Миновали асфальтовую дорогу и затряслись по разбитой мостовой.
Они вышли у клуба и прошли прямо в банкетный зал. Несмотря на раннее время, зал был полон. Местные торговцы, землевладельцы, аптекарь, доктор, инженер, архитектор, сотрудники газеты, и среди этого делового мираэлегантные дамы, будто соревнующиеся в изяществе нарядов. Тоненькие, как статуэтки, сверхмодные, как звезды экрана, и дурнушки в платьях от дорогих портных.
Музафер-бей и Зекяи-бей отыскали свободный столик. Метрдотель, осведомленный о вкусах постоянных посетителей, распорядился об ужине.
Звуки плавного вальса тонули в шуме приборов и говоре присутствующих, растворялись в клубах табачного дыма, обволакивавшего зал.
Музафер-бей налил себе рюмку фирменной водки «Кулюп». Он пил ее, не разбавляя водой. Зекяи-бей предпочитал вермут. Он пододвинул к себе салатницу и почти уткнулся в нее носом.
Да, ты прав, согласился Музафер, отправляя в рот анчоус на ломтике хлеба. Я бы мог сосватать для племянника девушку из хорошей семьи. Но парень-то больно непутевый. Хотя бы видимость в нем была, немножко форсу, что ли Скажи, будь у тебя дочь, ты отдал бы ее за моего замухрышку племянника?
Зекяи-бей оторвался от салата.
Отдал бы!
Ты говоришь так, потому что у тебя нет дочери. Сказать тебе больше?
Он поднял глаза на собеседника, но заметил через стол от них незнакомую женщину в красном шарфе на роскошных плечах. Она следила за Музафером уголком глаз, оценивала его и сердилась, что Музафер ее не замечает. Но когда их взгляды встретились, женщина растерялась, а может быть, только притворилась растерянной.
Я слушаю тебя, уже в который раз напомнил Зекяи-бей.
Музафер не отвечал.
Проследив взгляд Музафера, Зекяи-бей всем корпусом повернулся в сторону женщины.
Послушай, кто это? кивнул Музафер.
Ты разве незнаком? Импортная штучка. Швейцарского производства.
Да ну? Чья?
Паша-заде Хайруллы.
А почему же она одна?
Зекяи-бей начал было не без иронии распространяться о приверженности Музафера к обычаям Востока, но в зал под руку с председателем партии вошел главный редактор партийной газеты. Час назад на собрании они чуть было не подрались с Музафером, поспорив по поводу уступок духовенству. Главный редактор поддерживал сторону тех, кто считал, что для победы на выборах следует задобрить духовенство.
Музафер тотчас забыл о незнакомке.
Погляди-ка на мерзавца, сказал он. Эх, где ты, Мустафа Кемаль? Подними голову и посмотри на своих вчерашних почитателей!
Зекяи-бей обернулся и окинул вошедших безразличным взглядом.
Музафер-бей кипятился.
Придется все-таки надавать ему тумаков в порядке назидания!
С какой стати? урезонивал его Зекяи. Какое тебе дело до них?
Да нет мне до них дела, но
Никаких «но»! Брось ты эти свои восточные привычки. Иметь библиотеку в тысячи томов, ездить в Европу, Америку Стране нужны не восточные нравы, а истинная цивилизация. До тех пор пока мы не ощутим в нашей стране, в самих себе, в самых отдаленных уголках наших душ западную демократию
Музафер-бей отвернулся. Он искал глазами незнакомку, поразившую его воображение.
Зекяи-бей обиженно заметил:
Я, собственно, к тебе обращаюсь.
Да-да, продолжай. Я слушаю
Так вот, пока мы не обнаружим, что пришел конец восточным обычаям, безмерному национализму, то есть шовинизму
Что за божественная женщина! восхищенно произнес Музафер.
В дверях зала показалась компания высоких один к одному розовощеких американцевдельцов, а может быть, инженеров. Они держались за председателем партии, весело, беззаботно и бесцеремонно разглядывая зал.
От Музафер-бея не ускользнуло поведение женщины в красном шарфе. Она преобразилась с приходом этой компании. Грациозно изогнув лебединую шею, она настойчиво смотрела на американцев и улыбалась.
Прошествовав через зал, они уселись за стол главного редактора партийкой газеты.
Музафер рывком повернулся к Зекяи-бею.
Тот ухмыльнулся.
Стол главного редактора в цене!
Музафер налил себе водки, раздраженно опрокинул рюмку в рот.
А что это значит, догадывайся сам!
И тут же объяснил.
Это значит, что на выборах победит партия наших конкурентов, то есть программа партии наших конкурентов, которая, Зекяи-бей поднял палец, требует ликвидации этатизма, мой дорогой!
Ненавижу предсказателей проворчал Музафер.
Попомни мои слова. На этих выборах и на следующих
Не забывай девятьсот тридцатый год
Да, но обстановка изменилась.
Вот и выпьем!
Музафер-бей покосился на женщину в красном шарфе. Она ловила каждое движение за столом, где сидели председатель партии и американцы.
Зекяи-бей улыбнулся.
Не теряй времени! Проиграешь.
Почему?
Не видишь разве. Даже эта в шарфе, перекинулась на ту сторону.
А знаешь, меня забрало, признался Музафер.
Они рассмеялись.
Когда притушили свет, они перешли в зал для игры в бридж. К Музаферу подошел гарсон во фраке, наклонился и передал, что господина Музафер-бея спрашивают двое.
Музафер вышел из зала. Его ждали Ясин и вербовщик Джемшир. Джемшир съежился, увидев бея.
Музафер позволил ему поцеловать одну руку, другую.
Что там с этой свадьбой, Джемшир-ага?
Джемшир, огромный и неуклюжий, как медведь, поднявшийся на задние лапы, судорожно проглотил слюну.
Может быть, есть уважительная причина, скажи?
Какая причина, мой господин?
Ну там У твоей дочери есть возлюбленный, она не хочет выходить замуж Всякое бывает. Скажи прямо, настаивать мы не будем.
Джемшир припал к рукам Музафера и, виновато заглядывая в глаза бея, прорычал на ломаном турецком языке:
Пришибу ее! Тебе уже насплетничали? Уже. Но пока я жив, бей, будет по-моему, милостью аллаха.
Итак?
Дозволь повременить несколько дней, господин. А потом голову мне руби, если что!
Прекрасно. Через несколько дней, Ясин, возьмешь Рамазана и поедешь к ним. Кончайте с этим. Ты ведь нам не чужой
Я на все готов ради тебя, господин, умру ради тебя. Как пес у твоей двери, хочешь убей, и пусть моя кровь принесет тебе счастье.
Музафер кивнул и повернулся к ним спиной.
Ясин и Джемшир вышли.
В следующий раз приду, я тебеденьги, ты мнедевчонку! сказал Ясин.
Волей аллаха отозвался Джемшир. Он ничего не; соображал.
Ладно, с твоего разрешения я пошел.
Счастливо, ага, доброй тебе дороги, ага. Привет Рамазану-эфенди.
Они расстались.
Джемшир направился к Решиду.
Там уже сидели Хамза и Мамо. Цирюльник рассказал, что пришел Ясин-ага и увел Джемшира: того потребовал сам Музафер-бей.
Теперь они с нетерпением ждали возвращения Джемшира.
Вот уже несколько дней Решид не знал, куда деваться от тоски. Он никак не мог прийти в себя после той сцены в полицейском участке. И жена его, и он уж, кажется, все слова высказали, уговаривая девчонку смириться, и все попусту. Уперлась, как коза.
Слез, ругани, уговоров, ласкивсего было вдоволь эти дни, и ничего не помогло. Вот вернется сейчас Джемшир и скажет: Музафер-бею надоело, Музафер-бей требует деньги обратно!
Решид в сердцах стряхнул тряпку, которой стирал пыль, и убрал в ящик. От Хамзы никакого толку. Если аллах не поможет, похоже, нет другого выхода, как браться за дело самому. Чего он только не делал, чтобы подогреть Хамзу. Поил, льстил, на самолюбии играл
Решид презрительно скосился на парня.
«Зарежу я этого Кемаля, повешу я этого Кемаля», передразнил он Хамзу. Боишься ты этого Кемаля!
Так оно и было. Хамза боялся Кемаля. Каждый вечер Кемаль допоздна сидел в шашлычной один, спокойный и невозмутимый, а потом садился на свой велосипед и без опаски катил домой. Хамза как-то следил за ним издали. Даже во двор уже вошел Но в последнюю минуту, по совести говоря, испугался. А решиться на откровенное признание, сказать: «Освободи меня, дядюшка Решид, боюсь я его, не смогу я этого сделать», не мог и тянул себе же на голову.
А что если Музафер-бей потребует сейчас или девчонку, или деньги? спросил Решид.
Хамза поднял голову, но ничего не ответил.
Решид продолжал:
Я теперь уж не знаю, каким образом, но только этот смазчик Кемаль должен исчезнуть!
Хамза опустил глаза.
А что я могу сделать?..
Прошу, дай мне револьвер, не даешь! Что делатьтоже не знаешь Ну отсидел бы я в тюрьме, велика важность!
Решида возмутило толстощекое гладкое лицо Хамзы, на котором не отражалось ничего, кроме легкого неудовольствия.
«Что делать, что делать» Был бы я на твоем месте, я бы тебе показал, что делать.
Говоришь ты складно, возразил Хамза, а делать что-нибудь такое тебе хоть раз в жизни приходилось?
Решид смутился. Он подошел к двери и сплюнул на тротуар.
Об этом аллах знает. Болтливость до добра не доводит. Нежданный камень голову ранит. Если ты считаешь старого Решида никчемным человеком
Хамза запротестовал.
Ну так дай револьвер, и я покажу, как поступил бы старый Решид!
Хамзу задело. Он встал и, как Решид, подошел к двери и сплюнул на тротуар.
Если я и на этот раз не расправлюсь клятвенно заверил он.
С кем? живо спросил Решид.
С этой потаскухой Гюллю!
Побои не сломили Гюллю. Они ее только ожесточили.
Соседка, передававшая Пакизе обо всем, что творилось в доме Джемшира, и приносившая Гюллю весточки от подруги, остановилась у окна. Она сочувственно оглядела Гюллю, туго повязанную платком по самые глаза, и немного погодя сказала:
А говорят, парень-то он несказанно богатый Правда это?
Чтоб ему сдохнуть! Глаза Гюллю горели ненавистью.
Тут вмешалась жена Решида.
Говорят, так богат, что и не опишешь. Поля, виноградники, дома Согласитсябудет госпожой! Да ей разве втолкуешь?
Ты о себе заботься! огрызнулась Гюллю. Сколько дней только и твердишь о нем. Чего тебе надо? Не вмешивайся в мои дела!
Ради твоей же пользы говорю. Мне-то что? Я тут посторонняя. Мать мне жаль твою. Бедняжка, во что превратилась из-за тебя!
Она показала на Мерием, недвижно лежавшую на постели.
Погляди на нее, пожелтела вся, как лимон. Грех!
Грехтак мой!
Наступило долгое молчание.
Ей-богу, не знаю даже, что и сказать, проворчала жена Решида.
А ты молчи. Ничего не говори!
И надо бы не говорить, а вот не могу.
Напрасно язык утруждаешь. Пока он жив, ни за кого другого я не выйду!
Отец не отдаст. Век ждать придется.
Буду ждать. Но не угадала, не век, а всего четыре года. А уж тогда мне никто не помешает.
Жена Решида присвистнула.
Четыре года!
Что, долго? Зато он отслужит в армии, совсем свободным будет!
Дверь без стука открылась. Вошли соседки, а за ними Сельвистаршая жена Джемшира с десятилетней дочерью. Девочка была с головы до ног в хлопковых оческах.
С прошлого года она работала на хлопкоочистительной фабрике. Ее записали туда по метрике тетки. Глаза девочки слипались от усталости. С серьезностью взрослого человека она прошла вместе со всеми к постели Мерием и стала слушать, о чем говорят старшие.
Женщины наперебой наставляли Гюллю, а она уставилась в окно и старалась пропускать мимо ушей надоевшие уговоры, смотрела на босоногих ребятишек на улице, ждала, не пройдет ли Кемаль. Увидеть бы его! Она соскучилась по Кемалю за эти дни. Один бы раз увидеть его.
Слова тощей жены Решида назойливо лезли в уши. Та продолжала учить ее уму-разуму. Сельви, старшая жена отца, ей поддакивала.
Старшая жена Джемшира считала, что до некоторой степени вправе решать судьбу Гюллю. Первая женапервая любовь. Она благодарна ему за это и останется преданной женой.
Узнав, что Гюллю заупрямилась и уже который день сердит отца, Сельви поспешила на помощь. Заходили и другие жены Джемшира, и всес советами Гюллю не упрямиться, не идти против воли отца. «И потом парень-то араб Тоже сокровище нашла! Разве можно любить араба?»
И женщины всплескивали руками.
Они сидели до тех пор, пока узкие улочки не погружались во тьму. Как и вчера, как и третьего дня, женщины ни минуты не молчали, они убеждали, срамили, увещевалии все попусту: девчонка оказалась упряма, как гяур. Мусульманка такой упрямой быть не могла.
Терпение Гюллю лопнуло:
Я неверная, не верю в аллаха, не понимаю слов
Тьфу ты, прости нас, аллах, грешных Ну об отце-то подумай
Не лезьте ко мне. Нет у меня никакого отца! Нет у меня брата, нет у меня матери, никого у меня нет! Я из земли выросла. Для меня и отец, и мать, и братвсе он один: Кемаль!
Ах ты, бесстыжая
Я бесстыжая. Ни стыда, ни совести во мне не осталось.
Срам-то какой И это девушка! Вы только поглядите на нее! зашумели женщины.
А что такого? Что на меня глядеть? Мне идти замужмне и мужа себе искать.
Совсем рехнулась! Нет, не кончит она добром.
Старшая жена Джемшира поняла, что словами делу не поможешь. Она схватила Гюллю за руку и с силой потянула к постели Мерием.
Иди, девка, иди, непокорная. Иди, посмотри, до чего мать довела, может, стыдно тебе станет!
Мне не стыдно! Пусть стыдятся те, кто это сделал!
Тьфу! крикнула пышная соседка в черных шароварах и плюнула ей в лицо.
Да ты что! вспыхнула Гюллю. Приди в себя. Разве можно плевать в лицо честному человеку?
Это ты честная?!
Женщина презрительно оглядела ее, повернулась и пошла прочь.
Гюллю с ненавистью смотрела ей вслед. Ее трясло. Гюллю с трудом сдержала себя, чтобы не разрыдаться.
Никто тебя любить не станет такую! выговаривала тощая жена Решида. Где это видано, чтобы девушка шла против желания родителей? Так ведь он, парень этот, чужой тебе, и ради чужого против отца с матерью идти?!
Жена Решида зажгла керосиновую лампу на полке. Она говорила еще долго, все уже ушли, а она все говорила с упрямой верой в то, что одолеет Гюллю.
Гюллю опустила занавеску, легла в постель и покрылась с головой. Так хоть меньше слышен хриплый, ненавистный голос костлявой Решидовой жены. Но все-таки слышен. Она заставляла себя не слушать, но он лез в уши.
Во сне она видела Кемаля. Они были вместе. Положив голову на плечо Кемаля, она плакала и рассказывала ему, рассказывала а слезы катились градом. Кемаль вытер своей большой мозолистой рукой ее слезы и сказал: «Молчи. Теперь уж плакать нечего. Все позади. Никто тебя не разлучит со мной. Теперь ты моя, а я твой!» Гюллю с волнением спросила: «А где отец и Хамза?»«Я их обоих убил, сказал Кемаль. Да, убил. А в тюрьму меня не посадили потому, что я убежал». И когда она спросила, что же они теперь будут делать, и пожаловалась, что ей страшно, что она боится за него, он ответил: «Не бойся, никто меня не поймает. Я переменил костюм, и мы уедем из этого края. Они нас не найдут»«Поедем, Кемаль. С тобой куда хочешь поеду. Далеко, совсем далеко. Так, чтобы нас не нашли. Мы возьмем другие имена, и оба будем работать, ты и я. Поедем и будем жить одни»«Поедем, Гюллю», успокоил ее Кемаль. «И нас никто не разлучит!»«Никто», отозвался он. И она попросила: «Обними меня, Кемаль». Сильные руки Кемаля крепко обняли Гюллю. «Обними меня, Кемаль!» Стальные руки сжали ее крепче. Горячее дыхание Кемаля обожгло ей лицо, она вздрогнула и проснулась: отец, Хамза, Решид, Мамо!.. Чуть не плача от ярости, она натянула одеяло на макушку. Накажи их, аллах! Что им надо? Какой хороший сон она видела. Хоть бы ненадолго оставили ее в покое А они даже во сне не оставляют ее. Что им надо?!
Хамза со злостью сорвал с нее одеяло.
Гюллю вскочила.
Ты что? Чего тебе опять надо?
Все четверо были пьяны. Они рассматривали ее глазами, налитыми кровью.
Дитя мое, Гюллю. Решид еле ворочал языком. Сегодня опять спрашивали о тебе. Нам уже стыдно смотреть нм в глаза. Ты бы согласилась
Нет! отрезала Гюллю.
Дочка, дитя мое.
Я тебе не дочка и не дитя
Хамза грязно выругался.
Гюллю сверкнула глазами и ответила ему проклятием.
Хамза кинулся к ней, но Решид перехватил его и, обернувшись к Гюллю, предупредил:
Это дело добром не кончится. Подумай хорошенько, подумай о себе. После пожалеешь. Мне молодость твою жаль.
Гюллю разрыдалась.
А мне ничего не жаль! Ни себя, ни молодости. Что таитесь? Вынимайте ваши ножи, револьверы, я уже простилась с жизнью. Что стоите? Ну! Мужчины вы или нет! Убейте меня, разрежьте на куски.