Один бывший военный: превосходно, говорит, господа, но как я лупил хамов по мордасам, так и буду, хоть бы на меня штрафа наложили с полтысячи.
А гуманист Павлов, сентиментальной поэтессы Каролинхен супруг, сам, кажется, в герценовский «Колокол» заметки посылал и на банкетах растроганный тосты за царя-освободителя произносил, но как только у Каролинхен рабы взбунтовались, розгами велел их учить и лично наблюдал, чтобы не слишком слабо.
А вы слышали господа об этом инциденте у помещицы Кислинской? Такими наши крестьяне неженками стали, пальцем их не тронь, словом посильнее не обидь, тут же в знак протеста, imaginez vous, самоубийством кончают. Как раз вчера у госпожи Кислинской в саду, один Гаврила и второй, кажется, Ванька.
Это не Кислинская, это ее любовник Веляшев, известное дело, пехотный майор, рука у него тяжелая.
Садовым ножом по животуи только бездельников и видели. Ваньке было лет четырнадцать, а Гаврила помоложе.
Господин полицмейстер.
К вашим услугам.
В утреннем рапорте вы мне не сообщили об этом инциденте.
Разве о всякой ерунде.
Будьте любезны отправиться под арест.
Михаил Евграфович, вы вероятно шутите.
Под арест, говорю. Под арест. А Кислинскую с полюбовникомпод суд. Не потерплю. Под арест. Что я вас сам должен отвести?
Предупреждаю, что я буду жаловаться на превышение власти.
Грудью сановника, как буйвол: под арест, мерзавец!
И ропот за спиной.
Надо же вам было при этом аболиционисте.
А я его совсем, и вовсе у меня не было намерения.
Он что из тех Салтыковых?
Вечер.
Это не жизнь, а каторга, Лизанька, я больше не выдержу.
Но Мишель, папочка тоже был вице-губернатором и как-то не расстраивался.
Папочка был спиритом, душка.
Ах, Мишель, ты всегда такой раздраженный, я, право, не понимаю почему.
21
Господин Смирнов?
Я.
Из полумрака выступают запавшие щеки и выпуклый лоб, прорезанный глубокой морщиной; лицо молодое, но изможденное болезнью или многолетней бедностью.
Это значит.
Значит вы докопались, словно с радостью, констатирует он.
Можно ли мне сесть?
Разве что на кровать. Вероятно вам мешает темнота, но, к сожалению, керосин кончился. Это впрочем имеет положительную сторону, ибо вас не оскорбит наряд, в котором я осмеливаюсь принимать столь достойную особу.
Он злобно кривил губы и морщил лоб; перечисление тех неудобств, с какими я встречаюсь в его жалкой комнатенке, казалось радовало его; за радостью однако скрывалось возбуждение, возможно страх, верней же всего отчаяние и враждебность.
Я уселся на кровать, прикрытую грубой рогожей.
Вам не нравится моя деятельность в Рязани.
Худая фигурка Смирнова заколебалась на фоне оконного проема.
А вам нравится. Вы восхищены и горды собой. Геркулес в авгиевых конюшнях. Сам уберет извечный навоз. Ой-ли, так уж совсем сам? А, эти блохи четырнадцатого класса не считаются. Достаточно прикрикнуть, топнуть, обозвать похуже. Не успеют за день выписать всех формуляров, так пусть вечером приходят. Я, сам вице-губернатор, прихожу, а им слишком трудно? Только ведь я, вице-губернатор, экипажиком езжу, а они из слободы с сапогами в руках и до колен подзасучив брюки. Только что у меня жалованьишко соответствующее, а они. Что тут болтать. Вы статью прочли, докопались до автора, труда не пожалели, чтобы прибыть сюда и лично поглядеть на наглеца. Теперь вы встанете и скажете: я уничтожу тебя, блоха.
Он выбрасывал из себя эти фразы, полные боли и ненависти, лихорадочно, резко; казалось, что он как будто произносит их не впервые, словно уже раньше готовился к встрече со мной; но ведь не мог же он ожидать моего посещения; так что он верно в воображении произносил их и в лицо бросал мне обвинения.
Ну, жду, поторопил он. Прошу встать и сказать: уничтожу тебя, блоха.
Я встал и приблизил лицо к его, искаженному гримасой, лицу.
Господин Смирнов, сказал я, я пришел сюда, чтобы просить вас о сотрудничестве. Мне бы очень хотелось, чтобы вы взяли на себя редактирование губернских ведомостей. Не отказывайтесь.
Что, как, что вы, забормотал он.
Поэтому-то я вас и разыскивал. Вы честный человек. Я не такой как вы думаете. Мне крайне. Я никого не хочу тиранить, но впадаю в ярость, как только. Мне думается, что не должно быть так, как. Все зависит от того, найдется ли достаточно честных и мужественных людей. Вы первый кого я встретил в Рязани. Может потом еще найдем. Давайте вместе работать. Не отказывайтесь.
Клавдия, крикнул он, Клавдия!
Скрипнула дверь.
Я не знал, что кто-то был рядом.
Клавдия, зажги свет! Немножко керосина все же найдется. Значит вы не хотите меня уничтожить, а только. Клавдия, ты слышала?
Худенькая, маленькая женщина, почти девочка, внесла коптящую лампу.
На стенах и низком потолке заплясали тени.
Значит вы такой. Я хотел в это верить, ведь я читал, но когда.
Я протянул ему руку.
Вы не отказываетесь? Будем вместе работать?
Его рука была горячей и влажнойрука чахоточного; но пожатие неожиданно сильное.
Только сумею ли я?
Необходима лишь честность, отвага и добрая воля, а это у вас найдется.
Клавдия молча переводила взгляд с его лица на мое и снова на его; в ее расширенных глазах светилась благодарность ко мне, что я не оказался палачом обожаемого мужчиныи почти религиозное восхищение им, смельчаком, героем, победителем.
22
Что вы, черт побери, устраиваете с этой Кислинской!
Меня называют вице-Робеспьером, но это вовсе не означает, что губернатор Робеспьер, наоборот.
ГубернаторМуравьев, сын министра; папочка подлец, и яблоко от яблони на аршин.
Я не из тех Муравьевых, которых вешаютно тот, что вешает.
Пока еще нет, лишь про запас веревку мылит, до сих пор еще его нога не ступала на Антоколь, а дворянство трех литовских губернийВиленской, Гродненской, Ковенской самое верное, которое своей петицией об уничтожении крепостного права вышло навстречу намерениям Александра.
Итак, завтра Вешатель приступит к делу, а пока его славный предшественник на виленском престоле, Назимов, скачет с петицией в Петербург.
Царь склоняется к просьбе литовского дворянства и рескриптом на имя Назимова комитеты образовывает, комитеты, которые решат наболевший крестьянский вопрос.
Не только в Вильно и Гроднопо всей матушке Руси.
По губерниям начинается великая болтовня.
Но Робеспьерам или там даже каким-то вице-Робеспьерам не велено предоставлять слово.
Что вы, черт побери, Михаил Евграфович, с этой Кислинской?
Полагаю, Николай Михайлович, что кончились те времена, когда правительство терпело зверские издевательства господ над крепостными. Работа комиссии вот-вот подойдет к концу, крестьянин станет гражданином равным перед законом каждому из нас.
Бредни, Салтыков, какие там издевательства, вы видели какие у этой Кислинской ручки. Это дама, будьте добры, не забывайте этого.
Есть неопровержимые доказательства, что Веляшев, с ведома и поощрения Кислинской, истязал этих ребят.
Уж сразу и истязал. Военный, мог слегка погорячиться, не надо делать из этого трагедии. Вы поддаетесь внушению слов, а словачто ж слова, мы сами их выбираем. Вы хотите восстановить против себя общественное мнение губернии.
Ваше превосходительство, я не отступлю от своего мнения.
Как хотите, Салтыков, но я тоже не отступлю.
Суд вынесет приговор.
Увидим, Салтыков, какой.
Что же касается причины упоминаемого самоубийства малолетних, Ивана и Гавриила Афанасьевых, то суд видит в этом Божью волю и никого из смертных в состояние обвинения не ставит.
Муравьев сияет.
Давайте забудем об этих раздорах. Я еду в Петербург, не желаете ли вы, чтобы я исхлопотал для вас награду?
Соблаговолите сообщить министру, что самой большой наградой для меня будет возможность расстаться с вами.
Можете рассчитывать, не премину передать Ланскому.
Муравьев торжествует в Рязани, а яв Тверь.
Смирнова забираю с собойв Рязани от него остались бы одни обглоданные косточки.
В Тверь я прибываю слишком поздно.
Еще полгода назад здешний комитет, в котором верховодил губернский предводитель дворянства Унковский (тот самый Алеша Унковский, в свое время исключенный из Лицея за податливость пагубному влиянию Петрашевского), так вот еще полгода назад тверской комитет либерально шумел, далеко идущие проекты посылал в Петербург, то, чтобы крестьян не в адамовом виде, но с причитающейся им землей освободить, то, чтобы создать постоянные избираемые органы по местным вопросам, шумел комитет, предлагал видно, чересчур много, ибо его живо разогнали, Унковского жепод надзор полиции и adieu, в Вятку.
На месте остались акулы.
Акулы хотят меня, разумеется, сожрать.
Единственная акула, которая бы меня, несчастного, возможно, пощадила, хоть тоже косо смотрит на мое назначение в Тверь, это матушка, Ольга Михайловна, гневно распростершаяся на своих обширных вотчинах.
Но от этого утешение маленькое.
Немножко большее, что губернатор, Баранов, довольно приличный.
Приличный, но пугливый.
Еще не знает, в какую сторону все обернется.
Подлостей особых не делает, но и к достойным поступкам тоже мало рвется.
Поэтому один на один с акулами.
Щелкают пастью, я же гарпуном новых законов в уязвимые места целюсь.
На попытках одолеть друг друга протекают месяцы.
Как тут, наконец, с визитом в Тверь прибывает сам Александр.
Конечно, меня ему представят.
Он скажет: помню, Салтыков, а как же, радуюсь, что ты не обманул моих надежд, продолжай служить мне в том же духе.
Верный слуга Вашего Императорского Величества.
Царь входит; к уху помазанникаприлеплен министр двора, граф Адлерберг; далее великие князья и свита.
Смотрит на меня стеклянными глазами ини слова.
Очень пополнел и бакенбарды великолепно выросли с момента вступления на трон.
Между буйными офицерскими усами и подбородком, на который изящно заходят с обеих сторон бакенбардысочные, сложенные в капризный хоботок, губы.
Ни словаи дальше прямо перед собой, в окружении свиты.
Ибо уже пора к императорской трапезе.
23
Что ж, видно, проголодался.
Все ничего не говорит, на сановников по обеим сторонам не обращает внимания, хоть граф Адлерберг то и дело со стула вскакивает в ожидании высочайшего бормотания, а Баранов застыл с вилкой в руке, как со сломанной серебряной шпагой, к рыбе и мясу не прикасается, только благоговейно губами каждое движение царских губ жадно повторяет, но властелин этого не замечает, властелин подкрепляется.
А другие ничего, уважая императора, едой и напитками не пренебрегают, правильно поступают, потому что если бы все так сорок разом пренебрегли, царь возможно бы заметил и к тверскому дворянству не питая, после известных выходок, излишнего доверия, мог счесть за нежелательное беспокойство.
Так что и я подкрепляюсь за царским столом, ничего из зрелища не пропуская.
Теперь движение челюстей, измазанных жирными соусами, постепенно прекращается, Александр словно обдумывает решение, наконец, принимает его и согнутым пальчиком перебирает, Адлерберг и Баранов также перебирают, слуга с блюдом к монарху припадает, тот с непроницаемым видом выбирает вторую индюшачью грудку и дальше подкрепляется.
Что-что, а кухня в Тверипревосходная.
Великие князья точно также: едят и ничего не говорят.
А раз безмолвствует властелин и великие князья безмолвствуют, кто бы тут произнес словечко.
Царь уже не голоден.
Салфеткой сочные губы вытирает.
Встает.
Все встают, в горле недоеденные куски, что поделаешь.
Царь обметает стол и тех, что вокруг стола, довольно милостивым взглядом. Если на ком-нибудь крошкицарский взгляд сдувает.
Меня тоже обметает.
Обметение, ждем.
Теперь ведь произнесет, не к тому или иному в отдельности, но ко всем вместе.
Ясно, что так сподручней.
Не произносит.
Из трапезной без единого слова выходит, сверкающая свита за царем.
Но один из адъютантов вприпрыжку ко мне.
Великий Князь Константин Николаевич желает познакомиться с замечательным писателем.
Значит все-таки.
Константин, предводитель либеральной партии при дворе. Не царь, но все-таки.
Сейчас?
Нет, немного погодя, подождите в коридоре у окна, пока Его Величество отпустит Великого Князя.
Стою в коридоре у окна.
Адъютант проверяет, хорошо ли стою.
Видимо хорошо, потому что уходит, не сделав замечания. Открывается дверь, входит Константин, останавливается около меня, вбрасывает монокль в глаз, кивает мне головой.
Ваше высочество, тверской вице-губернатор, Салтыков Михаил Евграфович.
Здешний дворянин?
Здешний дворянин.
А! Читал ваши очерки, восхищался остроумием.
Читал, так читал, восхищался, так восхищался.
Монокль из глаза и в глаз.
Вы тут недавно в качестве вице-губернатора?
Недавно, ваше высочество.
Все еще пишете?
Все еще пишу.
А! Пишите, пишите.
Либерал, либерал, а обыкновенный идиот.
Кивает головой и к дверям.
Двери видимо знаком этикет: перед Великим Князем она распахивается сама.
24
Лизанька, детка, позволь заглянуть в твои невинные глазки.
Ах, Мишель, что вы находите во мне, вы умный, а я такая глупенькая.
Я напишу для тебя историю России, будешь самой прелестной умницей во всей губернии.
О, прошу не шутить так надо мной.
В самом деле напишу.
Дорогой господин Салтыков, вы знаете, как мы вас ценим, но Лиза еще дитя, куда ей выходить замуж.
Аполлон Петрович, прошу быть искренним, вы имеете в виду мое положение политического ссыльного.
Гм, но, того, дорогой господин Салтыков, родители всегда имеют в виду счастье дочери, не сомневаюсь, что она нашла бы его рядом с вами, но ведь это еще дитя, может через год, два, если вы не измените намерений.
Дражайший брат, окажи милость и купи десять фунтов конфет у Балли или Сальватора (на Большой Морской); выбери, прошу тебя, самого лучшего сорта, что-нибудь по полтора рубля за фунт, и чтобы вынесли дорогу; пусть кондитер сам упакует, а затем вышлет по почте по адресу: ее превосходительству Елизавете Болтиной; и не мешкай с этим, прошу тебя, ибо пятого ее именины.
Желаешь ли, Елизавета, взять в мужья раба Божьего Михаила?
Колоколами звенящая Москва, хоры, цветы, благополучия молодым, у Арбатских Ворот карета, новая дорога, новая жизнь, быстрей, быстрей, человек, быстрей!
Лизанька, небесное создание, позволь поцеловать твои сладкие ножки.
Я боюсь, Мишель, не подходите.
Ты любишь меня, Лизанька?
Люблю, Мишель, хотя ты такой смешной, такой смешной.
Сокровище мое единственное.
Совершенно не понимаю, что это мой строгий муж пишет и пишет.
Глупышка дорогая.
Так у нас скучно, пригласил бы ты хоть полицмейстера или председателя судебной палаты. Полицмейстерша играет на гитаре, очень милая женщина.
Ты в самом деле не понимаешь, что это мои враги?
Папочка тоже был вице-губернатором и не имел врагов.
Лиза, не заглядывай мне в карты, ты знаешь, что я этого не выношу.
Хахаха, Елизавета Аполлоновна, заботясь о сохранении красоты, питается только молодыми барашками, молодыми петушками, раз спросила в лавке молодую щуку, но приказчик сказал: мы у рыб метрики не спрашиваем.
Унковский, я запрещаю тебе издеваться над моей женой, запрещаю, слышишь!
Так скучно, возьму карты погадаю себе, откину пики и выйдет хорошо.
Кто это был, Лиза? я спрашиваю, кто это был?
Это бедный монах, собирает на постройку храма.
Лжешь, это слуга этого адвокатишки, этого жокея, этого мерзавца!
Павел Иванович не жокей, он ездит верхом для спорта.
Елизавета Аполлоновна, позвольте вам сообщить, что вы существо без чести и веры.
Мишель, не будь смешным.
Тургенев уговаривает, чтобы я устроил журфиксы для молодых литераторов; конечно, это было бы неплохо; но я устрою журфиксы для литераторов, а Лиза назовет разных гвардейцев и что из этого получится?
Ты бы мог быть полюбезнее с гостями, не так уж ты болен.
Где мое лекарство?
Ой, я забыла послать человека.
Изваяние, мраморное изваяние, каменное сердце, не позаботится о больном муже.
Ах, оставь, Мишель, ну, позабыла, ну, завтра куплю.
Нет, нет, ты не забыла, это ты нарочно, проклятая змея!
Хоть бы ты уж поскорей умер!
Лизанька, остановись! Еще не сейчас, возьмем все назад, еще не будем так обращаться друг с другом, мы еще любим, мы еще молоды, счастливы, это только Тверь.
Это только Тверь.
25
Кончайте же, наконец, господа, фыркнул раздраженный монарх.
Председатель редакционной комиссии, граф Панин (акула из акул) доложил, что конец.
Царь подписал и в полицейских участках приготовили розги на случай радостных беспорядков.
19 февраля 1861 года, та историческая дата, с которой.
Но беспорядков, грустных или радостных, пока вовсе.