Знаю, но
Извини, я не кончил. Мне известно не только то, что ты знаешь, я догадываюсь также о твоих мечтах. Ты мечтаешь пахать свои поля этими тракторами, перейти к интенсивному хозяйству и надеешься, что таким образом удастся разбогатеть еще больше.
Конечно.
А вот и нет, не обязательно, Музафер. Эту страну не спасет одно интенсивное сельское хозяйство, короче говоря, валюта. Эту страну спасет не этатизм, а сознание рабочих, которые делают эти тракторы, либерализм, если хочешь, тот либерализм, что лежит в основе американской демократии.
Зекяи-бей налил в бокал вермута и залпом выпил.
«Сейчас он снова примется за пропаганду в пользу новой партии, скривился Музафер. Будет крутить, вертеть, и все вокруг одного».
Зекяи продолжал:
«Революция Ататюрка», «революция Ататюрка» Что это, как ни гам, шум, поднятый одной определенной группой? Слушай меня внимательно. Поскольку я все еще состою в партии, мне не следовало бы так говорить, но, дорогой мой, не забывай, что интересы родины выше устава партии, одним словом, выше партии и интересов партии!
И что же?
Принимая во внимание это соображение, мы можем и должны рассматривать вопрос опять-таки с точки зрения Ататюрка. Да, Ататюркнаш символ. Все это так. Но не забывайте его слов о том, что со временем законы меняются. После Ататюрка время и обстоятельства очень изменились. Для новых обстоятельств нужны новые законы. Мы не можем действовать по-прежнему, ничего не меняя, твердя «революция», «революция». Или целиком американская демократия или же
Против всего этого Музафер-бей не возражал. Что касается деловой сферы, то, по его, Музафера, мнению, необходимо прислушиваться к велению времени. Но проблема религии
И в этом вопросе мы непременно станем либералами. Партийное большинство склоняется именно к либерализму в вопросах религии. А разве есть другой путь, кроме подчинения воле большинства? спросил Зекяи-бей, и вопрос прозвучал риторически.
Ну, знаешь ли
Знаю. И несмотря ни на что, другого пути нет. Пусть государственной религии боятся те, кто считает ее иллюзией, кто творит противозакония. Ты думаешь, государственная религия нашего времени останется такой же, как в эпоху средневековья? Нет. Если б мы даже хотели, это уже невозможно. Современная государственная религия утратит свою реакционную сущность.
Похоже, что ты уже принял решение
Зекяи-бей утвердительно кивнул головой.
Так чего же ты ждешь? спросил Музафер. Выйди в отставку и вступи в другую партию.
Зекяи-бей не ответил. Он знал, что и когда следует делать. Сейчас он вербовал единомышленников. Он хотел убедить Музафер-бея принять свою точку зрения, с тем чтобы вместе выжидать удобный момент. Он снова потянулся за вермутом.
Компания очнулась только к полудню. После легкого завтрака сели в автомобили. Вымытые дождем машины, рокоча, двинулись по мокрому проселку. Дорога проходила через деревню. Дети, женщины, мужчины молча провожали их долгими взглядами. Они уже привыкли к таким выездам, привыкли к тому, что молодой бей, получивший в наследство после отца имение, поля, дома в городе, ведет развеселую жизнь и не стесняется порой превращать имение в публичный дом. В деревне судачили о вдове Наджие, а на непомерное распутство Музафер-бея закрывали глаза. Не то чтобы пьяные оргии в имении не раздражали крестьян, но на стороне Музафер-бея была сила, он славился еще и как прекрасный стрелок, и крестьяне знали, что, если Музафер-бей собственноручно убьет человека, судья не осмелится возбуждать дело. И чтобы не попадаться бею под руку, крестьяне старательно обходили имение стороной, особенно когда к бею наезжали гости и полошили всю округу буйным весельем. Но не это было главной причиной неприязни к молодому бею, а его несправедливость. Стоило крестьянской скотине забрести на землю бея, как он появлялся на балконе с двустволкой и стрелял в животное. Он считал своей всю землю далеко вокруг барского дома, не желая различать полей, принадлежавших деревне, на которые у крестьян имелись законные купчие, и расправлялся с теми, кто пытался возражать. Крестьяне пока молчали, выжидали, но все симпатии перенесли на партию, против которой агитировал Музафер. Если все, о чем говорили ораторы, приезжавшие в деревню, осуществится и новая партия победит на выборах и придет к власти, они всем миром заставят бея расплатиться. И пусть молоко, впитанное беем от матери, пойдет у него носом! Ненависть к Музафер-бею все возрастала. Крестьяне начинали роптать вслух, а сторонники крайних мер шли еще дальше: они считали, что следует поджечь имение и пусть живьем сгорит блудник вместе с городскими распутницами. Так считали Хабиб и его братья, больше всех натерпевшиеся от бея. Он отрезал у них надел и присоединил к своим полям. Хабиб и братья нанимали адвокатов, но все впустую: через пару дней те бросали дело, даже не доводя до суда.
Автомобили, увозившие женщин в пестрых одеждах, уже скрылись из виду, а крестьяне все стояли у обочины, и каждый вспоминал свои обиды. Люди умолкли, когда в воротах показалась фигура Ясина-ага. Только Хабиб, кивнув в сторону управляющего, сказал:
А этот опять всю ночь с ружьем простоял.
Сторожил?
Ну да, у ворот Хабиб выругался. Сводник
Ясин шел узнать, не будет ли машин в город. Ему показали грузовик. Дав шоферу задаток за место в кабине, Ясин поспешил в имение собираться.
Узнав, что Ясин-ага едет, Залоглу кинулся целовать ему руки.
Гюлизар и батрачки, наблюдавшие эту сцену, хихикали. Все знали, почему Залоглу целует управляющему руки.
Подкатил грузовик.
Залоглу помог Ясину сесть, почтительно попрощался.
Значит, через несколько дней все плохое кончится и он обнимет Гюллю. Залоглу не сиделось на месте. У него сладко щемило в груди. Он вспомнил Гюллю, какой видел ее в тот вечер. Гюллю выше ростом и сильнее егоэто правда. Но он мужчина, и это главное, а не его красота. И надо же было такому случиться с усами, и именно теперь
Залоглу направился к имаму.
Имам был не в духе.
Ты что это? удивился Залоглу. Уж не сердишься ли за что?
Он еще спрашивает! Всю ночь ваш имам глотал слюнки, глотать устал, а вы объедались и веселились. Ваш благословенный барабан гремел до утра.
Однако тебя бы туда, имам. Такие штучки были, пусть я буду неверным.
И полненькие были? оживился Хафыз.
Спрашиваешь?! Ты что, моего дядю не знаешь? Подъехали к бару, насажали женщин, музыкантови в имение! Всякие были, и всепьяные в стельку!
Значит, вволю, говоришь, поели, попили?
И тебе оставили, усмехнулся Залоглу. Есть немного икры, салат и всякая всячина. Пойти разве? Бутылочку вина прихвачу заодно, а? Что ты на это скажешь?
Что я скажу! Да возлюбит тебя аллах, да сделает тебя святым в обоих мирах! Если может, конечно.
Это всевышний-то?
Нет, всемогущий и наисвятейший! Ну ладно, шутки в сторону, иди и возвращайся быстрее. Да смотри у меня, долго будешь копаться, не поздоровится!
А что будет?
На имя великого Залоглу падет тень!
Да что ты говоришь, Тыква, сын Тыквы?
Ты иди сотвори, что пообещал, а потом издевайся над моим родом, сколько душе угодно.
Он подхватил Залоглу, поставил на ноги у порога, лицом к двери.
Если время и обстоятельства позволят, поцелуй в черные очи мою милую Гюлизар.
Залоглу расхохотался.
Вот ты каков, оказывается, божий человек!
Ладно, ладно, теперь иди и возвращайся побыстрее!
Солнце вовсю грело напитанные дождем поля. Земля дышала паром. Склоны гор кутались в серо-голубой туман,! Залоглу весело насвистывал в такт шагам. Он забыл, зачем и куда идет. Он думал только о Ясине-ага и Гюллю. Особенно о Гюллю. Он жаждал, но не мог поверить, что через несколько дней он и Гюллю станут мужем и женой. Ясин-ага наверняка уже в городе. Он разыщет Джемшира, отсчитает ему деньги и скажет: «А ну-ка, Джемшир, покажи себя!» И Джемшир пойдет домой и скажет жене: «Волей аллаха я отдаю Гюллю за племянника Музафер-бея, начинайте готовиться». Мать Гюллю, конечно, расцветет от удовольствия. А если и нет, то у нее спроса не требуется. Племянник могущественного Музафер-беяуважаемый человек. И потом Джемшир один раз скажет, повторять не станет Залоглу сошьет себе к свадьбе новый синий костюм. Он пощипал усики и тяжело вздохнул. Мешали они дяде, что ли? с обидой подумал Залоглу. Не будь он мне дядя, я бы Ну и что бы ты сделал? безжалостно откровенно спросил он себя. Он представил себе, что не дядя, а кто-то другой взял бы, да и срезал ему усы. И ничего бы он не сделал. Любой силач, да еще дядиного роста, смахнет его как пушинку Залоглу стало грустно. И в кого он только уродился таким хилым, милосердно ли это со стороны аллаха? А еще говорят, что обычно девушка удается в тетю, а мальчикв дядю. Почему же он не в дядю? Поскупился на него аллах.
Из-под ног Залоглу выпорхнул жаворонок и пулей взмыл в голубое небо. Залоглу вздрогнул. О чем это я думал? стал вспоминать Залоглу. Он потянул себя за верхнюю губу и содрогнулсяо аллах, что осталось от длинных пышных усов! Ну что ж, на этот раз он оставит их покороче. Но брить усы не станет! Без усов он не имеет никакого вида. В кофейне показаться нельзявсе смеются над ним, шушукаются, посмешище из него сделали. А что если все-таки попросить у дяди разрешения отрастить такие же усы, как были? В тот раз Гюллю глаз оторвать не могла от его усов. Только делала вид, что ей скучно. И правильно Честные девушки не улыбаются первому встречному. Он тогда сразу понял, что Гюллю порядочная девушка. Сколько он ни подмигивал ей, она даже не улыбнулась
Когда идет прополка или, например, молотьба, его неделями не бывает в имении. Из мужчин там остается Ясин-ага Да пастухи. «А дядя? вспомнил Залоглу. Ну, не станет же он приставать к жене своего племянника? Не кызылбаш ведь он!»И все-таки на душе стало неспокойно, горько стало на душе. Он выругался. Но тут же представил себе дядю с насупленными бровями Что же он молчал, когда дядя ножницами отхватил ему усы? А сколько раз он молча сносил пинки от дяди
То пинки в детстве, а то совсем другое деловопрос чести
Порядочный человек обязан постоять за себя, и никто его за это не осудит. Во имя чести можно убить не только дядю, но и отца своего. И аллах так повелевал
Из флигелька, где жил Ясин-ага, доносился звонкий голос Гюлизар. Залоглу остановился у открытой двери. Гюлизар была занята уборкой. Только тут он вспомнил, зачем пришел. Самое время, решил Залоглу. Он шмыгнул мимо двери и бегом направился в кухню через парадный вход.
Гюлизар, почувствовав на себе взгляд, обернулась. Мелькнула тень. Гюлизар выглянула из двери и успела увидеть только спину Залоглу, скрывшегося за парадной дверью.
Гюлизар насторожилась. Куда это он пробирается, будто вор? Музафер-бей наказывал глаз не спускать с этого бездельника. Гюлизар и то заметила, что парень пристрастился к вину и стал потаскивать из кухни что повкуснее, в особенности икру. Добро бы сам елпусть его, на здоровье. А ведь у него хватит ума всякий сброд кормить
Гюлизар бросила веник и пошла следом. Дверь в кухню; была приоткрыта. Она заглянула: Залоглу торопливо накладывал на большое овальное блюдо закуски, оставшиеся от вчерашнего ужина.
Гюлизар открыла дверь.
Бог в помощь, эфенди!
Залоглу вздрогнул и обернулся.
Добро пожаловать, сказал он, убедившись, что это только Гюлизар.
Ты что делаешь?
Да ничего, так
Куда тебе столько?
Чем выбрасывать-то Ведь дядя этого есть не станет
Кому, спрашиваю, собрался нести?
Да бедняге Хафызу.
Водки бы бутылку отнес, неожиданно посоветовала Гюлизар.
Если ты позволишь. Он будет очень рад.
Правда?
Еще как. Да, он просил передать, что целует в черные очи свою милую Гюлизар.
Ах ты Гюлизар даже растерялась. Это еще что за разговоры?..
Она с минуту наблюдала, как Залоглу укладывал закуску, а затем предложила:
Ну и пили бы здесь.
А можно?
Почему нельзя? Ясина нет, подглядывать некому.
Средь бела дня, у всех на глазах
А ты все о своей милой тревожишься, имама за себя хлопотать заставил Красивая она у тебя?
Кто, Гюллю? Красивая. Помнишь, вечером здесь одна в голубом была?
Гюлизар вспомнила женщину в голубом платье, одну из гостий Музафер-бея.
Ну?
Походит на нее, только выше ростом и приятнее.
Такая же беленькая?
Такая же.
В Гюлизар заговорила ревность. Они будут жить под одной крышей. И Музафер-бей тоже. Он еще заставит Гюлизар прислуживать новой «госпоже». Она, Гюлизар, останется ни при чем, а хозяйкой дома станет какая-то фабричная девка. «Гюлизар, сделай то, сделай это». Фабричная девка будет помыкать ею и еще велит называть себя «госпожой».
Послушай-ка, ты вразуми свою жену. Пусть она не вздумает командовать мною.
Залоглу расхохотался.
А что ты сделаешь?
Пожалуюсь бею. Мне никаких начальников и командиров не надо, запомни! И так житья нет
На что жаловаться-то будешь?
Я знаю на что!
А он тебя послушает?
Гюлизар взвизгнула.
Меня не послушает? Да я самое меньшее десять лет терплю из-за него мучения. Он забрал меня от красавца мужа. Что ж, ладно, он господин. Пожертвовала мужем, стала его рабыней И все думаешь, почему? Пленил он меня, все, что было, ради него бросила. Я не жалею, но чтобы какая-то
Не «какая-то», а моя жена!
А хотя бы и твоя жена! Кто ты рядом с дядей?
Залоглу вскипел.
Кто я? Я его наследник! Он умрет, и все, что ты видишь, будет моим!
Так! Значит, ты ждешь дядиной смерти, прищурилась Гюлизар. Ну подожди! Дяде будет интересно узнать об этом.
Залоглу не на шутку испугался. Если Гюлизар распустит язык, он пропал. Все пойдет кувырком, дядя может выгнать его из дому. Он подсел к Гюлизар.
Да продлит аллах его дни, неуверенно начал он, но, когда он умрет, ты останешься венцом на моей голове, сумасшедшая. Провалиться мне на этом месте, если я променяю тебя на дюжины таких, как Гюллю. Твое место свято, и никто не посмеет обидеть тебя.
Гюлизар смягчилась.
У нее родители-то кто будут?
Отец ее наш вербовщик, Джемшир, ты его должна знать.
Знаю такого. А сестры, братья есть у нее?
Брат есть.
Они что же, сюда жить переедут? недовольно спросила Гюлизар.
Залоглу не подумал об этом. До сих пор его мечты касались одной Гюллю. Нет, он вовсе не хотел тащить в имение всю эту шумную семейку.
Гюлизар ждала, что он ответит. Предстоящая женитьба племянника Музафер-бея уже несколько дней не давала ей покоя. Аллах милостив, и, пока не умер бей, мальчишка в ее руках. Музафер-бейтиран, развратник, ни одной юбки не пропустит, все это верно. И все-таки она не в пример другим сама себе хозяйка и единственное «женское общество» в имении. А приедет эта Гюллю, и, кто знает, может, все ласки бея будут доставаться «молодой госпоже». Его на это станет. И девчонке лестно будет. Как тут устоишь, да еще при таком, с позволения сказать, муже
Послушай меня, как старшая сестра тебе советую, не привози жену в имение!
Почему же это?
Почему? передразнила Гюлизар. Ты что, дядю своего не знаешь, что ли? Сам же говоришь, она у тебя красотка.
Гюлизар разворошила рану.
Да ведь он же родственник мне, дядя, упавшим голосом произнес Залоглу.
Тебя здесь неделями не бывает: то прополка, то молотьба, то дела в городе. Разве можно оставлять молодую женщину на дядю?!
Моя жена честная
Послушай меня, Рамазан. Женщина есть женщина. Сильный мужчина одним взглядом сводит женщину с ума, вот и вся наша честь. Пока жив дядяпопомнишь мои слова, она на тебя и глядеть не станет. Пусть она живет в городе. Ты меня спроси, я тебе расскажу, что за скотина твой дядя. Ты не знал моего мужа. И он, как мужчина, был красив. У него были шелковые усы. А мне тогда еще и семнадцати не было. Но вот однажды повстречался мне твой дядя, взял меня за руку, повел за собой, я и слова не сказала. А что потом, ты знаешь!
Залоглу совсем приуныл. Легко сказать: «Пусть живет в городе». А если дядя захочет, чтобы Гюллю жила в имении?
Ну, там видно будет, сказал он. Только бы скорее
Вспомнишь ты мои слова, Рамазан. На шею коту печенку не вешают!
Залоглу попросил корзину, уложил туда снедь, сунул бутылку водки, прикрыл сверху газетой. От недавней радости не осталось и следа. Баба глупая, но говорит правду. Он и сам знал, что за скотина его дядя.
Имам ждал его, сгорая от нетерпения. Он встретил Залоглу в дверях.
Где ты застрял, повелитель? Я уже отчаялся когда-нибудь увидеть тебя. Ну-ка, посмотрим, что ты принес?
Он пропустил Залоглу и закрыл дверь изнутри на деревянный засов. Задернул занавески на окнах и только тогда, потирая руки, с вожделением приблизился к корзине.
О-о-о! Что это? Икра? А это? Салат? Это? Пирожки! А это?.. О повелитель! Ты приобщаешь меня прелестям мирским. Хоть немножко, да поживимся за счет высшего общества, а?