пялиться на девушку.
Подруга, зачем-то солгала женщина и подтолкнула его в комнату. Проходите, я сейчас. А ты можешь идти.
Помощница с изумлением уставилась в спину гостя, но хозяйка сунула ей в руку конверт и накинула на плечо ремешок от потрепанной джинсовой сумки, стоившей кучу денег на распродаже на Кузнецком мосту.