А эти полсуммы на что? спросила я как можно равнодушнее. Училась на ходу.
На голосование. Когда прокуратура поставит вопрос о снятии юридической неприкосновенности, боюсь, не все захотят поддержать неизвестного им сенатора.
Справедливо, кивнул Иван.
Ну, думайте быстрее, Михаил опрокинул остатки чая в рот, выплюнул чаинку, бросил на стол салфетку. Встал и улыбнулся мне ласково. Солнышко, можно тебя на минутку? Простите, Иван, мы по личному вопросу, потянул он меня за локоток к выходу.
Я наивно подумала, что речь снова пойдёт о Моцарте.
Но, остановившись в глубине длинного коридора, он заговорил о Сашке.
Глава 10. Евгения
Солнышко, прости, что я тебя вмешиваю, кашлянул Михаил, словно у него запершило в горле. Но ты, наверное, в курсе, что Саша от меня ушла.
Да, как учил меня Иван, воздержалась я от пояснений, что, так и просились на язык: «Конечно, ведь она живёт у меня. И она беременна. И разводом занимаются юристы Моцарта».
Ты не могла бы, снова кашлянул он, ни в службу, а в дружбу, организовать нам встречу.
И я снова чуть не выпалила: «Говно вопрос!». Но что-то меня остановило. Даже насторожило.
В этот раз не убедительный шёпот Ивана «не давай ему лишней информации», а заискивающий голосок самого господина Барановского, это его нетерпеливое переминание с ноги на ногу, суетливые движения, которыми он крутил на пальце обручальное кольцо.
Я Мнезаикалась я. Мне надо сначала поговорить с Сашей.
Конечно, конечно, Солнышко, я понимаю, кивнул он.
И так стало его жалко, когда он обречённо повесил голову.
При Иване он был таким агрессивно-важничающим, таким суетливо-храбрящимся, всячески подчёркивающим своё привилегированное положение в этом доме, а, может, и вообще своё положение. Но сейчас я видела настоящую тоску. И неподдельную грусть.
Кто бы мог подумать, но я чувствовала то же самое. Только Сашка ушла от него сама, а нас с Сергеем разлучили. Но разве это важно: Михаил её любил Сашку, я любила Мо.
Миш, я погладила его по плечу, первый раз так по-панибратски, мне очень жаль.
Он ткнулся в моё плечо лбом и так тоскливо вздохнул, что у меня сердце оборвалось.
Есть ещё вариант, сказал он тихо. Мне кажется, если бы ты поговорила с отцом, он поднял голову. Ведь он тоже действующий сенатор. То я мог бы
С отцом?! перебила я. До меня доходило как до утки, что именно Михаил предложил. И буквально парализовало от ужаса, когда я поняла, что должна попросить отца отказаться от своего кресла в Совете Федерации в пользу Сергея. После всего, что он мне наговорил. После всего, что я от него услышала
Твой отец мне обязан, пояснил Барановский. И даже, не побоюсь этого слова, должен. Денег. Много. Он занял, когда покупал особняк. Но, если это поможет вернуть жену, я готов простить ему долг. Я даже сам с ним поговорю и предложу.
А это может тебе помочь? опешила я.
Твой муж сказал, что вернёт мне жену, невысокий, полненький, взмахнул он руками как упитанный лебедёнок с подрезанными крыльями, что не может взлететь, если я помогу ему выйти. И я сделаю что угодно ради неё.
О, чёрт! Я выдохнула.
Чёртов Моцарт! Так вот почему он взялся помогать Сашке. Вот почему поселил её в свой блядский номер «1221». Вот почему приставил охрану. Он, как всегда, знал, или предвидел, что может сесть, поэтому подстраховался. Сашка пришла к нему сама. Но теперь он использует её как наживку. Как средство давления на Барановского.
И умело, надо сказать, использует.
Первый раз я не знала восхищаюсь им или ужасаюсь.
Первый раз не понимала радоваться, что он такой умный и хитрый, или возмущаться, насколько подло поступает. Или он знает секрет как заставить Сашку вернуться к мужу? Как заставить её полюбить этого некрасивого коротышку, для которого на ней сошёлся свет клином? Или, главное, всё же выбраться из тюрьмы, а там они пусть сами разбираются?
Я бы и дальше хлопала глазами, но в дверь позвонили, а мама крикнула из кухни:
Солнышко, открой, пожалуйста!
Миш, я с ней поговорю, кивнула я и побежала открывать.
Иван молча проводил меня глазами.
Андрей Ильич, отступила я в прихожую, распахнув дверь перед господином Шуваловым. У нас в семье его называли «граф Шувалов». Но каждый раз, когда я слышала это «граф», вспоминала бабушку, что его почему-то не любила и всегда презрительно фыркала: «Граф! Этих Шуваловых как конь наёб, поди пойми кто из них граф, а кто так».
Евгения Игоревна, степенно поклонился статный пожилой мужчина.
Я не испытывала к нему никаких особых эмоций, как и к большинству отцовских влиятельных знакомых. Немного меня удивил тот факт, что граф нанёс визит, когда отец уехал, но как радушная хозяйка я промолчала.
А граф положил трость. Снял перчатки. Бросил на спинку стула сырое от дождя пальто. И, перевесив трость на сгиб локтя, проследовал за мамой, что освободилась и вышла его встретить.
«Он приехал к маме?» ещё больше удивилась я, провожая их глазами.
Но у меня в кармане зазвонил телефони граф Шувалов, и разговор с Барановскимвсё отошло на второй план, когда адвокат сказал, что мне разрешили свидание с мужем.
Глава 11. Евгения
Вновь оказаться в руках мужаэто было похоже на сказку, на волшебный сон, на сбывшиеся мечты.
«Только не плакать! Не плакать! Не плакать!» уговаривала я себя, глядя на разбитую губу, на сбитые костяшки и старалась не думать про синякиподрался? избили? что заметила, когда на ходу он расстегнул знакомый спортивный костюм.
Малыш, выдохнул Сергей, и прижал меня к себе, едва дверь в комнату для семейных свиданий захлопнулась. Потянулся к лицу, к волосам, к губам. А потом подхватил на руки и прижал к стене.
Я бы всё равно не устояла. Вспыхнула как спичка. Завелась мгновенно.
Ноги подкашивались от его близости. Голова кружилась. Дыхание сбилось. И всё, что хотелось говорить, сдирая платье: «Мой мой мой мой».
Мой родной. Мой любимый. Мой желанный. Мой
А-а-Ах! выдохнула я в его плечо, когда он в меня вошёл.
М-м-м-н! застонала, обвивая его шею руками, когда начал двигаться.
И на каждый толчок, на каждый его резкий выдох, на каждое упругое движение ягодиц умирала и воскресала вновь.
Мысли рождались и не заканчивались, перекрикивая друг друга, перебивая, жаля:
Пусть это никогда не заканчивается, пусть
Господи, как я соскучилась, как невыносимо я соскучилась
Я не отпущу его, я не смогу. Не смогу больше с ним расстаться
Я люблю тебя, ловила я его губы.
Люблю, шептала сквозь солёный вкус крови.
Тебя! Одного А-а-А! всхлипывала, дрожа в предвкушении неминуемой разрядки.
И в блаженном мареве небытия, ловя судороги его сильного тела, истаивала тонким облачком в его небесах, теряя связь с реальностью, рассудок, сознание.
Привет! открыла я глаза, чувствуя себя, словно возродилась из пепла.
Привет! улыбнулся он, поставив меня на пол, вытер пот, что тёк по лицу, вытер кровь, что текла с рассечённой губы и уткнулся в шею. Как же я соскучился. Но мне понравилось так здороваться.
Надо ввести в привычку, погладила я его по лысой, гладко выбритой мокрой голове, ощупывая старые шрамы, свежую ссадину.
Обязательно, согласился он.
Куда мы двигались дальше, о чём спрашивал он, что отвечала я, как мы оказались на узкой койке, что стояла в маленькой камерея не помню. Да разве это было важнослова, действие, движение. Важными были звук его голоса, тепло его рук, запах его кожи, колкость его щетины.
Ты решил отпустить бороду, провела я рукой по лицу.
Говорят, в мужском коллективе всё просто: кто с бородой, тот ебёт, а кто безтого ебут, засмеялся он, увидев моё вытянувшееся лицо. Прости, тюремный юмор.
Для человека, на котором живого места нет, вела я пальцем по рёбрам, покрытыми синяками, ты что-то слишком радостный.
Малыш, когда ты видела меня без синяков? Это моё обычное состояние. День прошёл зря, если я не отдам кому-нибудь печень или не получу две пули в грудь.
Чёрт бы тебя побрал, Моцарт! Ну как у тебя это получалось? Как выходило, что рядом с тобой ничего не страшно? Как ты умудрялся вселять в меня эту веру в завтрашний день, эту уверенность, спокойствие, счастье просто тем, что был рядом?
Ну, рассказывай, бандитка моя, улыбнулся он. По лицу вижу, ты столько всего ты хочешь мне поведать. Как там Иван? Целестина? Антон? Ему правда нравится Ди?
Не знаю, села я. Прислонилась спиной к стене и закинула на него ноги. Но это не только я заметила. И Сашка. И Эля. И даже обе её подружки.
Серьёзно?! выпучил он глаза. У Целестины есть подружки?
Твоя Эля такой бездонный сундук с секретами, что я даже не знаю, что выпрыгнет из него в следующий раз, усмехнулась я.
Под аккомпанемент его «хм», «м-да» и «оба-на» я рассказала про ритуал. В конце он даже присвистнул. Но не спросил ни про светящийся камень, ни про молитву, что я даже принесла ему показать, достала из кармана. Телефон Кирки, что я вдруг обнаружила на обратной стороне, навёл его совсем на другие мысли.
А Элькин телефон? У Руслана получилось что-нибудь узнать?
Получилось, убирая картонку в карман я вдруг подумала: а не специально ли Кирка её «забыла». Не позвонить ли ей? Может, не так много, как хотелось бы. Но голосовое сообщение, приказ, что она получила, был адресован не ей. Его переслала некая Лилит. Тебе это имя о чём-нибудь говорит?
Не больше, чем Кирка и Химара, или как там ты назвала этого вьюношу? Химар?
А название «Дети Самаэля»?
Сергей выразительно моргнул: закрыл и снова открыл глаза.
Что?
Ясно, кивнула я. Но хотя бы выжженный у неё между лопаток крест ты видел? Не мог не видеть.
Ну, крест видел, да. История там была пренеприятнейшая. Её чуть не сожгли живьём, на костре. Привязали к настоящему столбу на настоящем эшафоте, сена вокруг наложили. Мы едва успели. Я видел, как заживал этот шрам, делал ей примочки с медным купоросом: так моя бабушка ожоги лечила. А Катина мама работала в аптекедавала мази разные обезболивающие, от воспаления. Мы с Катей как раз собирались пожениться, а Целестине тогда едва исполнилось семнадцать, рассказывал он спокойно, словно и не про себя. Они как-то связаны? Эти «Дети» и перевёрнутый крест?..
Глава 12. Евгения
Очень тесно, ответила я. «Дети Самаэля» выжигают такой знак своим адептам как символ посвящения. Это тайное братство, сыны и дочери котороголюди с уникальными способностями. Не обязательно экстрасенсорными, любыми. Иногда это высокий болевой порог, точность стрельбы, идеальный слух или обострённое восприятие запахов. Иногда просто необычная внешность, редкие заболевания или особенности развития. В братстве их учат принимать себя такими как есть, дают возможность самовыражаться и развивать свои способности, оказывают поддержку и помощь. Что-то вроде Фонда Моцарта, только там собирают всяких фриков.
С языка сняла, усмехнулся Моцарт. Он слушал меня, положив руки под голову. И хмурая складка между его бровей становилась тем глубже, чем больше я рассказывала. И эта Лилит тоже из братства?
Подозреваю, вернее Иван подозревает, она лидер братства. Если верить интернету по каббале Лилит стала женой Самаэля после того как совратил Еву, и та родила от него Каина, а сама Лилит была первой женой Адама, а, когда он её бросил, стала злой демоницей. По другим источникам дама она тоже мстительная: убивает детей и беременных женщин. И, возможно, имя это она взяла не зря. При посвящении адепты берут себе имена знаковых, нарицательных, мифических, разных пафосных персонажей, что чем-то им близки: Церцеяколдунья, Кассандрапрорицательница, Химарпо сути химера, два в одном. Пока наверняка трудно сказать. Элю я ни о чём не спрашивала. Да и слаба она ещё. Но почти все звонки на этот её телефон были от Лилиттак Эля назвала её в контактах. И «нераспознанный» был с того же АйПи-адреса, как выяснил Руслан. Скажи, нам надо что-то с этим делать? Потому что это ещё не всё.
Сергей кивнул, побуждая меня продолжать.
Ты видел руки своего отца?
Неожиданно, удивился он, закатил глаза к потолку и, сделав ими движение туда-сюда, словно что-то прикидывал, ответил:
Левую. На правой он после аварии носит телесную перчатку. А что?
Боюсь, там выжжен такой же крест. И боюсь, твой отец интересовался Дианой. Лет семь назад. Может, конечно, и не он. Но у твоего отца на руке крест точно был. И у мужчины, что приходил на танцы к десятилетней Дианетоже.
Сергей резко сел. Я видела только спину. Но, потом, когда встал, его хмурые, обострившиеся черты лица мне совсем не понравились.
Серёж! подскочила я, вспомнив. Вот балда! Сижу, кормлю его разговорами! Я же пельмени привезла. Мне разрешили, кинулась я к сумке, что стояла у стола. И Антонина Юрьевна ещё тут наготовила всякого, твоего любимого, суетливо выставляла я на стол контейнеры, термос.
Спасибо, малыш, обнял он меня, чмокнув в шею, и, как коня оседлал лавку, что вместе с прикрученным к полу столом и раковиной, были в этой каморке «кухонной зоной».
Я деловито накрывала на стол под его внимательным взглядом. Хоть у меня руки и тряслись от волненияя первый раз была в роли настоящей жены, ещё не привыкла. И, не вынеся тишины, чтобы скрыть смущение, снова затараторила:
Иван тогда стал искать этого мужика и выяснил про «Детей Самаэля». Это всё я узнала он него. А ещё Кирка, ну та подруга Эли сделала Ди такое странное предсказание. И мать не мать. И отец не отец , открыла я термос. Бульон. Налить? В пельмени?
Сергей остановил меня за руку, словно всё это время меня и не слышал, погружённый в свои мысли.
Потом. Ты спросила, что вам с этим делать. Копайте. Подключай Руслана, Ивана, всех, кто с нами. Эльку, если хочешь спроси, если откажется говоритьне настаивай. С ней сложно, он тяжело вздохнул. Детка, я должен тебе кое-что сказать. Это важно, потянул он меня вниз, заставив сесть. Ну, ты знаешь, я не святой и не монах, и всё вот это бла-бла-бла. В общем, у меня были женщины
Ледяной холодок прокатился по спине.
Нет, подняла обе руки, останавливая его. Нет, нет и нет. Если сейчас ты хочешь покаяться и рассказать мне ещё о какой-нибудь своей бабе, я против. Мне хватает сестры, Целестины, прокурора города и того, что мне с этим приходится как-то жить и мириться. Больше я ничего знать не хочу.
Малыш, не сводя с меня глаз, скорбно покачал он головой, что, видимо означало: я должна это знать, нравится мне или нет. Но я и так еле держалась. Едва находила в себе силы не отчаиваться. Ещё одна его амурная история меня просто размажет. А мне нельзя падать духом, особенно сейчас, когда он в тюрьме. Нельзя.
Нет! почти выкрикнула я. Не делай этого больше со мной! Даже если ты спал с половиной города, даже если она пряталась под кроватью, когда с тобой была я, сейчас притаилась в туалете или навещала тебя до меня Нет! Не рассказывай мне!
Навещала?! конечно, выхватил он из разговора самое главное. И, конечно, то, что я не хотела говорить да вырвалось само. С чего ты взяла?
Надзирательница на посту, что обыскивала меня и сумки, сказала, что я зачастила. У неё уже записано «жена» два дня назад.
Сергей выдохнул, повесив голову на грудь.
Эта чёртова покаянная поза разбивала мне сердце даже больше, чем его слова, но я сцепила зубы. Всё, что ещё добавила разговорчивая баба в форме про проституток, что водят к заключённым, про любовниц, что ходят сюда как на работу к таким вона, как мой, влиятельным, богатеньким , пока ощупывала вещи и унизительно заставляла меня, раздетую догола, приседать, и прочие подробности я оставила при себе.
Не вздумай мне ни в чём сознаваться, предупредила я, когда он поднял голову. И Целестину я твою придушу собственными руками, если она ещё раз скажет она будет у него в тюрьме , если это не про ветрянку или свинку.
Сергей удивлённо приподнял брови, потом усмехнулся с выражением лица «Чему я удивляюсь?» и я была с ним совершенно согласна (Ты до сих удивляешься?), потёр руками лицо и махнул:
Лей свой бульон!
Он не мой. Он из-под пельменей. Чтобы они в нём не раскисли, пришлось везти отдельно, опять затрещала я. Принялась рассказывать про Перси, про всякие глупости, глядя как он ест, пока он вдруг не замер и не перебил:
И мать не мать? И отец не отец? Элька так сказала Диане?
Не она. Кирка. Но Эля повторила. А потом добавила: «Но против буду не я».