Господа могут сами принять окончательное решение? пожелал знать осторожный хозяин.
Вы говорите о моих спутниках? спросил Пауль Папке. Ну, решение-то принимаю я сам. Ведь председатель ферейна я.
А господин Брентен, почтеннейший «мэтр де плезир»?
Да знаете ли Господин Брентен наш распорядитель, весельчак, душа-человек. Что же касается решений, то тут все зависит только от меня.
Очень признателен за сведения, господин Папке. Прошу вас, не истолкуйте этого как-нибудь но ведь у вас издержки и прочее Разрешите мне Но только прошу, не истолкуйте превратно.
О превратном истолковании не могло быть и речи. Пауль Папке привычно-непринужденным жестом взял золотые монеты и сунул их в жилетный карман. Он даже не поблагодарил, сказал лишь:
Господин Майер, имейте в виду, это не значит, что я принял окончательное решение
Ну конечно же нет! Я и не думал ничего такого! Я вас понимаю. Вполне понимаю.
Карл Брентен встретил Папке словами:
Ну-с, господин председатель, вы там, надо сказать, основательно задержались.
Хорошие уборные для меня все, дорогой Брентен, громко ответил Папке.
Ну, и как они? поинтересовался Штюрк.
Очень приличные. Чисто, приятно. Вообще, замечательный ресторан. И еще громче: Нашей публике, безусловно, понравится. А как пиво?
Кельнерша как раз поставила кружку и для Папке.
Пиво лучше всего остального, ответил Карл Брентен, обтирая пену с усов.
Они пошли берегом озера. На расстоянии часа ходьбы находился лесной ресторан «Древние саксы», расположенный «в гуще великолепного леса», как значилось в проспекте. «Мы будем у вас около полудня и осмотрим ваш ресторан», написал хозяину председатель ферейна «Майский цветок».
Пройдите-ка вперед, сказал Папке, я тут за деревьями на минутку задержусь.
Боже мой, опять! воскликнул Брентен. Я-то думал, что после «Лесного замка», где такие удобства
Но Паулю Папке ничего не требовалось; его интересовало содержимое его жилетного кармана. Укрывшись за деревом, он осторожно извлек монеты. Две по двадцать марок! Ишь ты! Неплохо! Не поскупился! Ну, посмотрим, как пойдет дальше!
Густав Штюрк спросил у шурина, как здоровье Вальтера, и они заговорили о болезнях и больницах.
О чем это вы разговариваете? спросил повеселевший Папке, нагнав друзей. Не понимаю я вас. Неужели вас не волнуют красоты природы? Неужели вы лишены всякого чувства поэзии? Равнодушно проходите мимо такой благодати и рассказываете друг другу какие-то истории. Откройте глаза! Расправьте грудь! Вздохните поглубже! А-ах! Что за чудный лесной воздух!
Что ты строишь из себя классного наставника, как будто мы школьники на прогулке, с досадой сказал Брентен. Воображаешь, что только у тебя есть глаза и только ты чувствителен к красотам природы?
Саксонский лес один из самых прекрасных лесов во всей Северной Германии, продолжал Папке, словно не слыша раздраженные замечания Брентена. Я люблю этот лес больше, чем леса Гааке. Как хороши эти могучие стволы буков, не правда ли? А дорога среди берез?
Но тебе ведь хотелось к воде? язвительно напомнил Брентен.
Что это за пестренькая птаха, Штюрк? спросил Папке, оставаясь глухим к словам Брентена.
Зяблик.
А вот та, черная, с длинным клювом? Черт возьми, ну и длинен же у нее клюв!
Это дятел, ответил Штюрк.
И Папке разыграл из себя старого птицелюба, питающего особое пристрастие к канарейкам.
Они удивительно забавны, восторгался он, но немного однообразны по расцветке, не ярко окрашены.
Ну, это уже вздор! горячо возразил Штюрк. Так обычно принято считать. Но, кроме желтых канареек, бывают пестрые или в полосах, как у тигра, бывают и белые, и темно-желтые с коричневым отливом. А вот английские цветные канарейки, так у тех оперенье коричневое с красноватым отливом, в полоску, как у ящерицы.
Штюрк разгорячился; он обрадовался, что кто-то проявил интерес к канарейкам, его любимым птичкам.
Канарейки ведь требуют заботливого ухода, не правда ли? подстегивал его Папке.
Что верно, то верно! Для них нужен определенный корм. Воду они очень любят. А на ночь надо хорошенько прикрывать их от света, иначе пострадает их голос.
Хорошо, когда любишь птиц, восторженно воскликнул Папке. Я непременно заведу себе канарейку. Самца, разумеется. Чтоб он звонко пел.
Так сказать, саксонский лес в комнате, вставил Карл Брентен. Весь этот разговор показался ему глупым, а интерес Папке к канарейкам фальшивым.
Оставь свои дурацкие замечания, Карл! веско и с достоинством произнес Пауль Папке и ехидно добавил: Ведь и «мэтр де плезир» не всегда должен говорить глупости.
«Это, однако, уж слишком, подумал Брентен. Потешается над званием, которое сам же мне и навязал. Да и означает ли вообще «мэтр де плезир» распорядитель? Если он меня разыграл конец нашей дружбе, мысленно поклялся Брентен. Эх, вот будет у меня сигарная лавка, тогда сам и одевай своих голодранцев-статистов, господин инспектор костюмерной». Инспектор костюмерной но этого он не написал на своей визитной карточке.
Да, Пауль, у тебя на карточке напечатано «инспектор Гамбургского городского театра», но ведь ты инспектор костюмерной, вернее, инспектор костюмерной статистов Гамбургского городского театра.
Что ты хочешь этим сказать? Лицо у Папке пошло красными пятнами.
Я хочу сказать Брентен заметил, как покраснел его приятель. «Не хватил ли я через край?» подумал он. Я хочу сказать, что это не совсем точно.
Не точно? Так, так! А я думал, ты собираешься утверждать, что я совершил подлог, мошенничество или еще что-нибудь в этом роде.
Несколько десятков шагов они прошли в полном молчании. Брентен знал, что Пауля опасно выводить из себя, возьмет да и бросит поиски ресторана. Папке думал: «И это называется друг? Одни только колкости и слышишь. Не может придержать свой проклятый язык. А ведь я его устроил в театр, без меня он пропал бы. Нет на свете истинной дружбы».
5
Идут! Идут! закричал кельнер, когда три члена правления ферейна «Майский цветок» вошли в сад ресторана «Древние саксы».
Кельнера специально отрядили дежурить у калитки. В ресторане поднялась суматоха. Хозяйка одергивала на себе шелковую летнюю блузку, туго обтягивающую ее могучий бюст; она покраснела от волнения, у нее началась одышка. Хозяин, нервно и смущенно потирая руки, бегал от буфетной стойки к накрытому обеденному столу у окна, чтобы опять в который раз! удостовериться, все ли приготовлено. «Один из старейших гамбургских ферейнов по устройству развлечений, гласило письмо, пользующийся хорошей репутацией и уважением во всех слоях населения» И затем: «Восемьсот постоянных членов и, кроме того, сто друзей ферейна. Вы можете рассчитывать на тысячу двести, тысячу четыреста человек». Как же было не волноваться хозяину и всему штату прислуги загородного ресторана: ведь ждали виднейших членов ферейна во главе с председателем, чтобы договориться об устройстве осеннего праздника.
Пауль Папке, заметив какого-то субъекта, стоящего возле кустарника у входа в сад, не очень торопился войти в ресторан; он остановился, обвел взглядом обширный летний сад, раскинувшийся несколько в стороне, где за столиками расположилось множество экскурсантов, и намеренно громко произнес:
Очень мило, не правда ли, господин Брентен?
«Комедиант несчастный», подумал Карл Брентен, но ответил не менее громко:
Замечательное местоположение, чего уж лучше!
Ресторан производит солидное впечатление, не так ли? кричал Пауль Папке. Чистота, уют, изящество! И так стильно все! Должен сказать, мне здесь положительно нравится!
Но на дорожках не гравий, а только желтый песок, заметил Густав Штюрк. Да и столы расположены на самом солнцепеке.
Желтый песок это-то как раз и замечательно! завопил Пауль Папке. Куда приятнее гравия. И потом, дорогой Штюрк, ведь теперь июль, и солнце жарит вовсю, потому и мечтаешь о тени, но учтите, что мы привезем сюда членов нашего ферейна осенью, когда солнце уже утратит свою силу и каждый солнечный луч, последний, так сказать, будет особенно дорог. Очень хорошо, что столы стоят на открытом месте, где нет тени.
«Чего ради он так орет? подумал Карл Брентен. Все на нас оглядываются, а хозяева нас все равно слышать не могут». На человека, который возился у кустов и для которого Папке дал это маленькое представление, полагая, что тот специально послан хозяином и все доложит ему, Брентен не обратил внимания.
Хозяин ресторана, высокий, грузный мужчина с плешью во всю голову и с усами а-ля Бисмарк, вышел к ним навстречу. Он низко поклонился гостям.
Добро пожаловать! Мой дом к вашим услугам. Прошу вас, войдите!
Пауль Папке ответил:
Господин Вальдерслебен, если не ошибаюсь? Разрешите представиться: Папке! Вы, надеюсь, получили наше письмо?
Они пожали друг другу руки.
Разрешите, господин Вальдерслебен, познакомить вас: господин Брентен, наш «мэтр де плезир».
Новое рукопожатие.
Господин Штюрк, наш главный казначей.
Опять рукопожатие.
Прошу, господа, угодливо сказал хозяин, открывая дверь и пропуская гостей вперед.
Господин Вальдерслебен, мы тут прошлись немножко пешком, сказал Папке. Волшебная местность. Я уж говорил своим уважаемым спутникам. Саксонский лес, сказал я, это самый прекрасный лес во всей Северной Германии.
Да, наш Саксонский лес бесподобен! подтвердил хозяин. Но, господа, надо полагать, устали и нагуляли аппетит. Надеюсь, наша кухня придется вам по вкусу. Мы намеренно не готовили каких-либо парадных блюд, чтобы вы, быть может, не подумали Разрешите познакомить: моя супруга.
Папке, сударыня! Папке отвесил глубокий поклон.
Господи! Брентен во все глаза уставился на Папке. Неужели он целует ей лапу? Нет, так только показалось.
Брентен, сударыня!
Ах, очень приятно! сладко пропела толстая гусыня.
Штюрк, сударыня!
Очень, очень рада! Это действительно мило с вашей стороны, что вы решили посетить нас предварительно.
Предварительно? Карл Брентен ухмыльнулся. Предварительно это славно! Толстуха не сомневалась, что заяц уже у нее на сковороде. Не на дураков напала.
Кланяясь и сладко улыбаясь, хозяин проводил святую троицу к накрытому столику.
Садитесь, господа. Подкрепитесь слегка. Вы мои гости. Прошу вас. О делах потом. Время терпит, не так ли?
Господин Вальдерслебен, мечтательно сказал Папке, вам можно позавидовать, вы живете среди всего этого великолепия, вдали от шума больших городов. У вас здесь лес, птицы, луга, солнце Нет, вам действительно можно позавидовать.
О да, господин Папке, подхватил хозяин. Грех жаловаться. Я доволен судьбой, ниспосланной мне нашим господом богом. И тут ведь поблизости похоронен наш великий экс-канцлер. Вон там, наверху, недалеко отсюда, его могила. В прошлое воскресенье над ней пролетел цеппелин и сбросил венок. Вы, вероятно, и в Гамбурге видели этот воздушный корабль, не правда ли?.. Князь был удивительный человек. Его светлость нередко заглядывал сюда, к нам.
Вы знали его лично? воскликнул Папке, делая вид, что крайне поражен и заинтересован.
О да, сударь. Он частенько заходил сюда. Чудесный человек. Такой простой. Однажды ему захотелось закусить. «Подайте, говорит, мне жареной свинины с красной капустой». И вот представьте: у нас в доме не оказалось красной капусты!
Тц! Тц! Тц! зацокал Пауль Папке и покачал головой.
«Ваша светлость, говорю я, а у самого поджилки трясутся. Ваша светлость, говорю, тысяча извинений, но у нас нет красной капусты». И знаете, что мне ответил старик, то есть, извините, его светлость? Он сказал: «Дорогой мой Вальдерслебен, сказал он, так принесите мне что-нибудь другое!» Трогательно, не правда ли?
Удивительно, согласился Папке, вот это истинное благородство.
Да, да, Германия осиротела, когда его не стало. Хозяин печально поник головой.
Карл Брентен сидел как на угольях. Этого только не хватало. Если бы старик Хардекопф узнал! К счастью, Густав Штюрк с его философской невозмутимостью, наверное, потешается про себя, но вслух протестовать не будет. Брентену хотелось взбунтоваться: встать и уйти из ресторана. Надо же, угодить к почитателю Бисмарка. Пауль, вероятно, не в своем уме, что привел нас сюда.. Боже ты мой, если бы члены ферейна видели нас здесь!
Хозяин приказал:
Подавать! Подавать!
Появились две девушки, у каждой в руках поднос с тарелками, салатницами, судками.
Добрый день господам! бойко поздоровалась одна из них, смеясь и глядя прямо в лицо гостям.
Добрый день! Добрый день!
Разрешите узнать, как вас зовут, фройляйн? спросил Папке, бросая на девушку обольстительные взгляды.
Матильда, милостивый государь!
Ваше имя не менее прекрасно, чем вы сами, фройляйн Матильда, сказал Папке, скаля зубы.
Подали «весенний» суп со спаржей, цветной капустой, свежим горошком, нарезанной квадратиками морковью и мясными кнелями.
Что с тобой? шепнул Брентен Паулю Папке. Ты знаешь ведь, что политика и женщины
Брось хотя бы здесь подпускать свои шпильки, прошипел Папке.
Мы попали в форменное гнездо реакции, невозмутимо продолжал Брентен.
Что верно, то верно! подтвердил Штюрк.
Так или иначе, но суп замечательный! сменил гнев на милость Брентен.
Ну как, господа, наша кухня? Хозяин незаметно вошел в комнату.
Превосходно! воскликнули Брентен и Штюрк. Пауль Папке даже причмокнул:
Чудесно!
Очень рад. Прошу вас, ешьте, ешьте! После такой прогулки всегда разыгрывается аппетит. Дела от нас никуда не убегут. Поговорить успеем.
Пауль Папке кивнул с набитым ртом: он собирался сказать любезность хозяину, но прежде чем обрел способность говорить, тот исчез из комнаты. Блюда следовали одно за другим в таком изобилии, что разговор умолк; слышно было лишь, как работают челюсти. Форели в масле, дичь с гарниром из разных овощей. На столе появилась бутылка рейнвейна. Пауль Папке стал бесцеремонно разглядывать этикетку.
Девяносто восьмого года, пробормотал он. Недурно.
Все трое жевали с какой-то молчаливой яростью. Брентен придумывал, как бы побольней уязвить приятеля, который, во-первых, предостерегал его от знакомства с женщинами, а сам заигрывал с ними, а во-вторых, задумал социалистический ферейн свести с почитателем Бисмарка. Правда, ресторан «Древние саксы» не значился в списке бойкотируемых организованными рабочими ресторанов, но здесь прямо-таки смердит бисмарковщиной А Пауль Папке готов был избить Брентена за его безобразную манеру всюду и всегда язвить и насмешничать. Он решил при случае хорошенько отчитать Карла. Когда подали окорок козули с красной капустой, Густав Штюрк лукаво улыбнулся и вполголоса сказал:
Ведь мы можем снять только один ресторан? Так как же будем платить за обед или нет? В том случае, конечно, если мы не здесь устроим наше гуляние.
Пауль Папке испуганно оглянулся. Не слыхал ли хозяин или кельнерша это дурацкое и по меньшей мере наивное замечание? Но у буфета никого не было, кельнерша Матильда «между прочим, премиленькая девочка» тоже куда-то исчезла.
Ради бога, молчите, Штюрк, шепнул Папке. Вы что, впервые ездите с нами выбирать ресторан?
Что верно, то верно, ответил Штюрк.
Ах, так вот оно что, сказал Папке несколько спокойнее. Но тогда, дорогой мой, помолчите, умоляю вас.
После этой маленькой интермедии они снова посвятили себя молчаливому истреблению все новых и новых блюд, следовавших одно за другим. Ломтиками нарезанное жаркое из свинины, компот, салат. Опорожненная бутылка рейнского вина «Либфрауенмильх» была заменена новой. В заключение подали сыр и божественное ароматное кофе мокко.
Хозяин принес сигары, но Брентен уже роздал свои. Он предложил сигару хозяину, мы, мол, не какие-нибудь невежи и скряги.
Собственного изготовления господина Брентена! Папке делал вид, что с наслаждением нюхает черную, как деготь, бразильскую сигару. Он обыкновенно курил более легкие, но на сей раз сделал над собой усилие и сунул в рот крепкую сигару, предложенную ему Брентеном.
Хозяин тоже привык к другому сорту, но и он, презрев смерть, отважно задымил.
Ну как, господа, довольны обедом? спросил он, улыбаясь в предчувствии утвердительного ответа. Может быть, господа желают отдохнуть, прежде чем осмотреть помещение?