Это ваш поклонник? зашептала девушка и сделала недоумевающие и жалостные глаза. Он же толстый и старый. Противный!
Хозяйка вздохнула и посерела лицом, словно впервые глазами неопытной девчонки увидела себя рядом с этим и другими «поклонниками», приходящими в ее дом.
Ужас какой! бормотала помощница в закрывающуюся дверь. Оно того не стоит.
Но хрустящий банкнотами конверт два раза в неделю, дорогие наряды в старом шкафу со скрипучей дверцей, маленький засыпной сейф в углу комнаты, целомудренно прикрытый ажурной салфеткой, убеждали ее лучше любых слов, что еще как стоит и стоит немало.
Затворница щелкнула замком и несколько секунд смотрела невидящими глазами в коричневый дерматин, как в зеркало, а потом распустила тугой узел волос и, убрав с лица выражение безысходной брезгливости, появилась перед гостем со штатной улыбкой.
Вы сегодня раньше обычного. Что-то случилось?
Навещать ее так часто, как требовало вожделение, сосед не мог. Но желания не подчинялись разуму и вспыхивали в нем внезапно и неосознанно, стоило услышать запах ментоловых сигарет, склониться над чашкой эспрессо или увидеть в сувенирной лавке непритязательную безделушку. К счастью, мысли о ней приходили только в минуты отдыха. Даже в периоды «серьезных» юношеских влюбленностей вся его жизнь была подчинена работе.
Поначалу работа до отказа заполнила его офисный мир, что было по молодости еще закономерно и объяснимо. Однако очень расторопно она добралась до обеденных перерывов и перекуров и научилась удерживать его от порыва влиться в поток спешащих домой «белых воротничков». Однажды она шагнула за оговоренные рамки, захватила пространство машины, столовой, отсудила для себя кабинет в квартире и подчинила своему распорядку выходные и праздники. Для себя ему осталось до смешного мало места: краткие измены женам в гостиничных номерах, пара стоек в шумных барах, душ и спальня, куда работа тоже намеревалась прорваться, и откуда он гнал ее, осознавая, что нельзя сдать последний оплот свободы и продолжать оставаться человеком. С момента, когда он понял, что не он владеет делом, которое выбрал и в котором добился успеха, а дело овладело им всецело и почти без остатка, прошло не так много времени. Это понимание пришлось на трудный возраст «свершений» после сорока, который мужчины тратят на поиски истины. Чаще всего находки ограничиваются очередной длинноногой красоткой, годящейся в подружки подросшей дочери и прельстившейся красной спортивной машиной и неизбежным ролексом.
Именно тогда его персональной соблазнительницей стала маленькая квартирка с окнами на запад, и до грехопадения ему и в голову не приходило, что эту пьесу написала женщина. Не такая молодая и эффектная, как ему нравились, бесстыдно доступная для других и в то же время нарушившая привычные рамки и стереотипы. Она смогла противостоять войску, захватившему мир вокруг него и легко и незаметно начала отвоевывать в этом мире пространство для себя. Сначала в столовой и даже в кабинете, что объяснялось близостью ее собственного мира за смежной стеной. Потом он увозил мысли о ней на работу. И они тянулись за ним от подъезда, как шлейф ее духов или сигаретного дыма. Потом краткие перекуры возвращали его в томительные дымные часы в зашторенной комнате, и он застывал, почти физически ощущая ее прикосновения, и пропускал мимо ушей обращенные к нему слова. Во время обедов с набившими оскомину разговорами о плане, договорах, налоговых льготах и акционировании он прозревал, что сорока пяти минут для еды много, а для близости с ней мало. И задыхался от ревности, рисуя себе совсем не пасторальные картины, где она принимала очередного любовника, который мог провести в этом доме не только обед, но и задержаться до ночи, пока иномарка терпеливо урчала во дворе. Теперь по окончании рабочего дня, заслышав шуршание одежды и цоканье каблуков в коридорах здания, он торопился подписать, дочитать, отослать. Громко негодовал, глядя на неумолимо краснеющие маршруты на электронных картах города, оттого, что каким бы путем он ни выехал, час или полтора уйдут на преодоление жалких семи километров. И дорога обернется пыткой, потому что всякую минуту придется думать о женщине, о стоящей под парами машине, о смятых простынях в полумраке комнаты, паутинке трещин на китайском лаке и бриллиантовых брызгах воды в ее волосах.
Как решился твой вопрос с квартирой?
Это единственное, что захватило его внимание, хотя собеседник разорялся уже минут двадцать, в течение которых ему даже удавалось в нужных местах хмуриться и кивать.
Я с ней сплю, ответил он невпопад.
Неосторожное мальчишеское признание прозвучало, как пушечный выстрел. Он встретился глазами с человеком, который много лет понимал его с полуслова, и был неприятно поражен осуждением, которое в них увидел.
Не вздумай ничего ляпнуть!
Для него не было секретом, какими словами прокомментирует адюльтер сидящий напротив человек. Это были его собственные слова, его мысли, его сомнения и обиды.
Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. А что жена?
О той, другой, запретной, говорить было рискованно, зато не возбранялось оторваться на этой.
А что жена?! взвился он. Может, мне у нее совета спросить?
Ты нарываешься на скандал как будто специально. Гулять там, где работаешь и где живешь
Скандала не будет, мрачно огрызнулся он и прикурил от умирающей сигареты, как путник на ветру. Откроет рот закроет за собой дверь.
Ну, если оно того стоит
Партнер никогда не выказывал лишних эмоций, тем более, по таким пустякам, и сейчас не стал читать дружеских нотаций, хотя в душе был удивлен, что на весах знакомой ему жизни балансировали такие несравнимые ценности, как брак и сиюминутная связь.
Но ты же не ходишь к ней прямо туда? осторожно уточнил он и догадался об ответе по хмурой растерянности собеседника. У тебя ведь есть номер.
Соседу и в голову не приходило умыкнуть ее в гостиничное раздолье на окраине Москвы с поскрипывающей кроватью «для молодоженов». Подальше от их общего дома, от машин со знакомыми номерами и дворовых бабушек чекистской закалки с цепкими глазами за толстыми стеклами очков. Это было так же дико, как высадить в заснеженную клумбу экзотический африканский цветок.
А ведь, пожалуй, попробовать стоило. И тогда его не будет преследовать чужой запах и вид скомканных простыней, и не будет сводить с ума шелковый халатик и заправленная за ухо прядь волос. Не будет повода ревновать ее к пассажирам залетных иномарок. Останется только она. И какой она будет за пределами своей убогой норы? Ведь он никогда не видел ее в платье и на каблуках, с украшениями в ушах и на шее, при дневном свете, среди других людей. Узнает ли он ее в коридоре перед дверью номера, где побывали все его случайные и неслучайные подруги?
И почему такая простая мысль не приходила ему в голову раньше? Надо просто вывести ее «из тени», пригласить в ресторан, рассмотреть, как дотошный энтомолог изучает новый вид мотылька, пришпиленного булавкой, и убедиться, что вся ее загадочность и непостижимость это такой же «пшик», как незамысловатые капризы второсортной певички в поисках богатого мужа.
В отель, говоришь, хмыкнул он, когда друг уже и думать забыл о своем вопросе. Поедемте в номера, мадемуазель.
Я не пойду. Женщина потрясла все еще влажными волосами и зябко запахнула полы халата. Я быстро устаю от толпы.
Есть чертова прорва маленьких ресторанчиков, где почти всегда пусто, продолжал настаивать он, звериным чутьем угадав, что она будет отчаянно сопротивляться. Я всегда удивлялся, как они умудряются выживать.
Почему для тебя так важно вытащить меня из дома? Или ты думаешь, что я не умею вести себя на людях? Или что у меня страшное заболевание, не позволяющее мне бывать на солнце?
Не ерничай, я всего лишь предложил сходить в ресторан.
Сегодня она была несколько взвинчена, и сосед насупился, как филин в полдень.
Не злись! Проходя мимо, она почти невесомо коснулась его плеча. Зато здесь мы можем делать все, что хотим.
Я и там могу делать все, что хочу, с апломбом заявил он ей вслед, и она обернулась от двери и понимающе улыбнулась. И не вздумай во мне сомневаться!
Как я могу, мой господин!
Она вернулась, опустилась на ковер возле его кресла и прижалась щекой к его колену. В этом ее театральном жесте было больше покорности и преданности, чем иронии, и он, не поверивший словам, вмиг забыл, о чем они спорили минуту назад.
Черт с ним, с рестораном. Он утонул пальцами в темных кудрях, побежавших до самого пола. Мы и дома поедим.
Хозяйка квартиры едва заметно кивнула, будто с неохотой подчинилась его воле, а не вынудила его сделать по-своему.
Ты вертишь мной, как собака хвостом, вслух догадался он, оказавшись рядом на ковре.
Или как хвост собакой.
На этот раз ей пришлось скрывать улыбку под опутавшими его шелковистыми прядями с изысканным ароматом цветущего апельсинового сада.
Похоже, у этой новый поклонник, сквозь зубы невнятно заметила жена, когда он на сон грядущий плеснул себе виски в хрустальный стакан и зазвенел кубиками льда. Вылитый мафиози в дипломатической машине. Может, итальянец или вообще турок. И где она ухитряется их цеплять?
Прямые поставки из-за границы, бездарно ляпнул он, пролив жидкость на блестящую поверхность стола, и с досадой принялся выжимать намокший манжет рубашки.
Думаешь, она из эскорт-услуг? подхватила тему жена, будто не заметила его неловкости, и тут же вступила в диалог сама с самой. Да она почти никуда не ходит. Сидит такая мышь в подполе, а мужики меняются, как в эстафете.
Мысль о том, что грязное сутенерское агентство управляет ею, словно балаганной марионеткой, была нестерпимой, как зубная боль. Он молча покосился на супругу и вытер пальцы о рубашку.
Его издавна занимал вопрос, почему молодая и привлекательная женщина ведет отшельническую жизнь за шторами в крохотной квартирке с безнадежно устаревшей мебелью и необходимым минимумом технических новшеств. Без родственников и школьных подруг, без комнатной собачонки с визгливым голосом, без красно-бурой герани в горшках, наедине с книгами, сигаретным дымом и собой.
Перестань! рассмеялась соседка, когда он заговорил о ее почти аскетическом уходе от мира. Я бываю на театральных премьерах и на вернисажах, изредка езжу отдыхать на ипподром и даже хожу на скучнейшие приемы. Не каждую неделю, конечно, но все-таки выбираюсь из своей берлоги.
И, чтобы развеять его недоверие, сняла с книжной полки массивный альбом со снимками.
Убогое жилище с выцветшими обоями, красноватый свет бра над широкой кроватью и огарки свечей в тяжелых подсвечниках, шелковое неглиже и небрежно скрепленные на затылке волосы вот тот образ, который он воскрешал в памяти всякий раз, когда думал о ней.
Листая страницу за страницей, он едва узнавал в эффектной красавице, не обращающей ни малейшего внимания на щелкающую камеру фотографа, свою запершуюся от мира соседку. Гибкие пальцы в бриллиантовых переливах, поднесенные к накрашенному рту, меховая накидка, приоткрывающая обнаженное плечо, холодновато-внимательные глаза, вспыхивающие огнями ресторанных люстр неужели и это тоже она? Неприятным откровением стала целая серия изображений, где рядом с ней засветились разновозрастные мужчины в смокингах и костюмах, с массивными «печатками» и неизменным самодовольством на лицах. Но еще непривычнее оказались снимки, где она кормит с руки вороную лошадь, до рези в глазах сияющую блестящей шкурой, отчего казалось, что шкура припудрена лунной пылью.
Это Порта, моя кобыла, буднично, словно речь шла о фарфоровой статуэтке из серванта, какие нынче за копейки продают замшелые бабушки на барахолках, пояснила она и перевернула альбомный лист.
Он невольно прикинул, что такая кобыла стоит гораздо дороже новенькой иномарки, но «дура без фантазии» не испытывала никакого почтения к деньгам и вещам.
На новом снимке женщина в короткой серо-голубой шубке, выходящая из автомобиля с французским флажком на капоте, глянула ему прямо в глаза, и он поежился и перевернул страницу. Потом ее стало слишком много: в круглом зале с колоннами и оркестром, в плену чьих-то властных рук, за столом в интерьере шикарного ресторана, на широкой лестнице среди изысканно одетых мужчин и женщин, лица которых казались мучительно знакомыми.
А здесь
Соседка ткнула пальцем в центр фотографии, где сияло круглое лицо градоначальника и по краям спиралью закручивались профили и затылки, и она стояла под руку с высоким человеком, так похожим на Но он перехватил ее руку и без почтения к званиям и статусам обрушил на пол альбом.
Оказывается, я ничего о тебе не знаю. И не хочу ничего знать!
Ты же сам попросил, недоумевающе улыбнулась женщина, возвращенная с бала в привычную тесную каморку на пятом этаже.
Но сосед был сыт по горло своим опрометчивым любопытством и больше ни о чем просить не собирался.
Иди ко мне, потребовал он, сжимая ее так крепко, что между ними не осталось пространства не только шагнуть, но даже вздохнуть.
Какой же ты все-таки мужчина, прошептала она, и за пределами ее квартирки под снисходительной усмешкой обычно равнодушных небес с грохотом обрушился привычный и посчитанный до мелочей мир, словно пирамида из детских кубиков.
Будни с ней превращались в праздники, а праздники и выходные в собственной квартире в пытку. Будни без нее были испытанием, проходить которое достойно у него не получалось. Иногда посреди совещания сосед вдруг вспоминал, что в этот самый момент она открывает дверь другому мужчине, и тогда внезапная вспышка ярости освещала его кабинет, и подчиненные переглядывались с неподдельным испугом и изумлением. «Это возраст такой», со вздохом поджимала силиконовые губы его секретарша и торопливо утыкалась в монитор, стоило ему появиться на пороге приемной.
Ты становишься невыносим, как девица перед месячными. В пьяном откровении за стойкой бара партнер не стеснялся в выражениях, перекрикивая орущую музыку. Только у них это за три дня проходит, а у тебя затянулось.
Я чувствую себя идиотом, пожаловался не менее пьяный сосед и заглянул в свой стакан с надеждой увидеть внутри что-нибудь более утешительное, чем виски. Вроде живу нормально. Дел по горло. Есть, о чем беспокоиться. А потом вспомню, и все.
Тебе нужна ее квартира, констатировал собутыльник и бросил в его выпивку горсть кубиков льда. Ты перепутал цель и средства.
Ничего я не перепутал. Мне нужна ее квартира. Он с бычьей решимостью мотнул головой, и лед негромко звякнул, как отзвуки дверного звонка. А потом появилась она, и все пошло кувырком.
Она всегда там была.
Всегда.
И она шлюха.
Шлюха.
Отнеси в ментовку заявление, что у вас на этаже организован бордель, и пусть власть разбирается с выселением.
Пусть, согласился с неоспоримыми выводами он и поднял на друга осоловевшие глаза. А как же она?
Купишь ей жилье в замкадье, и пусть себе трудится дальше.
А я?
А у тебя появится гардеробная. И семья. И ты перестанешь вести себя, как идиот.
Точно. Он допил свой виски и поднялся. С глаз долой, из сердца вон.
Ты куда? удивился друг, отведя услужливую руку бармена от края своего стакана. Завтра же выходной.
Надо ее предупредить, что она уезжает.
Вот именно, скажи, что раньше таких, как она, вообще выселяли за сотый километр.
На парковке, неловко вскарабкавшись за руль своего внедорожника, он пожалел, что отпустил шофера. Голова продолжала функционировать, а вот тело слушалось команд через раз. Пьяный водитель поставил селектор на «драйв» и спугнул стайку девушек, толпившихся возле бара. Внедорожник остановился в полуметре от входа, с минуту подумал и рывком сдал назад на проезжую часть. Сзади нервно засигналили, но он вклинился в запруженную машинами улицу, как танк в середину кавалерийского полка, раздвигая смехотворных соперников мощью всех своих лошадиных сил. Хорошенькая девушка с неодобрением рассматривала его из приземистой корейской машинки в соседнем ряду. Он опустил стекло и недвусмысленно кивнул на пустующее пассажирское сиденье рядом с собой. Девушка обиженно надула губки и что-то сказала вглубь салона, где тут же забурлили темпераментом пассажиры мужского пола, и из приоткрытого окна задиристо рванулась восточная музыка.