Будь у меня доказательства, что эта сукаего любовница, я не лежала бы так. Но доказательств нет. Интуиция в психиатрии называется по-другому, галлюцинация. Если они решат, что я не в себе и накачают лекарствами, на мне можно будет сразу поставить крест.
Ральф мой опекун, я пыталась убить себя. Стелла еще припомнит, как я посоветовала ей всхуднуть! Лишь боги знают, когда вернется Лизель Зачем, о господи, я разбила мобильный? Зачем?! Филипп все равно бы не позвонил, а теперь никто не позвонит.
Совсем никто
Слезы начинают стекать мне в уши. Это щекотно, но совсем не смешно.
Стелла садится рядом и берет меня за руку.
Виви, это бессмысленно. Твои мышцы от голодания атрофируются. Грудь усохнет и может провиснуть. Сильно и навсегда. У тебя выпадут твои красивые волосы И в конце концов, тебе придется вернуться к нормальной жизни. Вот только уже совсем некрасивой. И мальчики тебя больше не захотят. Не только Филипп. Вообще, мальчики Я обещаю, если ты начнешь есть, я объясню это Ральфу.
От облегчения я буквально лопаюсь, как воздушный шарик. Они не сговаривались. Ральф Стеллу не присылал. Ральф ей, скорее всего, устроил выволочку за «ценные» советы. Возможно, бросил: слишком ровно и спокойно она сидит. И Стелла пришла сама. Пытаться себя реабилитировать.
Стеллз, говорю я, подражая ее интонациям. Возможно, мое тело уже не будет отвечать эталонам, но это нормально. Я стану принимать свое тело, таким, как есть. А что до мальчиков, я не люблю детей.
У нее отвисает челюсть. Если у Ральфа встает на ум этой женщины, насколько сам он должен быть идиотом? Ох, Ральфи Я еще могла понять Джесс, но что тебе понадобилось от Стеллы?
В тот первый раз я ее особо не рассмотрела. Теперь, когда смотреть больше некуда, я рассматриваю ее.
Стеллаобесцвеченная блондинка с высоко зачесанными наверх короткими волосами и одутловатым грушевидным лицом. Тяжелая челюсть, обвисшие щеки, глубокие носогубки. Ярко-красная помада на широких плоских губах. Крупный орлиный нос с красными прожилками. И она толстая. Не полная, не крепкая, как Агата, а именно толстая. От нее пахнет потом и кислым чесноком. Но Ральф поднялся посреди ночи, перешагнул меня и уехал к ней.
Если он любит не глазами, как все мужчины, то чем?.. Чем?!
IV Себастьян
Средь смрадных волн, в мушином гуле.
Сперва, Себастьян не хотел вмешиваться.
Сын его был кретином, а Джесс окончательно чокнулась, согласно врачам. Он ничего уже не мог для них сделать. А для себя мог. Кьяра, женщина-полицейский, с которой он познакомился на допросе Ви, была горячая штучка. Несмотря на разочарования и свою агрессию в мужской адрес, она хотела его, и Себастьян это видел.
Такие женщины обычно ломались сразу же, но Себастьян решил, что оставит этот роман чисто платоническим. Даже если придется врать ей про боевые раны, раннюю импотенцию и верность больной жене. Нет, он хотел бы большего, но Кьяра имела право пользоваться оружием. Себастьяну как-то не улыбалось закончить с пулей в бедре.
А то и в мошонке, если девушка меткая.
Меня сейчас совесть мучает, сказала Кьяра, крутя в руках чашку латтэ. Я была так уверена, что Верена получила за дело!.. А оказалось, что бедную девочку просто избили ни за что, ни про что И, я заставила ее все это время пробыть внизу. Полураздетую и с мокрыми волосами. Она меня, наверное, ненавидит.
Ничего страшного, сказал Себастьян, в ее возрасте, они обычно ненавидят весь мир.
А что твой сын?
И Себастьян вдруг очнулся: Филипп! С того вечера, как полиция вынесла окончательный вердикт, сын не звонил ему.
Прошло две недели!
Белая берлинетта Филиппа стояла у гаража. Судя по слою пыли, стояла уже давно. Велев шоферу припарковаться, слегка взволнованный, Себастьян позвонил.
Ничего.
Тихо!
С гулко бьющимся сердцем он открыл дверь собственным ключом. Слегка помедлил, прежде чем распахнуть ее и сразу отпрянул, закрыв рукавом лицо.
Жаркая волна смрада, ленивое и наглое жужжание мух ударили по всем его органам чувств сразу.
Филипп! вырвалось из самого сердца.
И белокурый малыш проскакал перед мысленным взором на диванной подушке.
Лошадка, как у папы!прокричал он, указывая маленькой ручкой на телевизор.
Себастьян буквально ворвался в дом и тут же увидел Фила. Тот сидел на диване, уставившись в телевизор и тупо переключал каналы.
Чего тебе?
Опомнившись, Себастьян смущенно пригладил волосы. Огляделся. Вонь шла от ковра. Кровавое пятно почернело и мухи роились в нем, как в коровьем трупе. Филиппа это, похоже, не беспокоило. Пол у дивана был завален коробками из-под пиццы, пластиковыми контейнерами и бутылками. Пиво, виски, шнапс, водка.
Утратив двух сразу любимых женщин, сын утешался, чем мог. Ни в чем себе не отказывал.
Чегомне? переспросил Себастьян.
Молчание.
Граф решительно пересек гостиную, выключил телевизор. Отдернув тяжелую штору, сдвинул в сторону раздвижную дверь. Свежий воздух и остатки солнечного света, хлынули в гостиную. Дернувшись, Филипп закрылся руками, словно вампир.
Что ты тут делаешь в таком виде? еще раз, отчетливо, повторил отец.
Ничего! буркнул сын, моргая глазами.
Выглядел он паршиво. В трусах, в мятой майке, усеянной всевозможными пятнами; небритый, словно умерший изнутри.
Ты выглядишь, как дерьмо, сообщил Себастьян.
Ему хотелось бы сказать что-то нежное, но эта вонь, этот мерный мушиный гул Они напомнили о другом, нелюбимом, но все равно сыне. Себастьян сам почти умер в те считанные мгновения, когда поверил, что Филипп убил себя.
Сердце лихорадочно пыталось затормозить. Все вспоминалась другая темная комната и мухи, мухи Граф провел рукой по лицу, пытаясь отогнать видение. Другого, мертвого сына.
Раскрытые мутные глаза, приоткрытый рот.
Записка: «Папа, прости меня! Я не хочу занимать место твоего законного сына, однако позволь умереть, считая тебя отцом!»
И собственные, уже ненужные никому рыдания.
Рене и был законным! Слабым, болезненным, но его родным. Незаконным был тот, другой. Который жил себе дальше, пиликая на долбаной скрипочке. И Марита, сука лживая, притворялась, будто несет свой крест а сама, в душе, его лишь винила.
Словно это он, первый, принес своего ублюдка в гнездо! Словно он воспитал их первенца слизняком.
Он ошибался, яйца у Рене были. Себастьян бы так не смог.
Фил медленно убрал от лица руку и посмотрел на отца.
Что ты здесь делаешь? Твой новый Мустанг хочет дополнительных показаний?
Здесь нужно убраться, сказал Себастьян, ощущая неприятную дрожь в руках.
Сын огляделся вокруг. Пожал плечами.
Валяй!
В другой раз, граф влепил бы ему затрещину, но сын и без того был разбит. И больно видеть его таким. Снова Женщины разрушают все, к чему прикасаются. Дружбу, семьи, любовь. Пока ты просто трахаешь их, ты в безопасности, ты свободен. Но стоит влюбиться, или не дай бог, взять в жены, она убьет тебя без ножа.
Сперва эта женщина лишила Филиппа друга, теперь его маленькой, но большой любви.
Не хочешь пойти побриться? Душ принять?
А что случилось? Меня хоронят?
Ты не в том состоянии, чтоб хамить.
В том, возразил Филипп. Ты что-то слышал от Джесс?
С чего мне слышать что-либо о твоей жене?
С того, что лужа там на ковреследы твоего ребенка.
Себастьян сдвинул рот в сторону. Он ожидал, что Филипп поднимется. Ударит его. Обругает, на крайний случай. Но Филипп ничего этого не сделал.
По ходу я был единственным, кого она не хотела. Ральф, ты, Фредерик Даже Маркус! Кто, ради бога, может захотеть Маркуса?
Твоя маман, Графиня Фригидия!..
И ты решил взять реванш, оттрахав Ви посреди гостиной, спросил он вслух.
Филипп пожал плечами. Если его и занимала Верена, то куда меньше, чем Джесс.
Мы спали вместе уже давно. Она сама за мной бегала. С самого начала
Ответ не мальчика, а мужчины, сухо сказал отец. Надо было не прятаться на кухне от полицейских, а выйти и прямо им все сказать. Что это ты жертва. И что судить на самом деле, надо ее. Зря ты не вышел! Не надо прикрывать собой баб!
Он ожидал, что сын возмутится, скажет, что ни при чем и можно будет дать ему в морду. Как в прошлый раз, после семинарии. Но Филипп вдруг сжался, закрыл ладонью лицо и его плечи беззвучно дрогнули; задрожали мелко и часто.
Я верил ей! хрипло булькнул он. Я был уверен, что хоть она любит! Но я был нужен ей лишь затем, чтоб нагадить Джесс!.. Видел бы ты, как они дрались! И что они при этом кричали И Ральфа вспомнили, и Фреда Даже тебя! Лишь на меня им плевать. Обеим.
Себастьян не выдержал, отвернулся. Какое-то время, он стоял на пороге. Вдыхал свежий воздух с реки и ждал. Вспоминал против воли, как Ви напрыгнула на него в конюшне и на мгновение запечатала поцелуем рот. И ощущения от ее грудей на его груди. Если бы она настаивала, смог бы он устоять?
До этого Себастьян считал, Веренаребенок. Тогда, у конюшни, понял, что уже нет. Ребенок такую невинность не разыграет И губами при поцелуе, дети обычно, тоже не шевелят.
Еще мгновение, она бы ему язык в рот сунула. А он бы ответил ей. Он ей не опекун и не женат на ее мамаше.
Джесс это поняла. Сразу перестала ломаться; пришла сама. Секс был ужасный, но вот беседа жаркая. Даже очень.
Джессика рассказала все, как на исповеди.
И про вазэктомию, и про финансовые долги ей лично, и про то, что Филипп с Вереной спит. И что Верена делает это, исключительно назло ей. Джессике наплевать, и Джессика притворяется, что не знает. Когда маленькой сучке наскучит, Верена бросит его сама. Но если будет развод, Джессика так спокойно молчать не станет. Она посадит его. За связь с несовершеннолетней падчерицей.
Сперва посадит, а потом разорит.
Почему ты не рассказала все просто так? спросил Себастьян. Зачем тебе понадобилось эта унылая возня на матрасе?
У меня овуляция, ответила Джессика. Если мой муж не хотел своего ребенка, будет воспитывать твоего. А ты, наконец, прекратишь долбать меня рассказами о своих кобылах, которые вдруг резко перестали беременеть.
Себастьян пожал плечами.
Дело в Филиппе, сказала Джессика. Я это докажу.
Себастьян позвонил сыну, как только она ушла. Филипп не отнекивался. Да, сделал, да не хотел детей, да, он в душе чайлдфри.
Езжай в больницу и делай восстановление! приказал отец. Иначе я тебе сейчас твои яйца-фри сделаю!
Я не хочу детей!
Ты думаешь, я хотел детей? Да я никого из вас не хотел, начиная с твоей мамаши!..
В больнице их обоих ждал новый удар: врачи развели руками. Разве Филипп не знал, что есть риск остаться бездетным? Да, небольшой, но есть. Ему, разве не сказали, на всякий случай запасти «образцы»?
Филипп молчал; слегка вспотевший и бледный. И Лизель, которой граф позвонил, тоже молчала. О свадьбе можно было забыть. Верена была единственной дочерью, что Лизель выжала из собственных сыновей. И речи не шло о том, чтоб выдать ее за бесплодного идиота.
Себастьян как раз думал, что делать с сыном, когда позвонила Джесс.
Сработало! радостно взвизгнула она. Ты станешь дедушкой, поздравляю!
Спасибо, ответил он. Как бы нам все это объяснить официально бесплодному идиоту?
Тыграф и его отец, сказала Джессика, бетоня слова. Вели ему признать малыша и заткнуться! А если сам не знаешь, как это делается, спроси у Фреда.
Она хихикнула.
Если мы все однажды пойдем к врачу, нам понадобятся расстановки по Хеллингеру. Фил спит с моей дочерью, я с его отцом.
Надеюсь, что твоя дочь пошла в бабушку, устало уронил Себастьян. Что-нибудь еще? Попросить жену организовать тебе бэби-парти?
Жену, Джесс тихонечко рассмеялась. Знаешь, если ты вдруг захочешь развестись с Маритой и поступить со мной, как порядочный человек, ты сможешь вернуть ей ее долбаное наследство трижды и платить алименты на всех ее никчемных детей!
Джесси, детка, я знаю, что ты богата, но не настолько, оборвал он.
Меня мать лишила наследства Броммеров, но моих детейнет. Верена получит деньги в двадцать шесть лет, но!.. Если у меня родится сын, он получит деньги прямо сейчас. Миллиард евро и титул барона фон Броммера.
Яграф фон Штрассенберг, оборвал Себастьян, фон Броммеров ты могла бы рожать от кого угодно, тупая сука. Ты просто пытаешься с моей помощью уничтожить дочь. И моего же собственного сына в придачу.
Он бросил трубку на стол.
Джесс была плоть от плоти своего прадеда, который переобувался с каждым новым режимом и каждый из них обкрадывал, предавал или продавал. Даже странно, что Витакая добрая и честная девочка. И гадко думать, что он обошел ее
Когда ребенка не стало, Себастьян был искренне рад и молил бога, чтоб Филипп не узнал о нем. Филипп все равно узнал.
Не в силах больше стоять в дверях и смотреть на темнеющую с сумерками реку, граф с грохотом закрыл дверь.
Да, тот ребенок был в самом деле мой, признал он сухо, по-деловому. Я лишь пытался помочь тебе сохранить позиции. Пытался, но не сумел.
Трагедия. Невосполнимая потеря для человечества А плакальщицы с бритыми головами будут?
Себастьян грустно посмотрел на него.
Дети растут и с этим ничего не поделаешь. И почти всем им наплевать на семью. За редкими исключениями, вроде той же Верены. Но если Филипп «кастрирован», что ее ждет в семье? Близнецы еще слишком молоды, не говоря уже о Рене. Лизель с ума сойдет, но выбора у нее не будет.
Чтобы остаться в семье, она должна стать женою Штрассенберга. И Штрассенбергов вокруг полно. Да вот только Ви внучка Доминика, главы Той ветви. Нет никого равнее ей, чем сыновья графа. А сыновей у него нет.
Снова хлынула ярость.
Даже тех денег, что Ви получит от Лиз было бы довольно. Но с миллиардом дедули Броммера, она просто Джек-пот в юбке! На эти деньги они могли бы столько всего. Расширить Штрассенберг, выкупив дополнительные земли. Построить еще несколько домов. Продвинуть членов семьи в политике и при церкви. Укрепить самые старые, ветшающие от времени дома.
Может, даже восстановить самый первый Замок.
Себастьян не раз задумывался о том, чтобы застроить холм, а этот кретин просто взял и сделал вазэктомию! И еще смеет сидеть и смеяться над делами семьи!.. Дядя Мартин, наверное, захочет пику с головой Фила. Про Лизель уж не стоит и говорить.
А этот козел еще смеет быть агрессивным! После всего, что им пришлось пережить по его вине. Взять тот случай с парнем, когда Филипп не запер дверь в келью!
Какого черта я не выгнал его тогда?
Что там происходит? успокоившись, Филипп громко высморкался и заговорил, как ни в чем ни бывало. Чем занят весь большой мир?
Ты пьешь и жрешь, сидя взаперти как свинья, потому что боишься выйти и выяснить, что там происходит?
Себастьян прошелся по загаженной комнате. Тут и там валялись клочья волос, покрытые тонким слоем пыли.
Джессика в больнице. Признана невменяемой. Челюсть сломана, ребенка она потеряла. Выкидыш, действительно, не твоя вина. Твоя мать в порядке Этого достаточно? Или ты еще что-то хочешь знать?
Филипп промолчал. Он выглядел, как уличный бомж. Губы дрожали. Глаза были красные.
Граф молча всмотрелся в его лицо, чего не делал с тех пор, как сын был еще подростком. Когда Филипп появлялся дома, как-то странно хихикая или неровно ступая, или что-то искал в Развалинах, или встречался с Джесс.
Ты так ее любишь? спросил он. Все еще?
И что с того?
Тогда на кой черт ты сделал вазэктомию? Она хотела ребенка. Всего-то лишь ребенка!
Ребенка? непонимающе обернулся Филипп. А-а! Ты про Джесс.
Граф обошел диван и встал у камина, чтоб видеть его лицо. Филипп закрылся ладонями.
Ты любишь Верену? спросил он, стараясь не выдавать себя.
Все еще можно было спасти!..
Верену я ненавижу, оборвал сын.
Что она сделала?
Трахалась за моей спиной с Ральфом, выдавил он. Я думал, Джессика врет, но она показала мне дневник этой маленькой предательской суки И знаешь, я бы даже это стерпел, если бы она мне сказала. Я сам бы очень хотел помириться с Ральфом, найти с ним общий язык Я не ревнивый В смысле, ревнивый, но лучше делить с ним бабу, чем жить и работать вообще без него. Но Верена же все отрицала и отрицала, и отрицала Я бы поверил, если б не Джесс.