Но не упал.
Я ненавидел Геллерта Бано.
Утром я сдал последний экзамен, а после обеда Магда стала моей женой. Когда мы прогуливались с ней по проспекту Ракоци, я увидел Эржи. Она шла по другой стороне, мимо капеллы Рокуша.
Подожди минутку, сказал я Магде и, лавируя между машинами, перебежал дорогу.
Какой-то частник со скрипом затормозил.
Идиот! высунув голову из окна, заорал он мне вслед. От испуга он побледнел и вцепился в руль.
Эржи тоже была бледна. Она заметно похудела и стала почти прозрачной, глаза же казались еще больше, чем прежде.
Он чуть не сбил тебя. Надо быть осторожнее.
От звука ее голоса меня бросило в дрожь. Комок подкатил к горлу. «Надо быть осторожнее» Она хочет унизить меня! Пришлось защищаться.
Я только хочу сказать, что тебе нельзя рожать ребенка.
Пришлось собрать все силы, чтобы держаться спокойно. И мне это удалось.
Она стояла как заколдованная, потом, прижав руки к груди, вскинула голову. Сейчас заплачет, подумал я.
Мимо нас равнодушно сновали прохожие. Было пять вечера, самый час пик.
Так будет лучше и для тебя, хрипло добавил я.
Не бойся, сказала она, тебя это не коснется.
Я долго смотрел ей вслед, хотя уже через несколько шагов толпа поглотила ее. Она растворилась в массе размеренно колыхавшихся плеч и рук, и я напрасно ждал, что ее фигурка вдруг вынырнет где-нибудь. Мне хотелось еще раз взглянуть на нее. Но Эржи была очень маленькая.
Награду мне вручали в одиннадцать утра в Парламенте. Пришел и тесть, они с Магдой сидели друг подле друга в третьем ряду, нам же, как награжденным, отвели места в первом.
Где-то далеко-далеко прозвучала моя фамилия. Я встал и увидел себя идущим в черном костюме к столу президиума. За всем, что происходило, я наблюдал как бы со стороны, подглядывая из-за колонны. Награждается некий скульптор по имени Андраш Кишгерёц. Вот он слегка кланяется публике. Рука его чуть заметно дрожит, принимая красную кожаную коробочку и конверт. В конвертепятьдесят тысяч форинтов. Он поворачивается лицом к залу. Его приветствуют, ему аплодируют.
Кровь бросилась мне в голову. Поначалу я еще видел тестя и Магду, но потом и их лица влились в сплошную черную массу со множеством светлых пятнышек.
А матушка не приехала.
«Желаю, чтобы письмо мое нашло тебя в добром здравии. Спешу сообщить тебе, что не сумею в среду быть в Пеште, потому как опять захворала. Доктор наш говорит, что опасного ничего нет. Сердечно благодарю тебя за деньги, но в другой раз не присылай так много, а то я из-за них плохо сплю, все боюсь, что ограбят. Такой одинокой женщине, как твоя мама, деньги вообще ни к чему. Но я все же рада, что ты их прислал, так я хотя бы смогу купить для тебя какой-нибудь подарок по случаю твоего награждения. Приезжай погостить, сыночек, да подольше не уезжай из родного дома. Тетушка Чете рассказывала, что у тебя уже и машина есть, а значит, тебе это обойдется совсем недорого»
Я валился с ног от усталости.
Поеду домой.
Что ты! Министр сказал, что хочет поговорить с тобой. Значит, нельзя уходить! Ты ведь стольким ему обязан.
Слова тестя звучали как приказ. Да это и был приказ. Мой тесть человек влиятельный, и во многом благодаря ему я работаю теперь в министерстве. Пришлось дожидаться министра.
Я пошарил на шкафу. Куда-то сюда я забросил эскиз, он должен быть где-то здесь. Из другой комнаты доносились голоса гостей. Звонил министр и, извинившись, сказал, что приехать не сможет. Я взял лист в полформата и нарисовал на него шарж, получилось неплохо. Наконец я нашел, что искал.
Сидя на полу, я вглядывался в рисунок. «Формализм», сказал о нем когда-то Инкеи. В эскизе ощущалась энергия. «Потом вернешься и, если еще сохранится желание, закончишь» Рисунок уже был мне чужим. Словно и не я его набросал. Я попытался представить себе скульптуру. Не получалось. Хотя эскиз к нейвот он, передо мной. Все было точно так же, как годы назад, когда я не мог восстановить в памяти фотоснимок танцовщицы.
Сейчас ты встанешь, пошлешь все к черту и примешься за скульптуру. Мысль шевельнулась в мозгу бессильно; я ощутил, как между ней и действием разверзлась непреодолимая пропасть. Пропасть, по эту сторону которой, вместе со мной, Магда и тесть. И полная гостей соседняя комната, где Инкеи как раз поднимает бокал в мою честь, тоже по эту сторону.
Дом стоял на краю деревни, сверкая огромными окнами. «Все еще куб», сказал сумасшедший граф.
Что ты тут делаешь?
Магда неожиданно возникла за моей спиной. Она тоже взглянула на эскиз.
Не дождавшись ответа, она испытующе уставилась мне в глаза, и черты лица ее стали жесткими. Она подняла с пола эскиз, забросила обратно на шкаф. Затем протянула руку к куче бумаг и безошибочно извлекла оттуда карикатуру.
Идем, сказала она, тебя уже ждут.
Я осторожно проскользнул в переднюю, но все же меня заметили.
Вот ты где! Путь мне преградил один из коллег по министерству. Куда это ты одеваешься?
Его слегка покачивало: видно, хватил лишнего за мое здоровье.
Не ответив, я отстранил его и вышел. Между третьим и вторым этажом перил не былообломились.
Я шел наугад. Помню какие-то деревья, мчащиеся трамваи, Дунай Долго, быть может не один час, просидел я на ступеньках набережной, уставившись в воду. Просто смотрел, ни о чем не думая. Вода была серая, у самого берега в маленьких водоворотах кружились щепки, солома, клочки бумаги
Что будешь пить?
Все равно, сказала Марго.
С тех пор, как я видел ее в последний раз, она совершенно не изменилась.
Что нос повесил? Видела твое фото в газете, тебе вручали какую-то бляху. Но главноеиметь бабки, правда?
У тебя красивые ноги.
Она засмеяласьдолго и язвительно, бросая между тем на меня косые взгляды.
Ну, пойдем, сказала она наконец.
Мы шли через парки, потом мимо длинной вереницы особняков. Она прижималась ко мне. С горы весь город казался морем огней.
Будь мудр, как змея.
Не философствуй, мальчик.
Марго жила на горе Геллерт, и из ее окна тоже был виден город.
Когда я оделся, она еще спала. Я долго вглядывался в ее лицо. Во сне она морщила лоб.
Внезапно она проснулась и тотчас села, улыбаясь мне.
Ты во сне морщишь лоб, сказал я.
Приходи еще. Она схватила меня за руку. И не горюй. Мне иногда тоже кажется, что надо бы все начать сызнова. И, пожалуй, я бы смоглас тобой или с кем-то другим. Побудь еще немного
Я выдернул руку и ушел.
Автомобиль с жадностью пожирал километры. Я наслаждался скоростью. К полудню показались знакомые деревушки, а вскоре начались и исхоженные некогда вдоль и поперек перелески. Сразу за поворотом возникла родная деревня. Я надавил на тормоз.
На месте дома сумасшедшего графа стояло продолговатое здание с красной крышей. Конюшня.
Я развернулся. Колеса машины оставили в пыли четыре полукруглых следа. Некий автомобиль, доехав до этого места, остановился и повернул обратнобыть может, водитель что-нибудь потерял по дороге.
Пожалуй, мне все-таки следовало заехать к маме.
Мы столпились перед скульптурой Геллерта Бано. Хуго Мелцер нервно прохаживался туда-сюда, нагибался и осматривал ее снизу, ощупывал.
Хотелось прикрикнуть на него.
Вижо не сводил с меня настороженного взгляда.
Видишь?
Скульптура Геллерта Бано.
Это была моя скульптура. Совершенно другая и все же моя. Но япредседатель жюри.
Инкеи ввалился с заказом на монумент. Для нас обоих.
Нет.
Инкеи изумленно уставился на меня. Магда поджала губы.
Нет, повторил я.
Я заперся в мастерской и достал старые эскизы. Они были чужими. Я лихорадочно принялся за работу, но из-под пальцев выходили одни лишь формыдуша в них отсутствовала. Глина на столе насмехалась надо мной. Я заплакал. На другой день я начал все снова. Скульптуры не было, я потерял ее.
Страшно захотелось к Марго.
Но я не пошел.
Мерзавец, сказал Инкеи.
Совершенно чужой, он сидел у моей постели.
«Действительно мерзавец», подумал я.
Бодвари сбежал за границу.
Бокрош покачал головой:
Что это?
Скульптура, ответил ему Раи. Первая из всего, что мы видим сегодня.
Все посмотрели в мою сторону.
Вспомнилось, как уходил Геллерт Бано по гулкому коридору, как громыхали его шаги.
В зале воцарилась напряженная тишина. И в этой тишине бредет мальчик с котомкой за плечами. Мужчина в очках на сцене Парламента, он одет в рабочий комбинезон, а руки выпачканы в гудроне. Ему протягивают красную кожаную коробочку. Напряженная тишина.
Такое нельзя выставлять. Некоторые слишком уж любят преувеличивать.
Присуждаем этой скульптуре первую премию, тихо произнес я и, круто повернувшись, направился к двери. Звука собственных шагов я не слышал.
В дверях стояла Магда.
Я шагал быстро. Она бежала рядом, вцепившись мне в руку. То красными, то зелеными огнями вспыхивали светофоры. По улицам мчались огромные черные лимузины.
Не сердись на меня, сказала Магда.
У нее зуб на зуб не попадал.
Действительно, было холодно. Под перезвон витринных стекол в город вступали майские заморозки.
Пес по имени Геза Бартушек
Бартушек бежал вверх по улице Менеши, всем своим видом демонстрируя отличное расположение духа. Он зигзагами носился по мостовой, время от времени останавливался, чтобы передохнуть, и, свесив язык, пожирал глазами сидевших на заборе воробьев. Зрелище это быстро ему наскучивало, и он мчался дальше, бесстыдно задирал ногу у фонарных столбов и дружелюбно обнюхивал прохожих, которые, однако, в ужасе шарахались от него. На первый взгляд он производил впечатление упивающегося свободой бродяги. Ни намордника, ни хотя бы какого-нибудь завалящего ошейника на Бартушеке не было.
Справедливости ради должен заметить, что его тогда еще не звали Бартушеком. Его вообще никак не звали.
Мы вчетвером стояли и о чем-то спорили, когда Бартушек подбежал и с наглым любопытством принялся нас обнюхивать.
Эй, ты чего? спросил я и нерешительно притопнул ногой, надеясь таким образом его отогнать.
Он завилял хвостом и встал чуть поодаль.
А глаза у него красивые.
Представляю, сколько такая псина съедает за день!..
Бартушек будто понял, что говорят о еде; он уселся на тротуар и смотрел теперь выжидающе.
Э-э, братец, если ты проголодался, то попал не по адресу.
Этим словам Бартушек почему-то обрадовался и опять завилял хвостом.
Ну, счастливо оставаться!
Мы зашагали по направлению к общежитию. Бартушек встал и, подняв переднюю лапу, с грустью глядел нам вслед.
Шерсть у него была серебристо-темная, какую и положено иметь немецкой овчарке.
Скупые солнечные лучи и морозный воздух образовали над Бартушеком нечто вроде ореола. Он стоял неподвижный как изваяние, и поза его была позой святого, оскорбленного в своей праведности.
Эрнё обернулся и присвистнул.
Бартушек будто только того и ждал. В три прыжка он догнал нас, стал радостно прыгать вокруг, Тибору лизнул руку, а меня дружески потрепал за штанину.
Ну-ну, старина, полегче
Хороша псина, а?
Ага.
Давайте возьмем. А то что это за общежитие без собаки!
Зато, как я вижу, не без осла.
Тоже мне остряк нашелся Живодер!
На спор Бартушек не реагировал. Он уже причислил себя к нашей компании, а все прочее не имело для него никакого значения.
Ах, господи, какой красавец! Импозантная дама даже остановилась, увидев Бартушека. Лицо ее, покрытое толстым слоем косметики, выражало безмерную любовь ко всему собачьему племени. Ваш?
Разумеется. А вы разве его не знаете? Это же знаменитый Джек!
Дама удивленно взглянула на Тибора. Мы тоже.
О нем и газеты писали, не моргнув глазом, продолжал он. Спас малыша, тонувшего в Дунае, и получил за это правительственную награду.
Положение Бартушека в нашем обществе, таким образом, окончательно утвердилось. Хотя сам он во время этого разговора самозабвенно занимался «переучетом» деревьев, росших вдоль тротуара.
А дамочка-то и уши развесила.
Эти верят во все, кроме правды.
Джек! Веди себя прилично, раз ты такой заслуженный.
Бартушек с виноватым видом поплелся за нами.
Умный пес.
А как же! Наш человек!..
У входа в общежитие мы озадаченно переглянулись.
Что делать будем?
Поселим у директора в кабинете.
Идея что надо!
Покормим и выгоним.
Может, он еще и не пойдет
Последнюю фразу промямлил я и почти тут же убедился, что недооценил Бартушека. Он пошел, нет, не пошелприпустился вверх по лестнице, прыгая через четыре ступеньки, остановился на площадке между этажами, дождался нас и снова рванулся вперед. Первым вбежал он и в нашу комнатутщательно обследовал все углы, обнюхал постели, пролез под столом, даже заглянул в окно и только когда обжег себе нос о батарею отопления, угомонился.
Голодный. Есть у нас что пожевать?
Все только усмехнулись.
Да-а, Джек, с нами не разжиреешь.
Бартушек завилял хвостом.
Не понимает, бедняжка.
Эрнё некоторое время молча смотрел на пса, потом вдруг сказал:
У меня есть кусок хлеба.
Где?
Здесь, показал он на тумбочку Шандора.
Почему это ты свой хлеб хранишь в моей тумбочке, интересно знать?
Потому что в любом другом месте его от вас не спрячешь, господин обжора! Но слава богу, тут кое-что имеется Эрнё с улыбкой похлопал себя ладонью по лбу.
Шандор обиделся:
Ну, погоди же
Давайте разделим поровну.
Что тут делить-то! Этой псине и так разве что на один зуб хватит.
Бартушек поймал кусок на лету и разочарованно выплюнул.
Это еще что за фокусы?! А ну ешь!
Хлебом брезгуешь, собака?!
Сразу видно, что не был студентом. Ничего, потом передумает.
Ребята, а вдруг он из какой-нибудь благородной семьи?
Может, о нем объявление в газете дадут Тогда нам, глядишь, и перепадет форинтов эдак пятьсот как нашедшим и честно вернувшим
В крайнем случае, продадим.
Продадим? Кто его, к черту, купит?! Давайте лучше раздобудем ему жратвы.
Вперед, Джек!
Бесконечно счастливый Бартушек семенил перед нами по длинному коридору, а мы стучались во все комнаты подряд. Бартушек, разумеется, каждый раз влетал первым, обнюхивал хозяев, а те в испуге поджимали ноги.
Найдется чем пса покормить?
Это ваш?
Украли?
Еще чего! С этой зверюгой папаша посылает мне срочные письма из Орошхазы.
И доходят?
Конечно. В течение часа.
Ух ты!..
Перепадало где чтотут шкурка от сала, там кость. Бартушек пировал. Через полчаса его уже знало все общежитие. Вернувшись к нам в комнату, он по-хозяйски развалился на кровати, и согнать его оттуда на пол было не так-то просто. Пришлось одолжить у соседей мешок, чтобы устроить ему место для ночлега.
В дверь постучали. На пороге стоял первокурсник с исторического факультета, родом, если не ошибаюсь, из Канижи.
Я тут сала немножко принес.
Отлично, клади на стол. Эй, да не вздумай ему давать! Он ест только жареное. Язва у него.
У пса?
Нет, у моей прабабушки!
Ему даже операцию делалинастолько он ценный пес. Британское общество собаководов оценивает его в тысячу фунтов Да клади же, клади свое сало!
Неплохо, если бы ты и хлеба принес. Просто так он не любит.
Привередливый
Не гладь, он этого терпеть не может. Неси лучше хлеб поскорей.
Он принес. Мы съели. И сало, и хлеб. Бартушек, глотая слюнки, возмущенно глядел на нас.
Ты сегодня уже налопался, старина, да и хлеб ты еще не съел. Так что сиди и помалкивай.
Ребята, а ведь у него имени до сих пор нет.
Как нет, а Джек?
Да ну, каждая вторая собака Джек.
А у нашей правительственная награда!
И письма из Орошхазы носит!..
Все засмеялись и с гордостью посмотрели на Бартушека. Ему в этот момент приспичило чесаться.
Эй!.. Блох своих при себе оставь!
Может, дадим ему кличку Авессалом?
Чего-чего?
В дверь опять постучали, на этот раз громко, решительно. Явился взбешенный комендант.
Это вы притащили в общежитие пса?! Ну да, конечно Хорошо еще, что не открыли здесь филиал зоопарка.