В ранней юности Сиро Алегрия читал индихенистскую газету «Аутономия». Сам Алегрия рассказывал, что, работая над романом, он пользовался подборкой материалов, публиковавшихся в этой газете в двадцатые годы. В роман «В большом чуждом мире» включены подлинные газетные тексты, посвященные людям и событиям того времени. Взгляды Сиро Алегрии на индейскую общину складывались и под влиянием выдающегося мыслителя ПеруХосе Карлоса Мариатеги, чьи произведения писатель тщательно изучал.
Хосе Карлос Мариатеги, посвятивший индейской общине целый раздел своей книги «Семь очерков истолкования перуанской действительности» и множество статей, говорил: «Ликвидируя или оттесняя общину, феодальный латифундистский строй не только разрушает определенный экономический институт, но и сложившийся общественный институт, который отстаивает индейские традиции, сохраняет индейскую семью».
Об этом, в сущности, и написан роман «В большом чуждом мире». Ведь любой эпизод, любое событие, даже если оно происходит за сотни километров от селения Руми, возвращает пас все к той же мысли, которую отстаивает Сиро Алегрия: только в общине индеец внутренне спокоен, только в союзе с другими людьми он чувствует себя личностью, только община дает ему силы противостоять чуждому миру.
Роман открывается своеобразным поэтическим прологом, в котором нетрудно найти все программные темы писателя. Здесь и утверждение индейской общины, и размышления об ее истоках, здесь писатель показывает свое искусство пейзажиста, которому подвластны большие и малые пространства. Здесь намечается основной конфликт сюжета: неравная и безысходная борьба общинников с помещиком Альваро Амеиабаром. Здесь зреет одна из основных тем романаиндеец и земля.
Земля всегда была судьбой и жизнью крестьянина Для индейца земляначало всех начал. Он относится к пей с молитвенным благоговением, любит ее всем своим естеством, самоотверженно, неизменно. Любовь эта бывает смиренной, почтительной, а случается, и дерзкой, преодолевающей самые трудные преграды. Сиро Алегрия показывает в романе всю «шкалу» любви, все ее порывы и надежды.
Думается, что главы, посвященные земле, самые яркие в романе. Тема земли, звучащая в разных тональностях и меняющая свой ритмический рисунок, проходит через весь роман. «Мы пашем землю», говорит Гойо Аука, и слова его становятся заклинанием от беды. «Вот земля, на которой его воля, отточенная и живая, словно лемех нового плуга, обратится в пашню и зерно», пишет Алегрия в девятнадцатой главе, посвященной Хуану Медрано, чье первое воспоминание в жизнисвежевспаханпая борозда. «Пока я был па земле, в поле, я во все верил», признается Росендо Маки, будучи в тюрьме. Удивляясь собственной любви к земле, к ее творящей силе, индеец спрашивает: «Неужели земля лучше женщины?» Не случайно общинники выбрали себе в покровители святого Исидора Пахаря: воинственный святой Георгий оказался им не по духу. Речь последнего алькальда общины Бенито Кастро заканчивается словами, которые могли бы стать манифестом всех индейских крестьян: «Защитим же эту землю, наше место в мире, ибо так мы защитим свободу и собственную жизнь!» И общинники гибнут с теми же словами: «За землю!»
Сиро Алегрия убедительно и убежденно показывает органическую связь индейца с землей. Оттого так остро воспринимается трагедия осознанного покорного исхода общинников из селения Руми. Бессмысленная жестокость Амепабара влечет за собой целую цепочку смертей и бед. Гибнет от жандармской пули Мардокео. Гаснет жизнь талантливого музыканта Ансельмо. Умирает избитый в тюрьме Росендо Маки. Мыкаются по чужим землям индейцы, расставшиеся с общиной. У каждого свой крестный путь, своя голгофа.
Беспросветно тянется жизнь Деметрио Сумальякты, оказавшегося в одном из городов Костыокеанского побережья Перу, где индейцу грозит нищета и презрение белых. Алегрия не любит Косту и в своем романе то тут, то там стремится доказать, что в ее песках исчезает истинно перуанскоеиндейское начало страны.
Трудны и мучительны дни Амадео Ильяса, попавшего на плантации коки. Его хождения по мукам даны на фоне страшного и этнографически подробного рассказа о труде сборщиков коки, которая «хороша от голода, жажды, от усталости, от жары, от холода, в горе и в радостивсегда хороша».
Гибнет от солдатской пули Калисто Паукар, не успевший умереть от чахотки или шахтерского газа в рудниках Навильки. И снова фондокументальный рассказ о жестокой эксплуатации рабочих на шахтах и рудниках Перу.
Повторяя судьбу многих жителей Сьеррыгорной части страны, Аугусто Маки поддается на обман и попадает в сельву, где слепнет от раскаленной каучуковой смолы.
Может показаться, что и главная фабула романа, и его дополнительные сюжеты выбраны по принципу «исключительной ситуации», порой граничащей с ситуациями романа ужасов. Но в том-то и дело, что фабула романа основана на обыденной, непридуманной правде, па правде, увиденной и осмысленной писателем.
Несколько сюжетных нитей соединяются с основной фабулой довольно прихотливым плетением. Одна из нихзлоключения и странствия главаря разбойничьей банды индейцев Дикаря Васкеса. Образ Васкесасправедливого бандитапостроен по схеме, которая нам часто встречалась в мировой литературе. Но Дикарь Васкес весь целиком взят из жизни, которая ожесточала его и в молодости, и в зрелые годы. «Черная жизнь, черпая печаль, черная будет и смерть». Образ Васкеса получил в романе более глубокую психологическую аргументацию, нежели многие другие персонажи. Суровость сочетается в Васкесе с нежностью, уродство с красотой, непреклонность с робостью Бунт Васкесаэто бунт отчаяния. На примере его судьбы и судьбы всех, кого жизнь привела в банду, писатель доказывает бессмысленность насилия, рожденного безверием и невежеством.
Сложно идет возвращение к земле, к общине, у метиса Бенито Кастро. Он не нашел счастья ни в армии, ни в чужих поместьях, ни в городах, но зато сумел узнать, что такое мир за пределами его общины, где ему встретились не только враги, но и друзья. Бенито Кастро навсегда запомнит бесстрашного Пахуэло, которого убили за правду. Он услышит о подвигах алькальда Атуспарии, поднявшего на восстание свою общину в 1870 году. Он познакомится с профсоюзными деятелями, узнает о газете, где печатают воззвания в защиту индейцев. Бенито Кастроне мститель-одиночка. Такие, как он, способны стать вожаками индейского движения в масштабах всей страны, потому что знают, против кого надо бороться.
Роман «В большом чуждом мире»целая энциклопедия, где в художественном преломлении отражены все стороны, все грани индейской проблемы. Волей авторато поэта, то этнографа, то публицистамы постигаем скрытые стороны душевного склада индейцев, мы встречаемся с ними на разных широтах Перу. Мы слушаем их притчи, сказки, легенды. Мы учимся уважать тихое упорство этих людей, покоривших камни и болота Янаньяуи. Видим, как они объезжают лошадей, как молотят и жнут, как веселятся и горюют под звуки арфы, как плетут циновки и ткут пончо. Как истово просят доброго урожая у девы Марии, а заодно и у духов гор, рек и лесов. Нас поражает в них сочетание мудрости и простодушия, осторожности и доверчивости, бесстрашия и робости.
Сегодня куда труднее, чем тридцать лет назад, оценить художественную значимость романа «В большом чуждом мире». Он был написан в сороковые годы, когда латиноамериканская литература еще не владела так, как сейчас, той техникой письма, теми приемами, которые дают возможность «организовать» самый сложный временной и пространственный хаос, завязать или развязать самые трудные узлы человеческой психологии. Да и время еще не увело нас от романа настолько, чтобы можно было залюбоваться его «старинной выделкой», основательностью, добротностью. Недавнее литературное прошлое нередко пасует перед «прошлым, давно прошедшим». Наш слух, воспитанный напряженными ритмами современной прозы, улавливает порой некоторую медлительность рассказа, некоторый перебор назидательной, сентенционной риторики.
Герои романа «В большом чуждом мире» как бы намеренно, умышленно даны локальным цветом, без полутонов Зло у Сиро Алегриипочти всегда неоспоримое зло. Добропочти всегда полюсное добро. Полюс злаАльваро Аменабар, губитель общины, стереотип перуанского латифундиста и предпринимателя начала XX века. Рядом с ним, независимо от сюжетного развития, все те, кто стал врагами индейцев. Продажные адвокаты, надсмотрщики, губернатор, полиция, солдаты У этих людей ничтожны и мелки все чувства. Чахоточная красотка Мельба и влюбленный в нее Руис Бисмарк не вызывают никакого сочувствия. Сиро Алегрия рисует их отношения в пародийно-водевильном плане, без всякого покрова поэзии. Совсем по-другому звучат страницы, посвященные любви Хуана Медрано и Симоны, Аугусто Маки и Маргичи, Дикаря Васкеса и Касьяны. Сопоставляя, сталкивая два мираугнетенных и угнетателей, Алегрия щедро наделяет первых духовным богатством. Духовная нищетаудел вторых.
При всем обилии попутных сюжетов и действующих лиц, занимающих разное литературное время, центральной фигурой романа, его идейной осью является Росендо Маки, алькальд общины.
У Росендо Маки прекрасная и удивительная судьба тех героев, которые сходят со страниц литературных произведений в жизнь, кто на многие десятилетия, кто навсегда. Сиро Алегрия не раз спрашивали, знал ли он лично Росендо Маки, спрашивали, с кого именно списан этот образ. А однажды сержант полиции попросил у писателя автограф, заявив, что он внук Росендо Маки.
На самом деле у старого алькальда нет реального прототипа. Его образ, любовно и талантливо выписанный Алегрией, крепко спаян с сюжетным и пейзажным фоном всего романа. Росендо Макиэто совесть, мудрость и достоинство индейской общины, символ ее силы и прочности. Этому алькальду ведомы законы земли и законы его мира, где справедливость наделена властью, где каждый за всех и все за каждого.
Перуанские правители до недавнего прошлого были скупы па памятники легендарным индейцам. Куда охотнее они славили испанских завоевателей и генералов. В Лиме возле дворца правительства красуется на коне бронзовый Франсиско Писарро, а сам дворец по традиции зовется Домом Писарро. Есть в той же Лиме и памятник католической королеве Изабелле. Сиро Алегрия создал прекрасный литературный памятник индейцу Росендо Маки, который почитают не только в Перу, но и за его пределами.
В исследовательской литературе часто говорят о сосуществовании в Перу двух началиспанского и индейского. Но индейское началопонятие многомерное и разноплановое. Что общего может быть у индейца, переселившегося в Косту, с первобытным индейцем сельвы? Да и так ли близки по мировосприятию пеоны Сьерры и индейцы крестьянских общин? Сьерра, Сельва и Костаэто три пока еще обособленные зоны Перу, это в известном смысле три Перу с разным отсчетом исторического времени, с разной географией, с разными проблемами. Да и каждый из этих миров сплетен из замкнутых мирков, со своим укладом, традициями и формами бытия.
Если задаться вопросом, где начинается чуждый мир для Ро-сепдо Маки и всех индейцев, которые родились и жили у высокой горы Руми, ответ будет прост: там, где стоят межевые камни общины. А дороги, что уводят в даль или приводят из дали, исполнены предчувствием беды и разрушения По этим дорогам приходят к ним беззаконие и обман, по этим дорогам сами они уходят навстречу смерти.
В воспоминаниях Росендо Маки о прошлом общины равноправное место с людьми занимают животные О многих персонажах романа сказано куда меньше, чем о лошадях, собаках, быках. Но это не просчет автора. Так подчеркивается цельность общинного мира индейцев, где они едины с деревом, камнем, животным. И не случайно в главе, рассказывающей о жизни индейцев в Янаньяуи, последовательно сменяют друг друга такие фразы: «Картофель многого не обещал, но некоторые его сорта хорошо растут в горах, да и ячмень и гречиха гор не боятся. В общине родились два мальчика, их назвали Индалесио и Герман. Родился теленок и вскоре уже радостно бегал, ибо не знал иной земли, и эта ему понравилась».
Да, общинаэто цельный и замкнутый волей истории мир, но Сиро Алегрия вовсе не воспевает его как некий неподвластный времени и переменам заповедник. Его индейцы умеют слушать время, когда оно не приносит зла. Его романэто борьба за нового индейца и за сохранение тех незыблемых и устойчивых ценностей, без которых немыслимо существование нации.
Если сделать буквальный перевод названия романа, он прозвучит так: «Мир просторен и чужд», а вернее: «Мир просторен, но чужд». Сиро Алегрия борется против этого «но», борется за то, чтобы индейцы обрели свое место в большом мире.
Роман заканчивается гибелью Бенито Кастро, гибелью общины. Но вопрос молодой Маргичи «Куда мы пойдем? Куда же нам идти?» обращен к будущему, в которое Алегрия верил. И есть высокое, символическое значение в том, что именно департамент Ла-Либертад, где родился этот выдающийся перуанский писатель, где жили общинники Руми, стал «Первой зоной аграрной реформы», провозглашенной нынешним правительством Перу.
Э. Брагинская
В Большом чуждом мирее
I. Росендо Маки и община
Беда!
Темная юркая змейка пересекла дорогу, оставляя в потревоженной пыли невесомый след. Она скользнула быстро, словно черная стрела рока, и Росендо не успел убить ее. В воздухе сверкнул клинок, но длинное змеиное тело уже извивалось в придорожных кустах.
Беда!
Индеец Росендо Маки сунул мачете в кожаные ножны, привязанные к длинному черному ремню, который четко выделялся на широком многоцветном вязаном поясе. Он не знал, что делать, хотел было пойти дальше, но не смог, испугался. Он понял, что заросли у дороги очень густые, и змейка могла остаться там. Надо ее прикончить, ведь змеядурная примета. Именно так от-колдовывались люди от филинов и змей. Росендо снял пончо, чтобы не зацепиться и не застрять в кустах, разулся, чтобы ступать потише, походил для хитрости туда-сюда и, обнажив мачете, нырнул в заросли. Если бы собратья по общине увидели, как он, в одной рубашке, рыщет в кустах, словно встревоженный пес, они бы сказали: «Что это с нашим алькальдом? Не рехнулся ли на старости?» Он пробирался среди искривленных кустов с блестящими листьями и задевал головой за созревшие в свой час лиловые ягоды. Росендо любил их, но рвать не стал. Его зоркие, как у зверя, глаза блестели напряженно и гневно, высматривая каждый тайник, где шуршит муравей, несущий свою ношу, страстно жужжит шмель, прорастает зерно, оброненное птицей или перезрелым плодом, и неутомимый долгоносик прокладывает ход в земле. Вдруг вспорхнул воробей, и Росендо увидел гнездо, приютившееся меж веток, а в немдвух голых, зябких птенцов, разевавших треугольные клювы. Он решил, что змея непременно здесь, неподалеку от беззащитных пташек. Сбежавший было родитель вернулся с супругой, и они запрыгали с ветки на ветку, страшась человека и не желая покидать детей. Человек же принялся искать с новым пылом, но змеи нигде не было. Он вышел из кустов, спрятал мачете в ножны, накинул яркое пончо и зашагал дальше.
Беда!
Он устал, голова у него горела и во рту пересохло. От поисков устать он не мог, и это его пугало. Должно быть, дело тут в дурном предчувствии. Он предчувствовал беду, нетон знал и мучился несказанно. Вскоре он увидел еле сочащуюся струйку. Набрав в шляпу воды, он жадно выпил несколько глотков. Ему стало легче, и он пошел дальше чуть бодрее. Эта змея, думал он, просто увидела со склона воробьиное гнездо и поползла к добыче, а он совершенно случайно попался ей на пути. Вот и все. А может, она чуяла, что он здесь пройдет, и по вредности своей сказала: «Напугаю-ка я этого раба божьего». А с другой стороны, человек ведь чаще надеется, вот змея и решила: «Идет тут один, и не знает и знать не хочет своей беды. Предупрежу-ка я его!» Да, не иначе. От судьбы не уйдешь.
Беда, беда!
Росендо Маки был в горах, искал травы, настой из которых знахарка велела пить его старухе жене. Правда, он и просто хотел помериться силой со склонами и насмотреться на дали. Он любил просторы и величие Анд. Его радовал снежный пик Урпильяу, седой и вещий, словно мудрый старец; и яростная Уарка, непрестанно сражающаяся с тучами и ветром; и угловатый Уильок, на котором всегда спит па спине индеец; и гора, похожая на пуму, застывшую перед прыжком; и незлобивая, пузатая Сунн, которую презирают гордые соседи; и мирный Мамай, щеголяющий многоцветным нарядом посевов, среди которых лишь издали разглядишь полосу камней; и эта гора, и эта, и вон та Он был индейцем, для него у всех этих гор была душа и воля, и он мог подолгу неотрывно глядеть на них, веря, что Анды знают чудесную тайну бытия. Глядел он на них со склона Румигоры, увенчанной синим камнем, устремленным в небо, как копье. Она была не так высока, чтобы покрыться снегами, и не так мала, чтобы человек мог одолеть ее с одного раза. Все силы ее ушли в дерзновенную вершину, а ниже располагались скалы поменьше, полегче и потупее. «Руми» значит «камень», и склоны ее действительно усеяны иссиня-черными камнями. И как остроту пика смягчали те, меньшие скалы, так жесткая неприютность камней смягчалась и исчезала, если ты спускался с горы. Чем ниже, тем больше было кустов, травы, деревьев, посевов. По одному склону шла красивая расщелина, густо поросшая лесом и обильно орошенная чистой водой. Гора была доброй и суровой, упрямой и заботливой, важной и милостивой. Индеец Росендо Маки думал, что знает все сокровенное ее души и плоти, как себя самого. Нет, это не совсем верно, скажем лучшеон знал ее, как свою жену, ибо любовь способствует полноте обладания и познания. Только жена его состарилась и все болела, а гора не менялась. Росендо Маки думал порой: «Неужели земля лучше женщины?» Он никогда не додумывал до конца, но землю очень любил.