Залоглу смотрел на проворные руки Хафыза, выкладывавшего закуски на тарелки, и думал о том, что сказала Гюлизар. Он вздохнул. Никогда еще не было так тяжело на душе.
Ты что? спросил имам, не отрываясь ст дела.
Ничего. Я передал, что наказывал. Ну, Гюлизар передал, что, мол, ты ее целуешь в черные очи. Так, что ли?
Ну, и она что? оживился Хафыз. Да не молчи ты, ради аллаха! Что-она сказала? Рассердилась?
Да нет. «Пили бы здесь», сказала. В имении, значит. Да мне показалось, что неудобно.
Хафыз бросил все, обнял Залоглу, осыпал его щеки поцелуями.
Значит, так? Молодец. Скажи ей, Рамазан, что она меня сделала счастливым. День и ночь буду молиться за нее, чтобы во всех делах ей сопутствовала удача. Ах, чтоб тебя, значит Не верю, разрази меня гром, не могу поверить
Он привычным ударом вышиб из бутылки пробку, налил себе полный стакан и опрокинул в рот.
Торопишься, сказал Залоглу. Надо пить не спеша, вкус почувствуешь. Ты в хорошем настроении. А я
Что с тобой, скажи, ради аллаха, что ты все вздыхаешь?
Сядем выпьем, потом расскажу
Хафыз жевал и внимательно слушал излияния Залоглу. Имам отдал должное проницательности Гюлизар, но открыто своего мнения не высказал.
Я с тобой не согласен, возразил он, дав Залоглу выговориться. Твой дядя сластолюбец, нечего греха таить. Но не такой уж он низкий человек, чтобы соблазнять жену собственного племянника. А если даже и случится такая опасность, мы тебе талисманчик напишем, на две строчки вещичку Ну, за твое здоровье!
Они чокнулись.
Значит, обойдется, говоришь?
Как рукой снимет.
Одна надежда на аллаха и тебя, Хафыз.
И не сомневайся, за мной не постоит. Ты знаешь, как я тебя люблю. А потом ты явился мне вестником такой радости
Хафыз подмигнул.
А, понял, сказал Залоглу. Смотри только, как бы она из тебя душу не вытрясла.
Гюлизар уже не сомневалась в том, что в один прекрасный день эта девчонка примется изображать из себя госпожу. Тем более, если она и в самом деле красивая. Приберет к рукам Музафер-бея, и тогда для нее, Гюлизар, все кончено. Она не находила себе места и распалялась все больше.
А что если настроить Музафер-бея против Рамазана, может, он выгонит парня? Как он сказал? «Я наследник. Умрет дядя, и все, что ты видишь, будет моим». Он верно говорит. Призовет к себе аллах бея, и все имущество достанется Рамазану. Тогда эта фабричная краля станет здесь полной хозяйкой, госпожой. Еще и на порог укажет.
Гюлизар открыла дверь в ванную, в сердцах захлопнула ее, пошла дальше, в библиотеку. Машинально поводила тряпкой, смахивая пыль, и застыла у столика, на котором пестрой грудой лежали каталоги американских тракторов, красных, зеленых, голубых «харрисов» и «джонов диров».
Да, эта красотка станет хозяйкой имения, захочети выгонит ее. А если еще ревнивицей окажется, то не жить здесь Гюлизар. Не будет она держать в доме другую женщину, да еще такую, как Гюлизар. Гюлизар попробовала поставить себя на ее место: «Нет, и я не стала бы».
И цена-то тебе грош, фабричная девка! выругалась Гюлизар. Я уйду, уйду, но я знаю, что мне делать! Ничего ты не знаешь, тут же призналась она. Что ты можешь сделать? Ничего. И уйти тебе некуда. Разве что к этому, горько усмехнулась Гюлизар, вспомнив о Хафызе. А в самом деле, почему бы Хафызу и не жениться на ней? Они уедут отсюда, и Хафыз найдет себе приход в какой-нибудь деревушке. Женщины будут относиться к ней с уважением и называть «супруга господина имама». А почему бы и нет? «Да погоди ты, с досадой одернула себя Гюлизар. Может, она совсем не плохой окажется, и мы еще подругами станем». И тут же призналась, что на это надежды нет. Красивая, молодая, ее не скроешь от Музафер-бея. Зашлет он куда-нибудь парня и будет тешиться с ней. Избалуется девчонка, невесть что о себе вообразит. А я Рамазану расскажу, расскажу Рамазану, он им покажет! Ох! Никому он не покажет, мальчишка! Он при дяде слова сказать не смеет.
Приглянется бею эта девка, заберет он ее у племянника, а того взашей прогонит.
Гюлизар в сердцах швырнула тряпку и пошла из комнаты. Она спустилась по лестнице, прошла через двор, где в беспорядке теснились повозки, заржавевшие плуги, сеялки, косилки, и направилась к лачугам для прислуги и сезонных рабочих.
На солнцепеке устроились тетушка Сеяре, которая в период сезонных работ пекла хлеб и стряпала для батраков, доила коров и месила кизяк.
Это была черноволосая женщина лет пятидесяти. Как и Ясин-ага, она попала в имение еще при отце нынешнего бея и с тех пор ни разу не выходила за ворота усадьбы.
В эти месяцы дел в имении почти не было. Одна тетушка Сеяре находила себе работу.
Она сидела на солнцепеке, просеивала сквозь крупное решето залежалую пшеницу и тихонько напевала. Ее песне было тридцать пять летпесне ее молодости. Гюлизар долго наблюдала за ней. Женщина увлеклась и ничего не замечала вокруг.
Молодость вспомнила, тетушка Сеяре?
Сеяре вздрогнула. Отвела глаза в сторону и стыдливо улыбнулась.
Сердце Не стареет, чтоб ему провалиться. Человек стареет, а ему, видишь, все равно
Она положила решето на не отсеянную еще пшеницу.
Видела сегодня во сне своих покойников
Гюлизар присела на корточки рядом.
Это к добру, да поможет аллах
Будь и ты благословенна. Видела, будто отец мой жив и мы в деревне. Бьют барабаны, свадьбу играют. А я будто еще маленькая. Покойная матушка, прости ее, аллах, бедную, и спрашивает меня:Куда это ты, Сеяре, собралась? Да никуда, говорю я. Слышишь, барабаны бьют, это, мол, играют свадьбу твоей Сеяре А потом проснулась.
Глаза ее смотрели на Гюлизар, а коричневое, прежде времени состарившееся лицо улыбалось чему-то своему. Сеяре видела родную деревню Балталы, славившуюся белым виноградом И сама деревня, и виноград остались такими же, как прежде. И Сеяре улыбалась.
Это к добру, сказала Гюлизар, весточка живым от усопших
Она лениво зевнула, распростерши руки, потянулась. Под платьем резко обозначилась высокая упругая грудь.
Я намекнула Рамазану. Не привозил бы жену в имение. Добра от этого, дескать, не будет, пусть живет в городе.
А он что? спросила Сеяре.
Тетушка Сеяре была посвящена в события и разделяла беспокойство Гюлизар.
Ничего. И слышать не хочет Рогатым стать не терпится.
Что ты, что ты, замахала Сеяре. Что ж, бей-то, кызылбаш? Не приведи, господь.
А ты будто не знаешь бея! Да он хуже кызылбашей!
Это верно. Говорят, что он очень грязный человек, но она-то родственницей ему будет
Гюлизар задумалась. Солнце стояло высоко, серый туман, окутавший дальние склоны, понемногу рассеивался.
Заберет она в свои руки нашего бея, тихо проговорила она. А Рамазан и знать ничего не будет. Найдет ему бей дело подальше от усадьбы, а сам к племянниковой жене пристроится. Только пусть эта краля и не пробует изображать передо мной госпожу! Госпожой мне может быть только та, которая выше меня, знатная, родовитая, дочь настоящего человека. А эта кто? Матьлуковица, отецчеснок. Так ведь?
Тетушка Сеяре потянулась за решетом.
Верно.
Знала бы ты, что наш умник заявил! с безразличным видом сказала Гюлизар, имея в виду Залоглу.
Что?
Гюлизар не ответила. Она поднялась и, заложив руки за спину, прошлась до амбара. Отщипнула перо зеленого лука, сунула в рот и ленивой походкой вернулась к тетушке Сеяре.
Так что он сказал-то? напомнила Сеяре.
Гюлизар жевала лук.
Дядя еще не умер, а он уже о наследстве думает. Дядя, говорит, умрет, имение ему, Рамазану, значит, останется. Узнал бы об этом бей, в порошок стер!
Ждет, стало быть, когда дядя умрет, чтобы имуществом завладеть?
Конечно.
Да Недаром говорят: расти ворона, он тебе глаза выклюет А что это Ясина не видно? В город, что ли, уехал?
В город.
Все из-за этого?
Конечно. А ты думаешь, почему я убиваюсь? Глядишь, привезут завтра на нашу голову госпожу в имение.
Мне-то что, мне все равно. Моя работа известна. Она ее делать не станет, силком не заставишь. Мной чего же командовать
Как же! Привезет она за собой хвостотца, мать, братьев. И каждый свое командовать станет. Не приглянется она самому-тоеще ладно, не страшно. А уж если клюнет бей, избалует ее, они силу почувствуют, и тебе и мне на голову сядут.
Ты отца ее видела? спросила Сеяре. Вербовщика, Джемширом его зовут.
Гюлизар пожала плечами.
Пусть черт на него смотрит.
Не говори так. Удалой мужчина. И ростом, и на лицо, а взгляд-то какой! Будь у меня такой муж, сама бы не пила, не ела, ему бы в рот глядела. Еще плотнее и симпатичнее нашего бея. Наш-то только и есть, что моложе.
Ну это уж ты напрасно! Наш-то не чета ему, куда им всем до нашего. Такой привлекательный, ласковый.
Расхваливай, расхваливай
Я не расхваливаю, а правду говорю.
«Правду говорю»тебе-то эта правда откуда известна? Уж не тебя ли он ласкал?
Гюлизар дерзко расхохоталась.
А может, и меня!
Ух, да падет позор на твою голову в обоих мирах.
А что, грешно?
А то нет! возмутилась Сеяре. Срам какой!
Да и ты не отказалась бы.
Сеяре сделала вид, будто ищет, что бросить в Гюлизар. Та юркнула за угол лачужки.
Не так ли, тетушка Сеяре! крикнула она оттуда. Да случись тебе, так напоследок бы не отказалась, а?
Уйди, девица, уйди, не доводи меня до греха!
Брось, тетушка Сеяре. Ты здесь сколько живешь: лет двадцатьтридцать? И ничего между вами не было? А? Не было?
Тетушка Сеяре быстрыми резкими движениями просеивала пшеницу. Она не хотела вспоминать о прошлом. Не станет же она рассказывать, почему рассталась с мужем. Это была тайна. Здесь, в амбаре, муж и застал ее с беем. Муж, бедняга, растерялся, слова не сказал, будто онемел. С того дня и исчез навсегда.
Человек по горло в грехах, вздохнула она. Спроси-ка Хафыза-Тыкву, он тебе расскажет, он людей знает. А только вспоминать об этом не надо, грешно это. Вот и имам говоритгрешно это. А он человек благочестивый.
Это он от благочестия просил передать, что целует меня в глаза?
Тетушка Сеяре растерялась.
Как это «передать», с кем?
С Рамазаном, с кем же еще?
С Рамазаном? И не боится он бея?
А откуда бей узнает?
Да ты первая не вытерпишь и расскажешь.
Гюлизар пожала плечами.
Зачем мне говорить? Имам божий человек, с ним не пропадешь. Он из камня хлеб добудет.
Сеяре подозрительно посмотрела на нее.
Ну-у?
Вот тебе и ну.
Значит, если Хафыз захочет
Два раза просить не заставлю, выйду за него. Лучшего мне не найти.
Чего уж лучше, мужик что надо! И будет у имама святая жена, закончила Сеяре.
А что? Какой во мне изъян?
Ты бедняге рога наставишь ради первого же безбожника.
Что ж, если человек попадется стоящий
Как же, «человека» тебе надо! Сколько ему может быть? размышляла Сеяре о Хафызе. Не старый еще. Лет пятьдесят, не больше. Для своих лет хороню выглядит
Женщины разошлись, когда у ворот усадьбы затарахтел грузовик.
Из кузова спрыгнул Залоглу, помог спуститься Ясину.
Залоглу весь сиял.
Гюлизар демонстративно прошла мимо, по-хозяйски оглядела двор и поднялась по лестнице господского дома. Только закрыв за собой дверь, Гюлизар почувствовала, как она одинока. Захотелось плакать навзрыд.
Ее позвали, и она нехотя спустилась вниз.
Стемнело. Яркие фары грузовика освещали довольное улыбающееся лицо Залоглу.
Порядок! крикнул ей Залоглу. Дела на мази. Ясин-ага уже половину денег отдал. После свадьбы отдаст и остальные. Дядя говорил с Джемширом. Ах, что за человек мой дядя! Скажет: «Умри, Рамазан», умру. Нет больше таких людей, правда?
Гюлизар не ответила. Взбежала по лестнице, вошла в кухню и заперлась изнутри. Прибежавший следом Залоглу подергал дверь.
Гюлизар слышала, как он кричит за дверью, просит открыть. Она не двинулась. Громко всхлипывая, она плакала в темной кухне. Она молодая, красивая. И она приберет бея к рукам, а Гюлизар будет у нее в служанках
Тебе говорят, Гюлизар, Залоглу барабанил в дверь кулаком. Открой! Послушай, что я тебе скажу! Радостное для тебя известие, открой, говорю!
Она встала, открыла дверь. Пусть приезжает, пусть забирает себе бея. Пусть. Страшнее смерти ничего не бывает. Можно уехать в город, поступить в «заведение»
Залоглу твердил:
Ты же знаешь, что я тебя не брошу. Между нами все останется по-прежнему, слышишь? Все как прежде останется.
Гюлизар не слушала. Ей было все равно.
XV
Ясин-ага застал Джемшира и цирюльника Решида в глубоком унынии. С помощью полиции они вернули Гюллю, но что делать дальшене знали. Оба выглядели растерянными.
Гюллю пожелтела, осунулась. У нее уже не было слез, она охрипла от крика. «Не хочу, не выйду за этого клоуна, твердила она. Убейте меня, повесьте, на куски разрубитене выйду за него! Знать вас никого не хочу! Кемальи все тут, за другого никогда не выйду!»
Конечно, они не собирались посвящать Ясина-ага в эти семейные неприятности. Они даже виду не подали. Выпили кофе, выкурили по сигарете, поговорили о том, о сем и перешли к главному. Как и договаривались, Ясин-ага отсчитал Джемширу половину обещанных денег. «А после свадьбы, сказал при этом Ясин-ага, даст бог, и остальные пятьсот получишь». И, посидев для приличия еще немного, ушел.
Что было делать? Пятьсот лирвот они, еще пятьсот в карман просятся А девчонка и слышать ничего не хочет.
Под вечер Решид сказал:
Послушай, брат, знаю, чем горю помочь.
Водкой?
Водкой! Пошли.
Они закрыли цирюльню и отправились.
Шашлычная Гиритли, как всегда, оказалась битком набитой. Пустовал только их столик в самом углу. Толстяк Гиритли велел обслужить их вне очереди. После первой же рюмки Джемшир погрузился в мрачное раздумье. Пятьсот лир во внутреннем кармане пиджака не давали ему покоя. Достанься они ему от кого-нибудь другогоон бы рукой махнул: сдержал словохорошо, не сдержалтоже ладно. Но ведь он имеет дело с Музафер-беем. С Музафер-беем так не пойдет! Музафер-бейбесстрашный человек. Он не считает нужным давать кому-либо отчет в своих поступках, он и прибить может. Ведь он, говорят, одним ударом свалил с ног самого пашу. И никто с него не спросил. А самое главное, Джемшир был его вербовщиком, жил на то, что Музафер-бей давал ему заработать, ел его хлеб и надеялся прокормиться около него до конца дней своих. Нет, Музафер-бея он обманывать не станет. Сдержать словов его же собственных интересах.
Они переглянулись с Решидом. Что будем делать? вопрошал взгляд Джемшира. Ей-богу, не знаю, словно отвечал Решид. Впрочем, Решид-то давно знал, что делать. Убрать «черномазого». У девчонки ведь все надежды на него одного. Вот и убрать его. И преспокойно вышла бы за кого отец велит. А не топлакали их денежки да мечты пожить припеваючи. Неделю можно протянуть, соображал Решид, ну две, от силымесяц, ссылаясь на то, что, мол, невеста больна. А потом? Потом придется вернуть пятьсот лир задатка или отдать девушку.
Научи меня, Решид, посоветуй. Я совсем растерялся, не знаю, что и делать. Посоветуй.
Решид покачал головой.
Или я не об этом думаю?
Деньги-то мы у них взяли.
Взяли.
Если не отдадим девчонку
Надо будет вернуть деньги, безжалостно закончил Решид.
Джемшир согласился.
Надо.
Так не отдавать же то, что уже в кармане?! Да еще столько же в руки лезет Вот глупая, искренне возмутился Решид. Была бы ведь госпожой в огромном имении самого Музафер-бея.
Джемшир только поддакивал.
И нас бы всех выручила, а, Джемшир?
Да-а-а.
Хотя бы под конец жизни пожили немного. Ведь не вечен же бей.
А мы ему век укоротимнагоним в имение все мое отродье
Ох-хо-хо Моя дохлятина совсем было переезжать собралась, все песни звенела, частушки распевала, со всеми соседями перессорилась, это пока девчонка-то не убегла. Что за народ эти бабы! Ничего ей не надоспит и видит ягнят. Бредит ими. А как девчонка убежала, у нее будто язык отнялся Ты дал бы мне сотенку из этих, а, Джемшир?
Джемшир даже напрягся весь, но вида не подал, что жалко. Перелистал во внутреннем кармане пять сотенных бумажек, вытянул одну и протянул Решиду. Тот жадно схватил ее и с убежденностью, которую ему придала сотенная купюра, заговорил:
Ты не думай, не расстраивайся, брат. А давай-ка сделаем по-нашему. И провалиться мне, если я ради тебя, соловей мой, как-нибудь ночью не прикончу этого сына. Ну что нам? Хык-хык двумя выстрелами Эх, быть бы мне сейчас помоложе лет хоть на десять, против пятерых таких вышел бы! Выпьем! Твое здоровье.