Хафыз-Тыква, закрыв глаза и сдвинув брови, продолжал сосредоточенно взывать к аллаху. Его монотонное причитание перешло в глухое ровное гудение. С каждым новым словом молитвы он распалялся все больше и больше.
«О благословенный, думал Ясин-ага. С какой страстью он творит свою молитву. А ты, Музафер-бей, обидел такого человека! Словно он не сын своего отца Эх, минувшие денечки! Да случись при жизни покойного добродетеля прийти святому имаму и завести речь о пророке Махди, ему не пришлось бы выслушивать грубости. Нет, покойный оказывал уважение каждому, будь то хаджи, ходжа или дервиш. Потому и были все счастливы, уважали друг друга, не знали, что такое нехватка хлеба насущного. А теперь? Погрязли в распутстве»
Отрешенный вид почтенного имама вконец умиротворил Ясина-ага, он тоже закрыл глаза, как Хафыз, и точно так же, раскачиваясь из стороны в сторону, стал бормотать известные ему молитвы намаза. А так как он знал их немного, то, пробормотав последнюю оставшуюся в памяти, начинал все сначала, не забывая при этом поглядывать изредка на его светлость имама.
Но вот имам замедлил чтение, пришел в себя и, наконец, совсем умолкнув, открыл глаза. Они остановились на Ясине, и с хорошо разыгранным удивлением имам спросил:
Ты был здесь, Ясин-ага?
Да, я был здесь, ваша светлость, согнувшись в поклоне ответил Ясин-ага таким тоном, словно он сам, а не его хозяин, обидел имама.
Прошу тебя, Хафыз показал рукой на место рядом с собой.
Ясин-ага поднялся по лесенке из трех ступенек на возвышение, где имам устроил себе постель, и робко присел рядом.
Ах, имам-эфенди, вы не можете себе представить, как мне стыдно перед вами
Что с тем делом? прервал его Хафыз-Тыква.
Ясин растерянно заморгал, но, сообразив, что интересует имама, ответил, что «все, слава всевышнему, обошлось».
Образумился, стало быть, Музафер-бей?
Образумился, и все благодаря вам
Благодаря всевышнему! поучительным тоном поправил его имам. И могло ли быть иначе? Третьего дня мне опять явился тот старец, я видел его так ясно, как сейчас тебя, Ясин-ага. Конечно, я всего лишь ничтожный посланник всевышнего, нареченный оповещать о его божественной воле. Но оскорблять менязначит, оскорблять Его! имам указал перстом вверх. На этом, следовательно
Он раскаялся, не дал ему договорить Ясин-ага. Он раскаялся, имам-эфенди.
Ясин-ага вынул из бокового кармана пиджака пачку ассигнаций и сунул ее под тюфяк. Хафыз-Тыква сделал вид, что ничего не заметил, и, закрыв глаза, снова принялся бормотать молитвы.
Ясин решил, что задерживаться здесь дольше нет никакой необходимости, и тихонько скользнул за дверь.
Хафыз-Тыква покосился в окно: высокая фигура Ясина быстро удалялась в сторону имения. «Черт бы вас побрал, сводники! в сердцах сплюнул Хафыз. Не будь всевышнего, ломаного гроша не подали бы бедняку! Благодарю тебя, аллах, за твою силу и могущество Неверующий безбожника запугал! Вор у вора дубинку украл! захихикал Хафыз и довольно потер руки. Он вытащил из-под тюфяка деньги, пересчитал: пять десятилировых бумажек. Черт бы вас побрал!»снова выругался Хафыз.
Он вынул из кармана кошелек, аккуратно положил в него деньги и стал одеваться. Сейчас он пойдет в кофейню и выпьет большую чашку черного кофе, которую вполне заслужил.
Единственная в деревне кофейня, как и остальные домишки, была крыта тростником. Просторная комнатазала, несколько столиков, две дюжины плетеных стульев, литографии на стенах и старой модели радиоприемник «филипс», на котором висели семидырочные голубые бусы «от сглаза». До того как была выдумана «димакратия», и особенно в годы, когда гитлеровские армии рвались вперед, крестьяне с охотой собирались вокруг этого старенького «филипса» и слушали последние известия. Но потом все изменилось. Кофейня разделилась на две части. Левую половину заняли сторонники Народной партии, правуюдемократы. «Партии» почти не разговаривали друг с другом и не играли ни в карты, ни в трик-трак. Тесная дружба наблюдалась только среди «единомышленников». Как только «филипс» доносил в кофейню голос «народника», «демократы» демонстративно покидали залу, и вслед им неслись проклятия. Бывалые старики сокрушенно качали головами. Они не забывали тысяча девятьсот тридцатый год с его Партией Свободы, помнили, сколько людей погибло тогда, сколько крови пролилось, не приведи аллах испытать такое еще раз! Недаром Мустафа Кемаль-паша решил: нет, так дело не пойдет, нельзя допускать, чтобы брат лил кровь брата, и распустил Партию Свободы. Вот так надо поступить и теперь. Да поможет аллах Исмет-паше одолеть демократов. У тех ведь пушки, винтовки, много солдат. Кто добровольно отдаст свой хлеб?.. Старики слышали от своих отцов и дедов, что после султана Хамида тоже стали нарождаться всякие партии. Появилась партия Единение и прогресс. В городах открывались партийные клубы, не обошлось и без речей, факельных шествий и аплодисментов! А потом вдруг была объявлена мобилизация Поэтому турку не нравится всякая шумиха и возня вокруг политических партий. Дай бог, чтобы на этот раз ничего не случилось
Появление в кофейне Хафыза-Тыквы было встречено одинаково тепло и дружелюбно обеими «политическими партиями».
Хитрый имам, чтобы не отдать предпочтения какой-либо одной из сторон и не оказаться в трудном положении, сел за столик у самой двери.
Вот так-то оно лучше, люди добрые улыбнулся имам всем и никому.
Нет, ему не нужны ни «народничество», ни «демократия» Оставаясь посередине, он, как говорится, и девушку не отдаст замуж и сватов отказом не обидит. Куда выгоднее жить в мире с семью державами. Хафыз-Тыква устраивался за столиком почти у самой двери, а со всех сторон слышались голоса, желавшие всячески угодить имаму:
Абдюль! Позаботься о ходже-эфенди!
Позаботься о ходже-эфенди, Абдюль!
Узнай у имама-эфенди, что он хочет выпить
К столику Хафыза подошел хозяин кофейни.
Что прикажете, ходжа-эфенди?
Побольше пенки и не очень сладкого, важно произнес Хафыз, вытащил из кармана четки и, полузакрыв глаза, принялся перебирать бусины.
от всяких там партий сыт не будешь, донеслось до него. Разговаривали за соседним столиком. На что мне партия? добивался старик у своего собеседника. Какая польза от того, что уйдет Али, а придет Вели?
Никакой, охотно соглашался собеседник.
А нет, так чего мне о них заботиться? Я лучше позабочусь о своем кармане.
Разговор перешел на «народников», но Хафыз больше не слушал: на пороге стоял Залоглу. «Что это с парнем? Усы себе обкорнал», удивился Хафыз.
Поймав взгляд имама, Залоглу осклабился и пошел к его столику.
Что это значит? Куда девались твои усы? спросил Хафыз.
М-м-м Обстриг.
Зачем?
По указанию свыше! Да все девушка, пояснил Залоглу. Меня, говорит, пугают твои усы. Вот я и обстриг
Живот Хафыза-Тыквы колыхался от сдерживаемого смеха.
Ох, на кого же ты стал похож, Рамазан!
Небрежно подрезанные усы Залоглу сразу привлекли всеобщее внимание. Кофейня веселилась. Вначале Залоглу натянуто улыбался, но выдержки хватило ненадолго.
Займитесь-ка своими делами! крикнул он. Усы ведь мои, не так ли?
Это только подлило масла в огонь.
Он прав, сказал какой-то «демократ». Усы его. Хочетрежет, хочетбреет.
Но ему очень шли усы
Бедняга, а он так походил на Кёроглу
Залоглу подвинул стул к столику Хафыза-Тыквы.
Вы лучше подумайте о том, как победить на выборах. Мои усыне ваша забота отрезал он и повернулся к Хафызу.
Приветствую тебя! сказал Хафыз.
И тебя так же.
Ну как дядя, согласен?
Прислушиваясь краем уха к шуткам, все еще сыпавшимся в его адрес, Залоглу распетушился перед Хафызом и нарочито громким голосом стал уверять, что согласие дяди его, собственно, ни капли и не интересует.
Хафыз-Тыква не хотел унижать Залоглу. Он только протянул руку и сказал:
А ну, целуй
Это за что же?
Изза тебя имама прогнали со двора как собаку, тихо сказал Хафыз.
Залоглу виновато улыбнулся.
Не сердись, ведь какое дело обстряпали!
Ты должен отблагодарить
Конечно, с готовностью согласился Залоглу. Вот уедет дядя, и мы
Когда он уезжает?
Не сегодня-завтра. И мы
И чтоб там сардинки, икорка и все такое прочее, понял?
Залоглу обещал даже разжиться рокфором из запасов дядюшки. Он расписывал достоинства этого «самого лучшего сыра». Хафыз судорожно проглотил слюну, потом взглянул на нелепо подрезанные усы Залоглу и не выдержалпринялся хохотать.
Однако весь твой фасон пропал, Рамазан!
Залоглу только тяжело вздохнул. Имам понял, что, задев самолюбие парня, он рискует остаться без обещанной выпивки, переменил тему.
Когда свадьба? спросил он.
Еще неизвестно.
Кто будет сватать, Ясин-ага?
Наверно
А отец-то ее знает об этом?
Залоглу хмыкнул.
Что, это самое главное?
XI
Если бы Залоглу был уверен, что дядя согласится, он не задумываясь посватался бы к Гюллю. Но такой уверенности не было. А Джемшир, что такое Джемшир?!
Когда Решид рассказал Хамзе и Джемширу о своих наблюдениях за племянником Музафер-бея в тот пьяный вечер, у обоих заблестели глаза.
Ах, Решид! воскликнули они в один голос. Это была бы такая удача!
Они уже предались сладким мечтам о том, как Решид бросит свое ремесло, как они найдут предлог и заставят Гюллю прогнать Ясина и сами станут управлять имением. Опять, как много лет назад в Стамбуле, они смогут сорить деньгами, жить в свое удовольствие
В моем распоряжении восьмицилиндровый автомобиль бея Хэлло!.. размечтался Хамза.
В темно-синем с иголочки английском костюме, с набриолиненными волосами он сидит за рулем. Блестящий лаком лимузин мягко мчится по дороге к Стамбулу. Хамза еще ни разу не видел Стамбула. Он знал его только по нескольким кадрам из кинофильмов да по рассказам отца и Решида. Жена директора фабрики как-то предложила ему: «Только прикажи, милый, и мы завтра же махнем в Стамбул!»
Но он так и не приказал.
Женщина была лет на двадцать пять старше его. Правда, у нее были деньги. Стоило ей прикрикнуть на своего рогоносца, и деньги текли к ней золотой рекой. Но если бы сестра стала хозяйкой в имении Музафер-бея, он, Хамза, не нуждался бы в деньгах, не нуждался бы в покровительстве «мадам Бехие»
Джемшир бродил из угла в угол, лениво перебирая четки. Решид орудовал ножницами над бородой клиента.
Удастся выдать ее замуж официальнопрекрасно, не удастсясговоримся и так, рассуждал Джемшир. Все равно от девчонки никакого проку. Работает! Но все, что зарабатывает, тратит на себя. Всегда так получается. Они несут конверты с получкой ему, пока не подрастут и не научатся считать сами Хамза принес недавно плохую новость: Слепой Тахир видел Гюллю в кино с каким-то черномазым. Если он не врет, это несчастье. Ведь Гюллюсамая красивая из всех его дочерей. За нее можно просить не меньше тысячи лир. А если она чего доброго убежит с этим парнемплакали его денежки.
Джемшир даже вздрогнул.
«У меня, правда, еще четыре дочери растут. Но пока они совсем еще дети. А Гюллю уже созрела. Не дадут тысячуотдам за шестьсот, даже за пятьсот лир отдам!..»
Решид закончил работу.
Клиент расплатился и вышел из цирюльни. Решид подвинул Джемширу стул и сам сел напротив.
Не огорчайся! успокоил он Джемшира. Половина от тысячипятьсот, а они тоже на дороге не валяются.
Джемшир вздохнул:
Да я вовсе не о том, Решид. Меня тревожит этот парень араб.
Дай бог, чтобы Слепой Тахир обознался.
Дай бог.
Так и покорись его воле.
Если девушка сбежит с арабом, из рук ускользнет тысяча лир, думали оба. А это никак не входило в их расчеты, особенно Решида, Он мечтал «призанять» у Джемшира из этой тысячи несколько сот лир и привести в порядок мастерскую. В цирюльне и в самом деле не оставалось ни одной приличной вещи. Все парикмахерские принадлежности, даже самые необходимые, без которых уж никак не обойдешься, поломались, поизносились; полотенца и пеньюарыкак решето Пару сотенна побелку и ремонт, считал Решид, на сотню купил бы полотенец, пеньюаров, несколько новых бритв и лампочку поярче, чтобы можно было работать по вечерам, и конечно жеягненка, которого столько времени просит жена. «Ягненок»! Дался ей этот ягненок, пропади она с ним, тощая, как доска Опостылела ему. Одно только слово «жена». Какая она ему жена?! Высохла всякожа да кости. Решид водил жену в диспансер, там сделали рентгеновский снимок. Сказали, туберкулеза нет, но если она не будет заботиться о себе, не станет меньше курить и жить одним чаем вприкуску, то все возможно. А она таяла на глазах, куска в рот не брала, особенно после того, как в прошлом году пал белый ягненокее единственная и странная привязанность, заменивший ей детей, которых у нее не было, любовь, которой она не знала.
Никак не заработаю жене на ягненка проговорил вслух Решид. Неохота домой идти, друг
Рамазан-эфенди в тот день пришел к нам, спросил Хамзу сказал Джемшир. И с тех пор не показывается. Странно, почему бы это?..
Они просидели допоздна, думая каждый о своем. Потом Джемшир взглянул на часы.
До конца работы еще полчаса!
Какой работы?
Хамза, говорю, еще только через полчаса кончит.
Ну и что из этого?
Если у него есть деньги, сходили бы к Гиритли, пропустили бы по рюмочке Тоска!..
А он придет?
А куда ему деться Джемшир зевнул. Потом неожиданно посерьезнел. Хамза что-то не сводит глаз с этого араба, доверительным шепотом произнес он.
Дай бог, дай нам бог, Джемшир А он сможет? неуверенно спросил Решид.
Друзья обменялись долгим понимающим взглядом
Согнувшись, обхватив голову руками, Кемаль сидел на ящике для инструмента. Сегодня Хамза и Слепой Тахир раз двадцать прошли мимо машинного отделения. Гюллю подослала к нему Пакизе, умоляла не связываться с ними. Только это и сдерживало Кемаля.
Он был зол на этих двоих. Особенно на Хамзу. Пижон! Подвязался кушаком, таскает при себе нож, болтает кому не лень о своей дружбе со старой бабой, директорской женой Показать бы ему, чего он стоит А Гюллю умоляет не связываться Теперь они могут каждому сказать: «Припугнули мы смазчика Кемаля». Самое обидное, что он не боится ни их самих, ни их ангелов-хранителей. Он вышел бы против дюжины таких. Но Гюллю умоляет не связываться
Хамза и Слепой Тахир следят за ним Кемаль это чувствовал. Он считал унизительным для себя обращать на них внимание и, когда они проходили мимо, даже не поворачивал головы. Но он знал, что они следят за ним. Ах, эта Гюллю!.. Ведь она связала его по рукам. «Если ты с ними сцепишься, тебе придется поцеловать мое холодное чело!»передала она с Пакизе. Откуда только такие слова! Пакизе тоже умоляла его не обращать на них внимания. Ладно, он стерпит, все стерпит Ради Гюллю и их будущего счастья он стерпит.
«Если Кемаль захочет, я убегу», передала она с Пакизе. Если захочет Конечно, хотел бы, у него есть, где приютить ее, но что толку! На деньги, которые он зарабатывает, не проживешь. И потом ведь придется снимать квартиру. Втроем они не поместятся в лачуге матери. А на квартиру уйдет половина его заработка А все эти занавески, стулья, коврикивесь этот «уют»?
Матери Кемаль пока ничего не говорил. Он был уверен, что мать согласится на его брак с Гюллю. «Конечно, женись, сынок! С удовольствием приму ее!»скажет она. Мать любит его. Да и кого ей любить, кроме него! Ее голос дрожал, когда она говорила: сынок мой, Кемаль, дитя мое
А служба в армии Ведь на следующий год его могут взять в армию. Кемаль уже прошел комиссию, и из всех фабричных только Кемаля определили в артиллерию. Всякому известно, что в артиллерию отбирают рослых и сильных. На комиссии сразу же сказали: «Пиши в артиллерию!» Он очень гордился этим, и мать тоже. Ведь все знали, что в артиллерию возьмут не всякого. Гюллю тоже было приятно, что ее Кемаля записали в артиллеристы.
«Пусть Кемаль увезет меня, если захочетя убегу с ним», передала она с Пакизе. А что он мог ответить: «Хорошо, я готов, я тоже хочу быть с тобой?» Отец, когда был жив, твердил Кемалю: «Смотри, сынок, не женись до армии!» Если бы у Кемаля были деньги, он, может, и не посчитался бы теперь с советом отца и, не откладывая, женился бы на Гюллю. Если бы был жив отец! Сейчас он как никогда хорошо понял, что значит иметь отца, да еще такого, каким был его отец.