Стало быть так уж это им срочно понадобилось? спросила она сухо.
Да, мама, именно срочно. Сердись не сердись, сделанного не воротишь. Значит, надо помочь, верно?
В таком случае, дорогая моя, ответила фрау Хардекопф спокойно, но с нескрываемой иронией, совет вам да любовь.
Маленький Эдмонд сновал среди вещей, лазил на стулья, диваны. Фрау Хардекопф задумчиво посмотрела на своего внука и, кивнув в его сторону, спросила:
А где его родители? Они все еще не устроились?
Фрида промолчала. С того первого неожиданного посещения ни Эмиль, ни его жена не появлялись; Фрида не знала, нашли ли они работу и кров, не знала даже, в Гамбурге ли они.
Мальчишку, во всяком случае, ты себе навязала на шею, заключила фрау Паулина, угадав мысли дочери. И толстуха, наверное, скоро облагодетельствует тебя. Вот и будет у тебя на руках четверо сопляков. Ну что ж, опять-таки совет да любовь.
Фрида Брентен ничего не ответила. Но ей как-то сразу стало не по себе. В душе она была согласна с матерью. Ее возмущало поведение Эмиля. Что, если теперь и с Людвигом повторится та же история?
А как твои дела с Карлом?
Лучше, мама. Много лучше.
В самом деле? Рада за тебя. И фрау Хардекопф продолжала: Ты, кажется, вчера была в больнице, ну, как Вальтер?
Пока все идет хорошо. Руки еще в гипсе. Мальчик очень скучает. Отчего бы вам не навестить его в воскресенье?
Кому вам?
Тебе и папе, конечно.
5
На окраине города, недалеко от Аусенальстера, среди зелени раскинулись корпуса новой городской больницы. В воскресенье после обеда сюда со всех концов города стекались посетители. У главного входа выстраивались цветочницы и торговцы фруктами. Продавались здесь и дешевые игрушки, ветряные мельницы, разноцветные воздушные шары. Ровно в три часа распахивались большие больничные ворота, и в течение полутора часов не прекращался непрерывный поток посетителей.
Стоял жаркий, душный июньский день. Все говорили о погоде, проклинали невыносимый зной, пророчили на завтра грозу. На женщинах были легкие длинные платья и большие соломенные шляпы, защищавшие от солнца. Мужчины пыхтели в узких жилетах и крахмальных воротничках; почти все были в соломенных шляпах, прикрепленных черным шнурком с патентованным зажимом к петлице лацкана на случай бурных порывов ветра. Но ни бури, ни даже ветерка пока что не предвиделось; воздух был неподвижен и так плотен, что затруднял дыхание.
Брентены и Хардекопфы уговорились вместе пойти в больницу навестить маленького Вальтера. Женщины собирались по дороге поглядеть витрины магазинов на Штейндаме, а на обратном пути пройтись по набережным Альстера, совместив таким образом посещение больницы с приятной воскресной прогулкой.
Фрау Хардекопф удовлетворенным взглядом окинула дочь, одетую в простенькое светло-голубое ситцевое платье, легкое, воздушное и не бросающееся в глаза. Не нравилась ей только черная шляпа Фриды из блестящей соломки с крашеным страусовым пером. Перо казалось Паулине излишне большим, вся шляпа кричащей.
Это та шляпа, которую ты откопала на весенней распродаже?
Фрида, испуганно глянув в сторону Карла, смущенно ответила:
Да, мама!
«Ей неловко, подумала Паулина. Наверно, уж сама поняла, что шляпа чересчур помпезная». Паулина гордилась своим светло-серым суконным платьем, которое сама сшила. Хотя уже не раз она советовала и дочери шить себе самой, Паулина все же сказала:
Тебе следовало бы приучить себя к шитью. Ты и деньги сэкономишь и всегда будешь хорошо одета.
А тебе не жарко сегодня в твоем платье? спросила Фрида, все еще в страхе, что Карл вдруг заинтересуется ее шляпой, а шляпа недешево ей обошлась.
Нисколько! Фрау Хардекопф испытующе оглядела себя, словно ища подтверждения того, что ей в этом платье не жарко. Нет, она вполне довольна его фасоном и его цветом. Оно, разумеется, с высоким воротником, ведь она уже не девочка. Правда, косточки, подпирающие воротник, не очень удобны. Но зато широкие рукава модны и приятны. А светлые пуговицы, складочки и кружева смягчают строгий покрой.
Платье для среднего возраста, сказала она и улыбнулась.
Да, мама, оно тебе к лицу. И волосы у тебя красиво уложены.
Паулина легким жестом прикоснулась к тугому узлу густых волос на затылке.
А у Фриды с волосами была беда они выпадали целыми прядями. Ей пришлось обзавестись так называемым «Вильгельмом» искусственной косой. Завитушки, падавшие на лоб, были из собственных волос, но коса, уложенная венчиком на темени, была несколько светлее. Не только мужчины считали пышные волосы признаком красоты.
Иоганн Хардекопф и Карл Брентен шли впереди. Мать и дочь, достаточно оглядев друг друга, перенесли свое внимание на мужей. «Белые брюки с темным пиджаком все-таки идут Карлу, подумала Фрида. А Карл все боится, говорит, что для такого сочетания он слишком мал ростом и толст».
Ну и шляпа у Карла человека убить можно! заметила фрау Хардекопф. Гигантские зубцы!
Фрида тоже полагала, что эта «круглая пила» несколько экстравагантна, но она встала на защиту мужа и его шляпы.
Последняя американская мода, мама.
Конечно, моя милая, но есть и модные глупости. Она чуть было не сказала: «Посмотри на своего отца, он тоже одет по моде, но не похож на чучело гороховое».
С удовольствием смотрела она на своего Иоганна, на котором был его парадный костюм цвета соли с перцем, широкополая мягкая шляпа, а в правой руке толстая красивая трость.
Неторопливым шагом, попыхивая сигарами, которые Карл умудрялся доставать по дешевке недаром же он сигарный мастер! Хардекопф и Брентен шли, наслаждаясь праздничным досугом; женщины то и дело задерживались у витрин, обмениваясь глубокомысленными замечаниями насчет выставленных на продажу вещей; обе четы вышли из дому заблаговременно, и спешить было незачем. Карл Брентен нес под мышкой небольшой сверток: лото, две книжки и несколько плиток шоколада. У старика Хардекопфа был в руках пакет с бананами и яблоками. Тесть с зятем оживленно разговаривали на самые разнообразные темы: о погоде что за духота, быть грозе, о видах на урожай, о прокладке туннеля под Эльбой грандиозное сооружение, можно будет пешком прогуляться под рекой, под проплывающими океанскими судами, в Штейнвердер и обратно, и никакого тебе парома не нужно! А ведь строятся еще подземная и надземная дороги. Это очень облегчит движение по городу. Потом речь зашла о курьезных партиях в скат, о прошлых и будущих вечерах и о других увеселениях, организуемых в «Майском цветке». Карл Брентен полагал, что осеннее гулянье следовало бы устроить где-нибудь на воде; однако Хардекопф был против этого, он напомнил о несчастном случае с пароходом «Primus» и о трех молодых девушках, которые, говорят, в прошлом году во время такого же празднества утонули возле Штаде. Он предлагал выбрать для гулянья тенистое местечко, где-нибудь в Гааке или в Заксенвальде. Осенью в лесу так чудесно!.. Не обошлось без политики, заговорили о широкой внутрипартийной дискуссии по колониальному вопросу, обнаружившей несколько разных течений не то три, не то четыре или даже больше. Хардекопф назвал позицию Бебеля в этом вопросе убедительной и ясной. Карл Брентен сказал, что нельзя отмахнуться и от доводов Розы Люксембург и Ледебура. Империализм обостряет военную опасность. Брентен осуждал линию английских профессиональных союзов, которые открыто защищали политику своих капиталистов и грабеж колоний. Разговаривая на такие волнующие темы, мужчины меньше замечали жару и не так злились на своих жен, которые с трудом отрывались от каждой витрины.
К больнице подошли ровно без пяти минут три.
Превосходно рассчитали! воскликнул Карл Брентен, взглянув на свои золотые часы единственную ценную вещь, доставшуюся ему по наследству от отца.
О господи, сколько же больных людей! воскликнула Фрида, глядя на толпу, которая собралась у главного входа в больницу.
Те, что здесь стоят, здоровы, сухо заметил Хардекопф.
Это-то я понимаю, папа, но ведь в больнице, должно быть, лежит столько же больных.
Полагаю даже, что гораздо больше.
И они заговорили о пропускной способности больницы св. Георгия. Карл Брентен будто бы где-то читал, что она славится лучшим в Европе по своему оборудованию хирургическим отделением, после реконструкции в ней можно разместить одновременно две тысячи больных. Хардекопфу эта цифра показалась слегка преувеличенной, но он промолчал и только сомнительно покачал головой. Его жена сказала:
Была бы такая больница во время холеры, многим тысячам людей спасли бы жизнь! И только Паулина собралась рассказать о тогдашней эпидемии она пошла тогда в добровольные сиделки и в конце концов сама заболела, как толпа заволновалась. Все устремились к большим решетчатым железным воротам, которые наконец распахнулись перед посетителями.
Хардекопфы и Брентены увидели Густава и Софи Штюрк, которые пришли сюда с сыном Эдгаром и дочкой Анни.
Вы ни словом не обмолвились, что собираетесь навестить Вальтера! воскликнула Фрида, здороваясь с зятем и золовкой.
Карл Брентен сказал:
Как это мило, что вы пришли!
Увлекаемые потоком посетителей, они шли по главной аллее больничного парка.
Вальтер в корпусе «В», это туда дальше, в самом конце, возбужденно говорила Фрида; она радовалась, что сейчас увидит сынишку, у которого не была уже два дня.
Ну, как дела, Анни? живо спросила она племянницу.
У меня все хорошо, тетя, спасибо!
А ты как? обратилась Фрида к племяннику Эдгару. Это был уже юноша, работавший учеником у одного коммерсанта.
Спасибо, тетя, тихо, как больной, ответил Эдгар.
Она искоса посмотрела на него. Ее удивила болезненная бледность юноши. Но Фрида уже не думала о нем. Всем существом она устремилась к сыну.
Чем ближе маленькое общество подходило к корпусу «В», тем быстрее шла Фрида, Первой влетела она в обширную палату. Десятки бледных и худых детских лиц обратились к ней, но она видела только своего ребенка, там, слева, в третьей кроватке. Маленький Вальтер сидел, выпрямившись, в постели, глаза его, полные ожидания, были устремлены на дверь. Увидев мать, он громко крикнул: «Мама!» Фрида подбежала к нему, обняла, расцеловала, спросила, как он себя чувствует. Так как обе руки у бедняжки были еще в гипсе, гости, здороваясь с ним, похлопывали и гладили его по щекам. Бабушка крепко поцеловала его.
Верно, ждал уже нас, плутишка, а?
Дядя Штюрк не удержался от замечания:
Да, мой милый, так всегда бывает, когда катаются на перилах!
Пожалуйста, без упреков! с досадой воскликнула Фрида. По крайней мере пока он не поправится.
Правильно, сказала бабушка. А когда он выздоровеет, мы его отшлепаем как следует.
Торжественно выложены были на кроватку подарки: бананы, яблоки, шоколад, конфеты и «Сказание о героях» подарок Густава Штюрка. Маленькие больные на других кроватках вытягивали шеи, сгорая от любопытства. Какой-то ребенок громко плакал, потому что к нему никто пока не пришел. Фрида Брентен сидела на постельке Вальтера слева, бабушка Хардекопф справа. Они выспрашивали мальчика, что сказал во время последнего обхода врач, хорошие ли сестры, что дают на завтрак, обед, ужин и прилежно ли Вальтер готовил уроки, не то ведь потом ему будет трудно догнать свой класс.
Неожиданно к кроватке подошли Алиса Штримель и ее новый жених, молодой человек с бледным лицом, жиденькими усиками и вьющимися темными волосами. Он походил не то на скрипача из цыганского оркестра, не то на парикмахера. Но, как всем было известно, этот молодой человек служил доверенным лицом у одного пароходного маклера. Штримели имели дело только с доверенными лицами. Алиса поставила перед Вальтером хорошенькую корзиночку с виноградом. Ее жених раскланивался со всеми сдержанно и благородно, ни дать ни взять барон, да и только.
Еще не успели опомниться от прихода Алисы с ее женихом, как вдруг фрау Хардекопф вся подалась вперед и широко открыла глаза: в дверях стояли Людвиг и толстая Гермина.
Меня сейчас удар хватит! вырвалось у нее. Только этого еще недоставало!
Что случилось, мама? недоумевая, спросила Фрида.
Стало быть Ну, погоди же, голубчик
Тут Фрида наконец увидела, какой их ждет «приятный» сюрприз.
Мама, с ужасом зашептала она, только, ради бога, не вздумай устраивать здесь, в больнице, скандал!
Ну что за дурень, негодовала фрау Хардекопф. Позволить себе притащить сюда эту толстуху!
Людвиг Хардекопф увидел родных у постельки Вальтера. Он робко приблизился. Его жена несколько дней назад они тайком обвенчались мелкими шажками засеменила вслед за ним. Все повернулись к подходившим. Людвиг представил Гермину; ее круглое лицо источало потоки доброжелательства. Старик Хардекопф, в первый раз узревший свою невестку, с трудом сдерживал смех. «А ведь Паулина права форменный куль с мукой, подумал он. Что и говорить, странный вкус у парня!» Он взглянул на жену. Лицо ее побелело как мел. Она вся напряглась: видно было, что она борется с собой, не зная, как поступить.
На Гермине Хардекопф теперь она звалась фрау Хардекопф было светлое свободное платье из суровой холстины с пестрой вышивкой. Старик Хардекопф вспомнил «ночную рубашку» и нашел, что это определение не лишено меткости. Закрученные лепешкой на ушах соломенного цвета косы делали ее и без того круглое лицо плоским, как блин. На шее, покрытой, как и лицо, темным загаром, висел на тоненькой серебряной цепочке медальон в форме сердца.
Добрый день, сказал старик Хардекопф, забавляясь в душе изумленным и как будто восхищенным взглядом своей улыбающейся невестки.
Фрида подала руку Гермине.
Здравствуй! сказала она. Очень мило, что ты пришла.
Алиса между тем отвела в сторонку дядю Карла и спросила у него, кто эта немыслимо толстая, бесформенная особа. Жених Алисы с веселым интересом уставился на Гермину и вдруг круто отвернулся, пряча готовый вырваться смех.
Фрида Брентен легонько подтолкнула Гермину, кивком показав ей на мать.
Гермина протянула руку фрау Хардекопф и тихо произнесла:
Добрый день!
Паулина Хардекопф сидела, опустив глаза. Заметив протянутую руку, она взглянула на Гермину и после минутного колебания, пересилив себя, пожала руку невестке. При этом она что-то пробормотала, по-видимому приветствие. Людвиг, со страхом наблюдавший эту сцену, покраснел от радости, облегченно вздохнул и улыбнулся. Он подошел к кроватке больного и положил ему на колени толстую книгу богато иллюстрированные «Сказки братьев Гримм». Вальтеру не терпелось поскорее увидеть картинки, и он стал просить полистать ему книгу. Глаза мальчика заблестели, когда он увидел парнишку, который хотел узнать, что такое страх, и большого и маленького Клауса, и «столик, накройся, ослик, скройся».
Это очень хорошие сказки, сказала малышу Гермина.
Да, ответил он. Некоторые я уже знаю. Но не столько, сколько здесь.
Это самое лучшее издание, какое только есть, сказал Людвиг. Тетя Гермина отыскала его для тебя, Вальтер.
Поблагодари, Вальтер, приказала мать.
Большое спасибо, послушно проговорил малыш.
Выздоравливай поскорей! Гермина пухлой рукой погладила малыша по головке.
Дедушка Хардекопф улыбался, глядя на сияющее лицо мальчугана. Лишенный возможности брать в руки рассыпанные перед ним подарки, карапуз прямо-таки пожирал своими сверкающими глазами все эти чудесные вещи. Еще так недавно он, бывало, тщетно просил: «Деда, подари мне книжку с картинками!», «Деда, купи мне плитку шоколада!», «Деда, мне так хочется иметь лото!» А деда все говорил, что это стоит очень много денег. А где их взять? Маленькие ручонки прилипали к стеклам витрин: красивые картинки, игрушки, сласти были недосягаемы. А теперь, когда мальчик с забинтованными руками сидел в кровати, все то, о чем он мечтал, и еще больше того, лежало перед ним, предназначалось ему, и опять было недосягаемо, он мог сколько душе угодно смотреть на все это богатство, но прикоснуться к нему не мог. «Да, мой мальчик, думал Иоганн Хардекопф, так оно и бывает в жизни: то, чего мы хотим, мы не можем иметь, а когда наконец оно приходит к нам, мы часто бессильны им воспользоваться».
Палата наполнилась посетителями. Сестры, проходя между рядами кроватей, то и дело покрикивали: «Не ешь, Эрни!», «Не говори так много, Вилли!»
Больше всего гостей собралось вокруг кроватки Вальтера. Они, однако, были прежде всего заняты собой, а не больным, которого пришли навестить. Карл Брентен и Густав Штюрк завели серьезный разговор о распределении призов в этом году на выставке птиц в «Альстерлусте». Алиса и ее жених, отойдя в сторонку, стали о чем-то шептаться, и вдруг громко, без всякого стеснения расхохотались. Людвиг Хардекопф разговаривал с Софи Штюрк; она, против обыкновения, слушала, вместо того, чтобы самой тараторить.