Раввин пропел «Шолойм алейхем» и «Эйшес хайл», сказал кидуш и отлил каплю изюмного вина из своего бокала в бокал Макса. А потом Макс вместе со всеми омыл руки и произнес благословение над халой с маком. Домашняя еда оказалась отменной: рубленая селедка, рис, бульон, мясо и морковный цимес. В перерывах между блюдами раввин пел змирес, и сыновья дружно подпевали звонкими голосами.
Мать и дочь чинно сидели за столом. Циреле строила Максу глазки, то подмигивала, то качала головой, то улыбалась, то становилась серьезной. А ребецн поглядывала хмуро, неприветливо, даже зло. Раввин давно обращался к Максу на «ты», но его супруга упорно продолжала выкать.
Когда поели и благословили Всевышнего, хозяин стал расспрашивать гостя о странах, где тому довелось побывать. В Буэнос-Айресе есть раввин? Он носит бороду и пейсы? Ну, а в Лондоне, а в Париже? А синагоги, молельни, ешивы там есть? Макс толком не знал, что ответить, но припомнил, что ешива есть в Нью-Йорке.
Раввин погладил бороду.
Коцкий ребе говорил: «Тора странствует по свету».
А миква есть в Буэнос-Айресе? вмешалась ребецн.
Даже не знаю.
Если нет, там все дети незаконнорожденные.
Раввин задумался.
Нет, такие дети не являются незаконнорожденными, возразил он жене. Наверно, все-таки есть. Где живут евреи, обязательно должна быть миква.
Да, ребе, наверно, есть.
Я туда свою дочь ни за что на свете не отпущу! заявила ребецн.
Значит, будем жить здесь.
Еврейка всегда должна быть чиста!
Как она захочет, так и будет. Ваша дочь для меня как свиток Торы
Раввин предложил Максу остаться ночевать. До гостиницы «Бристоль» путь неблизкий, кто знает, можно ли переносить вещи? Хотя на субботу ставят ограду, она часто бывает повреждена.
А что мне нести? спросил Макс.
Как что? А талес?
Макс закашлялся от смущения.
А у него нет талеса, ехидно ввернула ребецн.
Раввин даже испугался:
У тебя нет талеса и тфилин?
Я в синагогу хожу, и мне там одалживают, соврал Макс и сам удивился, как ловко он выкрутился.
Раввин отодвинул бокал для кидуша и заговорил, обращаясь то ли к Максу, то ли к себе:
Вот как бывает, если удаляются от еврейства. Сказано: «Им таазвейни йойм йоймаим ээзвехо» Кто покидает Тору на один день, того она покидает на два дня. Что у нас есть, кроме Торы? Ничего, и мы без нее никто. Если, даст бог, станешь моим зятем, тебе придется стать евреем.
Ребе, я сделаю все, что вы скажете Даже если велите в огонь прыгнуть
Боже упаси! Еврей должен отдать свою жизнь, только если его принуждают к идолопоклонству, кровопролитию или кровосмешению. Тораэто Закон жизни. В Талмуде сказано: «Будет жить ими, а не умирать из-за них». Жизнь дана, чтобы выполнять заповеди, и Тораее источник.
Да, ребе.
Папа, хватит проповедовать! воскликнула Циреле. Он и так еврей, а не гой!
Раввин строго посмотрел на дочь:
И об этом нельзя забывать.
2
В субботу после чолнта Макс попрощался с семьей раввина и отправился на Цеплую. Там у него в три часа было назначено свидание с девушкой, с которой его познакомила Райзл Затычка, с Башей. Циреле намекала, что могла бы на часок-другой сбежать из дому, но Макс сказал, что ему надо повидаться с родственником.
Когда Макс вышел от раввина, было уже пятнадцать минут третьего. Улица пахла чолнтом, кугелем и луком, но, может, это только казалось. Почтенные отцы и матери семейства прилегли вздремнуть после обеда, но молодежь, парни в короткой одежде и девушки, наряженные по последней моде, вышли прогуляться. Чем-то похоже на ташлих в Рашкове. На парняхкостюмы с иголочки, крахмальные воротнички и пестрые галстуки, ботинки начищены до блеска. Несмотря на субботу, у многих в руках легкие тросточки.
Но Макса, разумеется, куда больше интересовали женщины. Сейчас в моде такие узкие платья, что идти можно только мелкими шажочками. Было довольно жарко, но некоторые модницы набрасывали на плечи меховые боа. Шляпы украшены точеными деревянными ягодами: вишенками, сливами, виноградом, а то и страусиными перьями. Многие девушки подбивали платья ватой, чтобы увеличить зад и грудь.
Все лавки закрыты, но Макс помнил, что на улице издавна были чайные, которые не закрывались по субботам. В кондитерской можно взять в долг сладостей, в пивнойпива. А едва уйдешь с Крохмальной, Гнойной или какой другой улицы, где снуют шпионы братства хранителей субботы«казаки Господни», так и вовсе можно делать все, что душе угодно. Одни парочки идут в еврейский театр, другиев «Иллюзион», где показывают живые картины, а некоторые даже в Саксонский сад.
До трех было еще немало времени, и Макс шел не спеша, смотрел по сторонам, сравнивая варшавян с иностранцами. Здесь носили и котелки, и соломенные панамы. Иногда попадался длинноволосый юноша в широкополой фетровой шляпе, наброшенной на плечи пелерине и с шарфом вместо галстука. Макс знал, что так одеваются социалисты, интеллигенты, которые читают книги, ходят на концерты и лекции, устраивают дискуссии, как переделать мир. Среди парочек Макс сразу узнавал альфонсов с проститутками. Эти одевались гораздо пестрее, чем все остальные. Обвешанные фальшивыми драгоценностями, они громко хохотали, лущили орехи и благоухали дешевой парфюмерией. На порогах сидели женщины, кормили грудью младенцев и рассказывали друг дружке о врачах, акушерах и рыночных распродажах.
На углу Цеплой и Крохмальной находилась казарма Волынского полка. Левее, на Цеплой, где Макс договорился встретиться с Башей, другая казармажандармская. У будки стоял караульный. На просторном дворе унтер-офицер муштровал солдат. Дети останавливались поглазеть, но караульный гнал их прочь. Макс увидел, как солдаты учатся колоть штыком. Они разбегались, держа винтовку наперевес, и выпускали чучелу соломенные кишки
Уже десять минут четвертого, а Баши все нет. Забыла или передумала? А может, заблудилась? Макс озирался по сторонам. Он дошел до такого состояния, что уже просто не мог оставаться в одиночестве. Чем заняться в этот длинный, летний субботний день? Куда можно пойти одному? По субботам даже еврейские газеты не выходят. А пятничный номер Макс уже прочитал от начала до конца, и анекдоты, и роман, хотя не знал, с чего там все началось, кто все эти люди и как они впутались в такую историю. Там было про какую-то даму в вуали, про жестокого барона и девушку-сироту, которая приехала из провинции в большой город искать пропавшего жениха. Действие происходило в Петербурге.
Макса всегда удивляло, откуда писатели все это берут. То ли о своей жизни пишут, то ли на выдумки такие мастера. Он совсем недавно начал читать местную газету, но роман уже его затянул. Макс с нетерпением ждал следующего номера, чтобы узнать, кто такая эта Ольга и зачем она всегда скрывает лицо под вуалью, почему прячет свою красоту. Обычно ждать приходилось до завтра, но после пятницы придется терпеть до понедельника
«Видать, насвистела мне эта судомойка», подумал Макс. И что теперь делать? Пойти в гостиницу и попытаться вздремнуть? Или в кинематограф, или взять дрожки и одному в Лазенки поехать? На часах уже двадцать пять минут четвертого.
«Еще пять минут! решил Макс. Больше получаса и графиню Потоцкую ждать не стоит, а уж какую-то кухарку с Крохмальной, хабалку местечковую»
Мысленно обругав Башу, Макс начал фантазировать: он становится польским генерал-губернатором и приказывает посадить ее в Павяк, в «Сербию», как там называется женское отделение, или в Цитадель. А может, лучше сразу ее повесить? Чтоб знала, дура хасидская, что Макс Барабандерне из тех, кого можно водить за нос.
«К Циреле, что ли, вернуться? Вдруг на балкон выйдет, помашу ей, чтобы спустилась».
Макс покачал головой: однако плохо дело. Все от Буэнос-Айреса до Варшавы находят своих суженых, а у него баб целая толпа, и при этом он одинок. Как же так? Проклятие какое-то или, как говорит Школьников, гипнотизм. Это Рашель на него порчу навела. Телеграммы ему шлет. Наверно, она и Баше телеграмму отправила, чтобы та не приходила на свидание.
Вдруг Макс увидел Башу. В желтом платье и шляпе с цветами, она шла к нему по Крохмальной, испуганно озираясь по сторонам. За версту видно, провинциалка в городе. Макс бросился к ней навстречу:
Башеле!
Она прижала руки к груди.
Вы здесь! Я думала, вы ушли давно.
Что это ты так припозднилась?
Девушка показала, что ей надо отдышаться.
Никогда раньше по субботам за чаем не посылали, старик говорит, нельзя пить, потому как воду в субботу кипятят, что ли, не знаю. А тут что-то на него нашло, чаю захотел. Ну, а мне-то что делать? Пошла к Шмилю Малеху. Есть тут такой, у него чай строго кошерный. Прихожу, а там целая толпа. Пока мне горячей воды налили, пока на стол подала, оделась, уже пятнадцать минут четвертого. Бежала, ногу подвернула, хорошо хоть, не сломала. Я ж к высоким каблукам непривычная. Вы, наверно, уже бог знает что подумали. Меня чуть удар не хватил. Слава богу, вы не ушли. Вы только не серчайте, я ж все делать должна, что прикажут, а то выгонят за порог, еще и не заплатят, чего доброго
Ладно, ладно, ничего. Ты, главное, меня слушай, тогда настоящей дамой станешь. Не век же тебе у старого болвана в прислугах ходить.
А старуха как привяжется: куда собралась да почему нарядилась? Сама целую гору тряпок на себя вешает, а ко мне цепляется, что я лицо умываю
Завидует, что ты красивая, а она страшная.
Думаете? Она толстая как бочка. На лето в Фаленицу ездит, по тридцать фунтов там набирает. А этим летом в Цехоцинек собираются, но только через три недели.
А ты дома останешься?
Конечно. Разве ж они меня с собой возьмут?
Буду к тебе приходить.
Баша немного помолчала.
Давайте по Гжибовской пойдем. Крохмальнаякак местечко, сразу сплетни начнутся.
Мы дрожки возьмем.
В субботу? Нет.
Если хочешь в Аргентину, не будь такой праведницей.
Ну, здесь же не Аргентина
Макс понимал, что, как ни странно, он вынужден потакать этой девушке. Ведь если она вдруг уйдет, ему придется весь день провести в одиночестве.
С тех пор как он уехал из дому, постоянно приходится что-нибудь придумывать. В Лондоне, Париже, Берлине он шел в еврейский квартал, обедал в еврейских ресторанах, чтобы с кем-нибудь завязать беседу. Если не удавалось познакомиться с женщиной, то хоть мужскую компанию найти, чтобы поговорить по душам. Все-таки лучше, чем целый день промолчать. Здесь, в Варшаве, он пустился на такие авантюры, что один бог знает, куда они его заведут. Но даже здесь он все еще один. Никому не нужный, как пятое колесо в телеге.
Они двинулись по Гжибовской, а из Гжибова вышли на Крулевскую.
И куда мы идем? спросила Баша.
Ты перекусить не хочешь?
Перекусить? После чолнта?
Можно просто кофе выпить.
Кофе? В субботу? Я же мясное ела
«И откуда ты такая вылезла? подумал Макс. В Аргентину хочешь, а сама боишься молочное есть после мясного. Знала бы, какие у Райзл задумки на твой счет. Эх ты, дурочка несчастная»
Тогда пойдем ко мне, сказал он вслух. Посидим, поболтаем.
А где вы живете?
В гостинице «Бристоль».
Баша задумалась.
А меня туда пустят?
Ты же со мной, в гости ко мне идешь.
И что мы там делать будем?
Поговорим, как добрые друзья.
Ну, пойдемте, неуверенно согласилась Баша.
Макс и сам не знал, зачем ведет ее в гостиницу. Ему не нравились рыжие, а эта еще и конопатая. Но идти куда-нибудь в сад или в театр тоже не хотелось. Он взял Башу под руку, и она прижалась к нему.
Так по Крулевской они дошли до гостиницы. У входа Баша, кажется, немного испугалась, слегка споткнулась о порог. Они поднялись в номер. Девушка осмотрелась, покачала головой.
Я первый раз в жизни в гостинице.
Ничего особенного, комната как комната, только дороже. Снимай шляпу, будь как дома.
Но не забывай, что в гостях. Ну, ладно.
Баша сняла шляпу, и рыжие волосы разметались по плечам. Заколки посыпались на пол, Макс наклонился и собрал их. Баша села на стул.
Тут у насэто разве жизнь? Вот у меня двоюродный братец в Америку уехал. Здесь сапожником был, едва ли не голодал. А там стал этим, как его? Фабрикантом. Фотокарточку прислал, так его мать родная не узнала. На голове цилиндрчто твоя печная труба. Жена только по-английски говорит. Такой барин, куда там. Здесь его Шмерл звали, а в Америке взял себе имя Сэм. Когда мой отец его письмо прочитал, у нас дома все аж разрыдались, как в Йом Кипур.
Почему разрыдались-то?
От радости.
Да, ты права, тут жизнь тяжелая, а в Америке можно на хлеб с маслом заработать. Вот только фанатизм там ни к чему. С какой стати нельзя есть молочное после мясного? Предрассудки!
А я-то что? Так мама приучила.
Все равно в желудке все перемешается: молоко, мясо. Кошерное, некошерное, какая разница?
Вы свинину едите?
Нет. Но не потому, что нельзя, а просто не люблю. Попозже пойдем, кофе выпьем. Тут недалеко есть кафе. Посидим до половины седьмого.
Что вы, не могу, мне же еще на стол накрывать.
Не хворы они и сами накрыть.
Меня старуха вмиг выгонит.
Если выгонит, сразу ко мне приходи. Раз ты согласилась со мной уехать, я о тебе позабочусь. Иди сюда!
Макс подошел к девушке и взял ее за локоть. Она вздрогнула, но не вырвалась. Он поднял ее со стула и поцеловал в губы. Зелеными глазами она заглянула ему в лицо, он снова ее поцеловал, и она ответила. Макс обнял ее и крепко прижал к себе.
Что вы делаете? прошептала Баша.
Ничего, ничего
Вдруг войдет кто-нибудь.
Не бойся, никто не войдет.
Его охватило желание. Он попытался расстегнуть ее платье, но Баша схватила его за руки.
Не сейчас.
А когда?
Сперва надо поближе узнать друг друга
Скажи честно, у тебя кто-нибудь был?
Что вы, никого! Ей-богу, никого не было!
Макс понимал: он может сделать с ней все что захочет, но он сдерживался. В последнее время у него было так много неудач с женщинами, что он теперь боялся рисковать. Ни с того ни с сего нападало желание и так же внезапно исчезало. Будто в него вселился бес, который изнутри дразнит его и пытается унизить. Он опять припал к губам девушки, раздвинул их языком
Раздался стук в дверь. Баша отскочила от него и стала торопливо поправлять платье и прическу.
Макс открыл. На пороге стояла горничная в чепце и белом переднике.
Вас к телефону.
3
Он узнал голос Райзл.
Макс, это ты? Не думала, что ты в гостинице, но все-таки решила позвонить. Ну как, встретился с Башей?
Да. Она сейчас тут, у меня.
Поздравляю!
Это не то, о чем ты подумала.
Да? А что же вы там делаете, псалмы читаете?
Разговариваем.
Надо бы ее испортить, но спешить некуда. Макс, Шмиль сегодня утром в Лодзь уехал.
Он что, ездит по субботам?
В субботу даже лучше, чем на буднях. В поезде свободнее.
И то верно.
Ты там эту Башу сильно не задерживай. Знаю я ее хозяев, это ж весь мир перевернется, если она им на третью трапезу рыбы и простокваши не подаст. Что вечером делаешь?
Сначала гавдолу, потом «Гамавдил» пою.
Приходи, вместе споем.
Договорились.
В котором часу подойдешь?
В семь.
Только смотри, перед этим живота не набивай. Кто ко мне приходит, тот обязан поесть.
Я ж тебя до костей объем.
Да и на здоровье.
Макс повесил трубку и вернулся к Баше. Он боялся, что сегодня вечером останется один, но, видно, какой-то бес его опекает. Постоянно держит в страхе, но кое-что подкидывает понемножку.
Баша сидела на стуле, расчесывая гребнем рыжие локоны.
А у моего старика тоже телефон есть, сообщила она Максу. Вдруг звонок среди ночи, все вскакивают. Старик берет трубку, а ему говорят: «У вас завязки от кальсон по полу волочатся».
Шутники.
Они многим житья не дают. Жене звонят, что муж за девками бегает. Он приходит домой, а она ему скандал устраивает. Или мужу говорят, что жена любовника завела. Могут даже какому-нибудь ребе позвонить или генералу, кому хочешь. Мои уже по ночам трубку не снимают. Позвонит-позвонит и перестанет.
А ничего, если я тебе позвоню?
Можно, когда хозяев дома нет. Намедни из нашего местечка один звонил, а старик как начнет выспрашивать, кто это, да чего он хочет. Пытал, пока тот трубку не положил.
Ревнует, наверное. Он к тебе не пристает?