Страшные глаза на пьяном лице Джемшира метали молнии. Заложив руки за спину, он, пошатываясь, двинулся на дочь разъяренным, ослепленным ненавистью зверем.
Сам упалне плачь, говорят в народе. Ты нас осрамила перед людьми! Отца-то хоть пожалей, смотри, он который день рта не раскрывает. Грех тебе, Гюллю! Грех! уговаривал Решид.
Пожалей, пожалей отца тянула жена Решида.
Гюллю с глазами, полными слез, обернулась к ней.
Твоих советов мне недоставало! Уйди!
Оттолкнув Решида, Хамзу, Мамо, Джемшир встал напротив дочери. Он дрожал, на губах показалась пена. Он схватил дочь за плечо и, пристально глядя ей в глаза, прорычал:
Согласна, что ли?
Гюллю покачала головой.
Гюллю упала, обливаясь кровью. Ничего уже не могло остановить Джемшира. Ни вопли Гюллю, ни Решид, повисший на нем, ничего. Сильные руки швыряли девушку с одного места на другое, дикие крики Гюллю подняли на ноги соседей. Комната стала наполняться народом. Но Хамза и Мамо вытолкали всех за дверь. Соседи не расходились, они толпились под окнами. Заговорили о полиции, суде и свидетелях. Соседка, передававшая новости Пакизе, выскочила на босу ногу, с непокрытой головой и, одеваясь на ходу, помчалась по грязным улицам рабочего квартала. Вдогонку ей неслись страшные крики Гюллю.
У Пакизе горел свет. Женщина забарабанила в дверь.
Пакизе только что легла.
Открыв дверь, она отшатнулась, увидев полные ужаса, широко раскрытые глаза женщины.
Убивают девчонку, убивают! задыхаясь, сообщила женщина.
Гюллю?
Может, уже убили
Пакизе побледнела. Сжав кулаки, она беспомощно металась по комнате. Она не знала, что придумать. Ей вспомнилось, что, возвращаясь с работы, она видела Кемаля в окно шашлычной.
Она кинулась туда.
Кемаль все еще сидел в шашлычной. Он вздрогнул, когда вбежала Пакизе. Он не узнал ееКемаль никогда не видел ее в слезах.
Убивают ее! Что же ты за мужчина! Ее, может, и в живых уже нет, а ты сидишь, пьешь
Все завертелось перед глазами Кемаля. У него похолодели руки. Он рванулся и, опрокинув стол, бросился на улицу.
Он бежал, не разбирая дороги, не замечая встречных. Влетел во двор Джемшира и плечом толкнул дверь. Дверь не подавалась. Оттуда слышались глухие стоны и щелканье хлыста. Кемаль ступил назад и навалился на дверь с разбегу. Он влетел в комнату вместе с сорванной с засова дверью. Они били хлыстом Гюллю, Привязанную к перилам лестницы.
Первым ему подвернулся Джемшир. Кемаль ударил его правой рукой, потом левойХамзу. Он видел, как цирюльник Решид открыл рот Кемаль свалил его одним ударом и, выхватив из-за пояса кинжал, стал обрезать веревки, которыми была привязана Гюллю. И тогда среди криков послышался жесткий голос Решида:
Чего же ты еще ждешь, Хамза?
Хамза выхватил из кармана шаровар револьвер. Руки его дрожали. Какое-то мгновенье он колебался.
Кемаль увидел револьвер, сжался для прыжка, но из дрожавших рук Хамзы вырвалось пламя.
Кемаль рухнул и остался лежать на полу, у перил, к которым была привязана Гюллю.
Хамза растерялся. К нему придвинулся Решид.
Что стоишь, беги в участок, сдай комиссару револьвер. Ну, быстро!
Во дворе толпился народ.
Полиция! Убийство! Совершено убийство!
Держи, держи его, убежит!
Хамза увернулся от преследователей и как был, с револьвером в руках, помчался к полицейскому участку.
Он не вошел туда, а влетел.
В кабинете комиссара он положил на стол револьвер и, с трудом переводя дыхание, сказал:
Я убил араба, вот мой револьвер.
Когда полиция прибыла на место происшествия, Кемаль уже почти не дышал. Пуля, попав в висок, задела глаз. Глаз вытек. Джемшир, сгорбленный, оглушенный случившимся, Решид, его жена, Мерием, соседи стояли над Кемалем, не отрывая взглядов от пустой глазницы.
В толпе послышалось рыдание. Все повернулись туда.
Прислонившись лбом к косяку двери, содрогался от рыданий мастер Мухсин.
Гюллю лежала без сознания. Кемаль успел разрезать веревки, и она лежала теперь на полу.
Кемаль глухо застонал, медленно открылся уцелевший глаз. Губы его зашевелились. Он позвал мать одними губами.
Кемаль лежал навзничь. Голова его упала набок.
Старая Марьям варила Кемалю ужин. Фаттум стояла рядом.
Поперчить бы, поострее будет, он любит острое
Фаттум встала, потянулась к полке за перцем. Она взяла жестянку и заодно бросила взгляд на будильник. Почти два часа ночи! Может, ей лучше уйти? Конечно, лучше уйти. Но уходить не хотелось, сердце не пускало, хотя она навсегда запомнила недовольный голос Кемаля: «Что ей понадобилось здесь на ночь глядя?»Фаттум вспомнила этот, голос и почувствовала себя такой одинокой. Фаттум знала, что нелюбима, но не хотела думать об этом.
Уже скоро два, сказала она, поставив перед старой Марьям жестянку с перцем.
Старуха поглядела на часы, потомрастеряннона Фаттум.
Я уж пойду, сказала Фаттум.
«Побудь со мной, доченька, пока не придет Кемаль», хотелось услышать ей в ответ. Но старая Марьям промолчала. Она побоялась сына. Вчера он был недоволен, застав у них Фаттум. Ну как он сегодня опять нагрубит? Ей стыдно будет глядеть девушке в глаза.
«Ах, бездумная молодежь! вздохнула старуха. Где он еще найдет такую?»подумала она и стала в который раз перечислять про себя достоинства Фаттум: прилежная, ласковая, услужливаядаже носки Кемалю заштопала.
Фаттум еще помедлила, но старая Марьям молчала. И она поняла, что надо идти, и попрощалась. Старая Марьям спохватилась, когда девушка была уже у двери.
Уходишь?
Пойду, тетушка Марьям, что ж делать?
Ну как знаешь, дитя мое, до свиданья.
Фаттум вышла и закрыла за собой дверь. Куда идти-то? Домой, где, наверно, давно храпит отец? Не хотелось
Прохладная, темная без звезд ночь. В двух шагах ничего не видно. Она поискала глазами старое масличное дерево, которое Кемаль еще мальчишкой любил бомбардировать камнями, но не нашла его в густой тьме. Она не помнила такой темной ночи.
Фаттум пошла к дому. Она взялась за щеколду двери, но почувствовала, что не может сейчас идти домой. Почему так долго нет Кемаля? Через два часа светать начнет. Когда же он будет спать, ведь с утра ему на работу. Зачем он такой, Кемаль? Почему не жалеет ее?
Она стояла, прислонившись спиной к косяку двери. Не отдают эту городскую за Кемаля. Полицейские силой увезли ее. Какое счастье сулит она Кемалю? А она, Фаттум, была бы ему рабыней. На что ему эта фабрика? Сидел бы, отдыхал. А захотелось в город, сходил быв кафе или там в трактир Она же не против. Она на все согласна. Пусть приходит пьяный, пусть в полночь, пусть бьет ее. Пусть делает, что хочет, она на все согласна. Как ему рассказать об этом? Как рассказать Кемалю, что не сможет она вырвать его из сердца, не сможет забыть?
Вдали глухо и раскатисто ударил гром. Фаттум оглянулась: вокруг кромешная тьма.
А если дождь застанет Кемаля в пути? Колеса велосипеда будут скользить, проселок у нихсплошная глина, упадет Кемаль, промокнет и простудится.
Она уже видела, как Кемаль возвращается промокший, на утро начинает кашлять, лежит три дня, нетцелый месяц Он не встает с постели, а она ухаживает за ним, прикладывает ему на лоб тряпку, смоченную в уксусе.
Фаттум прислушалась. Может быть, и не было грома. Но вдалеке сверкнула голубая молния, потом другая, и снова глухо загрохотало.
Она бы всю ночь сидела у его постели, гладила бы его по голове, прикладывала бы на лоб тряпку, смоченную в уксусе, держала бы его руки в своих Она бы ухаживала за ним так же, как когда-то за больным отцом. Но с Кемалем она была бы еще ласковей. Что отец? Старый отец, и только. Она жалела его: все-таки отец.
Кемальсовсем другое дело. Она варила бы ему суп и кормила его, больного, с ложечки.
А за это время та городская девушка рассердилась бы, что он долго не приходит, и нашла бы себе другого Городские ведь непостоянные, ненадежные, как говорится, на их веревке в колодец не спустишься.
Гроза надвигалась. Гром прогремел совсем рядом.
Фаттум оживилась. Сейчас пойдет дождь. Небо обрушится и зальет все кругом потоками воды.
Потянуло холодом.
Пусть! Пусть будет холодно. Пойдет дождь, и зальет все кругом. Кемаль промокнет, и она будет ухаживать за ним, больным и беспомощным. Пойдет дождь, он захватит Кемаля на дороге. Кемалю будет негде укрыться от дождя, и он промокнет насквозь.
Молния блеснулаи тут же вслед ей проворчал гром. Налетел холодный пронизывающий ветер, зашелестел листвой. На землю неторопливо упали крупные тяжелые капли, и совсем неожиданно хлестнул ливень
Кемаля все не было. Значит, ливень застанет его в пути. Дорога идет по равнине Фаттум охватило нетерпение. Она молила аллаха, чтобы ливень застал Кемаля в пути. Тогда он промокнет до нитки, продрогнет, и она будет ухаживать за ним. А за это время городская девушка и думать о нем забудет.
Дождь перестал так же внезапно, как и начался.
Еще раз сверкнула молния, и в голубом свете, озарившем на мгновенье все вокруг, Фаттум разглядела у двери Кемаля неясные очертания человеческой фигуры. Кто же это? Или старой Марьям не спится? Фаттум подождала, пока глаза, ослепленные молнией, привыкнут к темноте, и двинулась к домику Кемаля.
Старая Марьям не ответила на ее голос. Фаттум взяла «свекровь» за руку. Рука старухи была холодна, как лед.
Ты замерзла. Пошли лучше в дом.
Марьям покорно двинулась за девушкой.
Лампа была прикручена. Фаттум прибавила свету. Глаза старухи застилали слезы. Она смотрела не на Фаттум, а куда-то в сторону.
Они присели на корточки у еле теплившегося очага.
Уже третий час, вдруг сказала старуха.
Фаттум посмотрела на часы. Было четверть третьего.
Он никогда не задерживался так поздно.
Разжечь огонь?
Разожги, дочка!
Фаттум поднялась, наломала о колено сухих веток, пучком сунула их в тлеющие угли и принялась раздувать огонь.
Желтый свет керосиновой лампы померк в ярком пламени очага. Сухие ветки весело потрескивали.
Старая Марьям не мигая смотрела на огонь.
На велосипеде сейчас не проехать, дорога скользкая, ног не оторвешь. Наверно, на себе велосипед тащит. Промок насквозь и тащит на спине велосипед, а дороганог не оторвешь от грязи. Чтоб провалиться этой фабрике, да будет проклято аллахом место, где она стоит! Это все выдумки ее мужа. Не будь фабрики, ее младшенький, ее Кемаль спал бы себе спокойно, а не брел по колено в грязи с велосипедом на плечах. В такую погоду и простудиться можно. Она уже стара. И за огородом смотреть и за больным сыном ухаживать.
А дорога-то теперьмесиво
Фаттум кивнула.
На велосипеде не проехать.
Не проехать, тетушка.
На себе потащит
Кемаль? Потащит, а что ж поделаешь?
Ах, дитя мое Что б я сейчас сделала с отцом его покойным, прости меня, аллах! Единственный мой сыночек, и такую жизнь ему уготовить
Что вы так, тетушка?
Да как же иначе? лицо у старухи скривилось. Если б отец Кемаля не придумал эту затеюотдать его на фабрику, ни города бы сейчас мальчик не знал, ни чего другого Хороший муж был у меня, но и он, упокой, аллах, душу его, не знал, что творит. «Послушай, говорила я ему, подумай хорошенько, мы феллахи, и дети наши должны быть такими же, как мы» Так нет, не послушал, на своем настоял. Сидел бы мальчик возле меня, и не пришлось бы ему таскаться под дождем по грязи.
И с городскими девчонками не знался бы тогда
Конечно Мне не надо такой зубастой невестки, как эта фабричная! Я хочу невестку ласковую, послушную. Моя невестка пусть матерью меня признает, я еедочерью. Не допусти, аллах, чтобы в мой дом вошла невестка, как эта фабричная. Ну как Кемаль заболеет, что я стану делать? запричитала старуха. За огородом глядеть, за ним ухаживать.
Фаттум оживилась и принялась горячо рассказывать, как она ухаживала за больным отцом.
Я и за Кемалем могу присмотреть, ты не беспокойся, тетушка Марьям.
Да благослови тебя, аллах, моя хорошая. Да вознаградит тебя аллах за твое доброе сердце
Я намочу тряпку в уксусе и буду класть ему на лоб. Когда отец болеет, я всегда так делаю. Я хорошо понимаю всякие желания больных. Не дай бог, конечно, но, если Кемаль заболеет, я могу ухаживать за ним.
Пропели первые петухи. Фаттум улыбалась.
Войдет Кемаль и скажет: «Постели-ка, мать. Нет сил. Прямо не узнаю себя, голова разламывается»
Мать постелит ему, и он ляжет. Кемаль будет лежать больной, и она останется у них ухаживать за ним
Еще охапку подбрось, сказала Марьям, эти-то уже прогорают
А чайник поставить?
Поставь, дочка.
Фаттум подбросила в огонь хвороста, налила воды в чайник.
Глаза тетушки Марьям слипались от сна.
И чего только не приходится пережить ради детей. Родишь сына, растишь его А вырастишьотбирают его у тебя чужие люди. Живешь, живешь между горем да бедой, а радость другим достается. Вот она, жизнь. А свекрови наши, наверно, вот так же из-за нас страдали. Я терплю от своего дитяти, а он будет терпеть от своих детей Сильный, говоришь, дождь-то был? Застрял теперь Кемаль со своим велосипедом. Дождь, холодно Он выпивать стал, Кемаль, прошептала старуха, ну как свалится в канаву с водой?..
Старая Марьям встрепенулась, глаза раскрылись широко. Она с беспокойством поглядела на Фаттум, так и представив себе, как сын летит с велосипедом в придорожную канавуих глубокими вырыли.
Марьям встала, заковыляла к двери, открыла ее настежь. Пели петухи. А больше ничего не предвещало наступления утра. Там, откуда каждый вечер появлялся на велосипеде Кемаль, было темным-темно.
А может начала Фаттум и запнулась.
Старуха обернулась.
Что «может»? испуганно переспросила она.
Да нет, ничего.
Что ты хотела сказать, Фаттум?
«Может, подрался он с кем, ну и отвели его в участок», хотела сказать Фаттум, но передумала.
Что «может», Фаттум?
Да ничего.
И неожиданно для себя сказала:
Я подумала, может, он у той, городской, заночевал
Старая Марьям вскипела:
Будь проклят аллахом город, и городской народ, и городские девки! Все это из-за них! А мать сиди и жди своего сына. Шлюхи! Разве для них я растила сыновей? Они, они, проклятые, свели с ума моего мальчика, невинное дитя, они сбили его с пути. Ах, что наделал его отец! Для кого мне тогда жить, сыночек мой, Кемаль
Старая Марьям закрыла лицо ладонями, затряслась от плача.
Фаттум крепко обняла старуху за плечи, отвела в комнату, помогла лечь.
Старуха плакала судорожно, в голос. И умолкла как-то вдруг. Она была в обмороке.
Фаттум растерялась. На глаза ей попался пузырек одеколона рядом с бритвенным прибором Кемаля. Фаттум не любила этого одеколона: так пахла суббота, когда выбритый и благоухающий Кемаль уезжал в город.
Она налила чуть не полную ладонь одеколона и стала растирать старухе виски и запястья рук.
Старая Марьям вдохнула этот знакомый запах, и слезы полились с новой силой. Старуха заголосила.
Выплакалась я, да тем бы все и кончилось Может, ничего худого и не случилось, а, Фаттум? сказала она сквозь слезы.
Милостью аллаха, тетушка Марьям
Ну уж теперь я знаю, как поступить! Пусть только придет Отец его не билтак от меня достанется бессовестному. Мать чуть со страха не умерла. А, может, он у товарища заночевал?
Фаттум промолчала.
Поглядел: дождь собирается, а какая в дождь дорогаон знает. А, Фаттум?
А может, товарищи не отпустили.
Может, и товарищи не отпустили, с готовностью согласилась старая Марьям.
Ну, а если и утром не придет? допытывалась она.
Пойдем искать, ответил из кухни мужской голос.
Они вздрогнули.
Это был старый Дакур. Он пришел, когда Фаттум растирала Марьям, и слышал весь разговор, но в комнату войти постеснялся.
Пожалуйста, проходи, брат, пригласила Марьям.
Дакур вошел в комнату, достал кисет с табаком.
Сворачивая цигарку, Дакур пожаловался:
Ну и здоров шайтан морочить голову людям! Нет сна, да и только А ты, Марьям, храни сердце в покое, не расстраивайся. Аллах милостив Парень у тебя молодец, ничего с ним не случится. Ну, посидел с приятелями, хватил лишнего, молодостьчто с нее возьмешь
Старая Марьям смотрела в рот Дакуру.
Благодарю тебя, вежливо сказала она. Ты льешь бальзам на мое раненое сердце.
Завтра придет, запоет, наденет новый костюм, и забудешь ты свои слезы.
Ему бы забыть девку эту городскую.
И ее забудет, дай срок.
Утром, когда под ярким солнцем густым тепловатым паром закурились огороды, Дакур, Марьям и Фаттум отправились в город.