Не так давно Матис служил извозчиком у Фукса и возил от конторы на станцию соль и керосин, а также доставлял к границе русских эмигрантов. Всем было известно, что Матис держит у Мойши Гомбинера добрых несколько сот злотых, которые он накопил один к одному. Матис копил деньги, но продолжал оставаться извозчиком и дружил с товарищами по профессии. Но однажды, приехав вместе с хозяином на «литовский базар», Матис увидел у одного из крестьян пару «зверей». Они ему понравились. Не долго думая, Матис побежал к реб Мойше, взял со своего счета сотню и купил полюбившихся ему лошадей. Привел своих «зверей» в Кутно, приобрел подводу и сделался сам хозяином.
На первых порах было нелегко. Извозчики не желали принимать парня в свою компанию. Пугали его, грозились отравить лошадей. Однако Матис не сдавался принимал заказы, работал и припрятывал злотый-другой.
Прошел год. Матис работал «от себя», если надоперехватывал у своего первого хозяина четвертной билет: ему доверяли. О нем говорили: «Парень, который хочет заработать свой грош».
И вот теперь дела идут неплохо: «литваков» что маковых зерен Матис завел вторую подводу, нанял «своего человека», Шлему-Ангела, в извозчики. К Матису охотно идут, его любят, он«свой брат».
Кормятся все вместе у кухмистера Ноты. Голделеславная бабенка Живут все вместе, ведут себя, как порядочные компаньоны. Матис без своих товарищей пальцем не шевельнет. А если случится, что он ошибется, приедет, например, на базар и купит какого-нибудь «упрямого казака» или «слепого льва», который и с места двинуться не в силах, на Матиса сердятся.
Во! Видали этого «купца»? Хозяином заделался! Разъезжает по базарам и покупает всякую заваль! ворчит на него долговязый и тощий Шлема-Ангел. Прозвище ему дали еще в детстве за то, что он мух называл «ангелами».
А прах его знал! оправдывается Матис.
Он знает свое дело: прикапливает злотый к злотому и ни от кого этого не скрывает. Подойдет парень, пощупает туго набитый карман: «Красные карпьи головы? Не правда ли?» Деньги, что хранятся у реб Мойши, сданы без расписок и векселей. Матис не знает всех премудростей: ведь это же не кто-нибудь Ведь этореб Мойше Гомбинер, который совершает сделки с немцами и ворочает большими деньгами!..
В городе говорят о нем: «Он с запасцем» И почтенные хозяева«грудастые дядьки», как их называют, уже прибегают к нему «перехватить четвертной на скорую руку», когда наступает срок платить по векселю Матис дает в долг, показывает, что и у него имеются «звонкие», но он не кичится, не пыжится.
В субботу, после обеда, Матис сидит со своей братвой на скамье у дверей реб Мойши Гомбинера и задевает принарядившихся прислуг, проходящих мимо. «Грудастые дядьки» бродят по улице, одетые в добротные костюмы и степенные белые воротнички, заложив руки за спину Неторопливым шагом они проходят мимо скамьи и чуть заметно кивают Матису (приходится иной раз прибегнуть к собаке). Матис почтительно кивает в ответ, отворачивается, подмигивает и совершенно серьезно произносит похабное слово.
Лошадь уже в хлеву, сечка в ясли засыпана, свежая солома подостлана, потом отправились к воде, что протекает за конюшней. Вернувшись, заторопились в синагогу, в будничной одежде, как есть; а из синагогик Ноте-кухмистеру «червяка заморить».
Это было в пятницу вечером. Лето. На улице еще светло, солнцу не терпится вернуться на небо. Звезды виснут, готовые упасть, субботние свечи мелькают в окнах, из домов доносится застольное пение молитв У дверей и ворот сидят хозяева и хозяйки. По переулку вниз, к мосту, гуляет молодежь Дует легкий ветерок Душа радуется
По переулку, стороной, прогуливаются Матис и реб Иоханансват. Реб Иохананчеловек пожилой, хасид, вхож в почтенные дома Ходит медленно, говорит негромко, с удовольствием, точно радуясь самому себе. И Матис, понурив голову, как ребенок, которому читают мораль, ходит за ним, стараясь не шагать чересчур быстро.
Нет, Матис, это не так! Так на белом свете не водится. Человек, слава богу, имеет приличный доход Свои деньги есть сотня-другая Другой на твоем месте, понимаешь Ну, что тебе твоя братва? Кто они такие? Извозчики! Ровня они тебе? Ведь ты уже, будем говорить начистоту, человек в летах. Всю жизнь проживешь в хлеву? А что о тебе будут думать люди?
Люди? Плевать мне на них! Кто мне нужен? Небось они ко мне бегают деньги занимать Вы знаете
Вот именно поэтому. Ведь ты же не кто-нибудь, с улицы явился Своих денег сотня-другая Такой парень, как ты, с приличным заработком, человек порядочныйкому ты плохое сделал? Место ли тебе на конюшне или с твоей командойу конюшни! Такой молодой человек, как ты, старается быть вхожим в порядочный дом, водить компанию с порядочными людьми
Да провались они в тартарары! Кто мне нужен, скажите на милость, кто?
Видишь ли, понижает реб Иоханан тон, так на белом свете не водится. Человек вроде тебя Прежде всего, понимаешь ли, я тебе, упаси бог, не собираюсь читать нравоучения. Я тебе не отец и не опекун. Просто так, по человечеству, говорю тебе: что будет дальше? Молодой человек, с приличным заработком, с доброй парой сотен своих денег ночует в хлеву! Всю жизнь прожить в хлеву невозможно! Человек должен иметь цель, должен иной раз подумать, что надо когда-нибудь жениться Что? Не время?
Матис молчал.
Видишь ли, молодой человек вроде тебя, продолжал распространяться реб Иоханан, с приличным заработком, со своими деньгами, человек из порядочной семьи, мне бы такую жизнь! ведь я хорошо знал твоего отца, царство ему небесное, реб Зелика. Порядочный был человек, шел своим путем Разъезжал; встретит, бывало, бедняка, посадит к себе на подводу и подвезет; по мере возможности гостя к себе на субботу приглашал Ведь я человек, который вхож в различные дома, знает стольких людей, почему бы нет? А вдруг подвернется подходящая партия? А что? Не такой ты, как все? С приличным человеком Если сам ведешь себя прилично
А что я, воровал или убивал?
Не об этом речь! Понимаешь ли, ведь ты же не ребенок! Такой человек, как ты, должен вести себя прилично, не водиться с извозчиками! Кто они такие? Босяки, лоботрясы
Вы думаете, я с ними дружу? Ничего подобного. Просто так
Вот я сегодня, когда молились, говорил о тебе с реб Яковом Гольдманом; он говорит то же самое: честный парень, хорошо зарабатывает, хочет работать
Матис скромно молчал.
Мало ли, как может сложиться? Почему бы и нет? Все возможно. Реб Яков не ищет шибко ученого или знатного Он ищет зятя для своей Рохеле Добытчика. Ну, что же? А я у них свой человек! Завсегдатай
Тепло заполнило грудь Матиса. Медленно, почтительно шел он рядом с реб Иохананом.
А ночью, придя домой, он спокойно сел у окна и смотрел на небо.
Разговор с реб Иохананом был первым секретом, который он утаил от своих друзей.
За переулком тянется степь. Всю неделю здесь пасутся городские коровы. В субботу извозчики приводят сюда своих лошадей. Лежит себе извозчик, растянувшись на животе. Возле него сидят жена и дети, а конь пасется неподалеку, привязанный длинной веревкой к колу, вбитому в землю. Городские парни играют в лапту: бьют по мячу и бегут к метке, мальчишки поменьше играют в солдаты. На пригорке сидит группа женщин. Одна из них читает священную книгу. Ее плаксивый голос отдается эхом на воде.
У воды лежат друзья Матиса. Они держат лошадей на привязи и говорят о девушках.
Поодаль, возле мельницы, лежит Матис и пасет своего буланого. Он смотрит на воду, следит за бегущими волнами. Слышится шум воды, падающей на мельничное колесо. Отсюда виден мост, по которому гуляют хозяйские дочери и парни. Матис лежит и прислушивается к шуму воды. Водяная мельница шлепает лопастями колеса по воде. Вода с сердитым шумом падает с высоты на колесо, а колесо, в свою очередь, шлепает по воде А Матис лежит и смотрит вдаль, на мост.
Вот гуляет она, Рохеле, дочь реб Якова Гольдмана, с подружками. Они ходят неторопливо, степенно. Ее длинное платье тянется за ней. Вот остановились и смотрят на воду. Он видит ее лицоона хороша, спокойна, благородна. Дочь благородных родителей. Ее лицо, ее длинное платье, наверное, отражаются в воде Но вот она повернулась, пошла дальше и исчезла.
Матис сидит и смотрит на воду.
Она будет его невестой. На праздниках его пригласят в гости ее родители. Он ей преподнесет пару золотых сережек. Она примет и будет благодарить, кивая головой Он с ее отцом пойдет в синагогу, и отец «угостит» его вызовом к свиткам торы. Потом они вместе пройдут по всему переулку к ним домой, а обитатели переулка будут смотреть им вслед Идут реб Яков Гольдман с женихом его дочери
Матис смотрит на воду. Колесо шлепает по воде, река шумит
Матису становится неловко перед самим собой. Он встает, берется за веревку и ведет коня домой. Пройдя мимо парней, он говорит: «Пошли, братва!» И все, взявшись за веревки, идут. Матис со своим буланым впереди, ребята за ним. В переулке тихо. Из раскрытого окна доносится напев, с которым читают тексты Священного писания: кто-то сидит над фолиантом. Голос субботнего пения гуляет по переулку. Матис держит веревку и смущается: человек сидит и изучает Писание, а он ведет по улице коня.
Но вот кони уже стоят на своих местах, а парни усаживаются на скамье возле дома реб Мойши Гомбинера. Переулок оживает. Гуляют девушки, из раскрытых окон доносятся голоса и напевы. Компания извозчиков уселась перед домом Гомбинера: скамья к этому располагает
Камиза (рябой, загорелый парень, дни и ночи проводящий в хлевах) стоит у деревца. Ребята напяливают ему шляпу на глаза и смеются. По улице гуляет девушка. Парни подсылают к ней Камизу. Тот подходит и берет ее под руку Девушка вырывается, краснеет, стесняется, а парни хохочут, отпускают шуточки.
Слышен голос реб Мойши Гомбинера (он читает раздел Пятикнижия) и голос его сына. Оба голоса сливаются и звучат в переулке, а парни на скамье сидят и хохочут.
Рохеле со своими подружками возвращаются с моста. Медленно, чинно проходят они по улице: Рохелепосередине. Она самая высокая, на ней длинное платье, русые косы заплетены голубыми бантами. Девушка шествует величественно и что-то рассказывает своим подругам. Парни подмигивают Камизе, чтобы он подошел к ней. Камиза смотрит издали, но подойти не решается. Не покидая своего места, он что-то выкрикивает по адресу девушек. Но те и вида не подаютих это не касается, они продолжают прогулку, как ни в чем небывало. Рохеле легко кивает своей красивой головой, проходя перед окнами реб Мойши: «С субботой!» Но тут же отворачивается и продолжает, не меняя тона, свой разговор с подругами.
Полюбуйтесь на папенькину дочку! говорит один из парней.
Она не слышит, идет, не обращая внимания.
Холера ей в бок! Ишь ты, нос дерет! Можно подумать, что она Ротшильдова дочка! Тоже мне персона Якова Гольдмана отродие
Раздутый пузырь! говорит другой. Сейчас к тебе прибежит четвертной одалживать! обращается он к Матису, молча сидящему в сторонке.
Матис встает, покидает друзей и идет к себе домой. Он надевает праздничную пару и возвращается на улицу.
Проходя мимо скамьи, он смущенным взглядом окидывает товарищей, одетых в затрапезное и показавшихся ему ничтожными и будничными.
Ух ты! подмигнул ему Шлема-Ангел.
Клюнула рыбка! заметил другой.
Матис, опустив голову, смотрит на свой костюм, который теперь ему понравился, и в смущении кивает головой.
Миновав скамью, он пошел по улице сдержанным шагом, степенно, здороваясь со всеми солидными соседями, сидевшими у раскрытых окон.
А вот и дом реб Якова Гольдмана. У входа в дом на стульях сидит жена реб Якова, закутанная в шелковую шаль; полуприкрытыми глазами она свысока смотрит на улицу; рядом с нейРохеле со своими подругами, а у окна стоит реб Яков Гольдман в ермолке и сват реб Иоханан. Они о чем-то тихо беседуют.
С бьющимся сердцем Матис кивнул: «С субботой!»и испугался, не напортил ли чем-нибудь.
Доброй субботы! Здравствуйте! одобрительно ответил ему реб Иоханан.
Это было в одну из погожих суббот, в послеобеденный час. Большой зал в доме реб Якова Гольдмана был празднично убран. Гардины были подвязаны голубыми лентами, так что зеркало в простенке между окнами оказалось наполовину закрытым. Стены были увешаны картинами, вышитыми гарусом по канве, работы Рохеле. За стеклами шкафчика сверкали серебром подсвечники, ложки, вилки и ножи, поблескивали фарфоровые тарелки и стеклянные бокалы Все это придавало аристократический лоск всему дому. На почетном месте за покрытым белоснежной скатертью столом сидел реб Яков в шлафроке и ермолке, в очках. Седина реденькой бороды подрагивала на груди поверх солидного белого воротничка и черного галстука. За столом сидели сыновья и зятья реб Яковавсе в добротных суконных сюртуках, в белых воротничках, в небольших, черного бархата шапочках, по шелковым жилеткам змеились сверкающие золотом цепочки. По другую сторону стола сидели жена реб Якова с дочерьми и невестками в шелковых платьях. На белых шеях переливались драгоценности. Глаза всех были уважительно устремлены на реб Якова. Все ждали слова, которое слетит с его уст. Все, что говорили дети, было «взвешено и точно», каждое движениелегко и благородно, будто заучено. Среди сыновей сидел Матис, одетый в новый длиннополый сюртук. Его красное загорелое лицо, по которому было видно, что оно недавно вымыто, его красные грубые руки, как-то странно сложенные на груди, никак не вязались ни с красивым сюртуком, ни со всем тем, что было за столом. Он сидел молча и боялся даже думать, не то что шевелиться, он почтительно смотрел в одну точку. Его глаза были неподвижны и выражали одновременно и страх и готовность исполнить все, что прикажут. Рохеле сидела напротив в новом зеленом платье, склонив голову не то печально, не то горделиво
Все молчали.
Пожилая женщина, сидевшая рядом с мужем и смотревшая ему в рот, поднялась с места и достала из буфета графин с вишневкой. Тогда и Рохеле встала, шурша новым платьем, и поставила на стол изящные рюмочки тонкого стекла. Она их расставила и осторожно наполнила вишневкой. Никто не притрагивался к ним, ждали старика. Реб Гольдман поднялся с места, подал руку старшему сыну и провозгласил: «Лехаим!» Потом он подал руку Матису. Матис выпрямился. Старик крепко пожал ему руку, кивнул женщинам и отпил половину рюмки.
Дети чокнулись.
Матис сильно покраснел и долго не решался выпить. Рохеле ему кивнула, пододвинула поближе рюмку и сказала «пейте!» тоном, в котором слышалось: «Ничего, научится!» Матис пригубил, и на лбу у него выступили капельки пота. Смущенно глядя в сторону, он как-то странно скривил губы и наморщил лоб.
Рохеле сидела и с грустной миной глядела на стоявшую перед ней рюмку, потом еле коснулась ее тонкими, мягкими губами.
Ну-с, что слыхать нового? спросил старик, обращаясь к старшему сыну.
Молча и торжественно все выслушали политический обзор газеты «Гацфиро» в изложении старшего сына Мотеле. Реб Гольдман слушал внимательно, прикрыв один глаз, и казалось, что стоит ему этот глаз открыть, а прикрыть второй, чтобы «политика» опрокинулась головой вниз.
Свадьба была такая, что дай бог всем моим друзьям! Весь переулок праздновал, все от мала до велика радовались. Реб Мойша Гомбинер представлял женихову сторону, да и сам жених стал как-то благороднее.
Прямо-таки удивительно! говорили женщины.
Когда делаешься членом такой семьи!..
Ну, Рохеле его обломает
А Рохеле действовала на него добром. Свысока, полусердито, полуласково. Когда Матис говорил с кем-нибудь в ее присутствии, он смотрел ей в глаза, как бы спрашивая, не сболтнул ли он какой-нибудь грубости.
А иной раз, если Матис ненароком обмолвится неподходящим словом, она отзывала его в соседнюю комнату и, взяв за пуговицу пальто, говорила:
Видишь ли, Матис, это неприлично! На людях, в обществе надо держать себя с достоинством. Надо обдумывать каждое слово, которое хочешь сказать. Ведь это же некрасиво говорить грубости в обществе. Ты ведь сам понимаешь
Высокопарные слова: «Общество», «достоинство», так благородно звучавшие в устах Рохеле, наводили на него страх, и он, как дитя, признавал свою ошибку.
По субботам после молитвы можно видеть реб Якова Гольдмана, идущего вместе с зятем Матисом из синагоги домой. Один из внучат реб Якова несет их талесы. Из окна выглядывает реб Исохор Вайнштейн. Тесть и зять кивают и здороваются: «Доброй субботы!»