Ральф этого не знал. Ему мерещились мертвые младенцы. Их маленькие тщедушные ручонки тянулись к его штанинам. Их голоса звучали в его ушах.
Ты видел моего папочку? раздалось сзади.
И заорав, с размаху, Ральф рухнул в папоротник, а я осталась стоять.
Твои волосы светились, клянусь тебе!.. Я понял, что тысудьба! рассказывал он, когда я была чуть старше.
Ральф с детства был мистиком и верил в свою судьбу. Даже если она являлась ему Белым Гномом с Розовым Зонтиком. Поэтому он не убежал и не обоДрался. Гном заблудился. Гном плакал. Гном хотел знать, не видел ли Ральф его собаку и папочку.
Красивого, в длинном черном платье.
Ральф выбрался из папоротников, в которые он упал и присел на корточки, разглядеть феерического создание. Гном с Зонтиком благоговейно прикоснулся к его щеке:
Ты Принц, да? Только принц может быть такой красивый.
Ральф подхватил Гнома. Детские руки обвились вокруг его шеи, мягкое теплое тельце доверчиво прильнуло к его клокочущей от смеха груди. Ральф никак не мог мысленно развидеть Папочку в диинном чейном паатье.
А как зовут папочку?
Отец!
Как?
Отец! Его тут все знают.
А мамочка у тебя есть? спросил Ральф. Матерь?
Грета.
Ральф улыбнулся. По крайней мере, с этим можно было работать.
Как она выглядит?
Она вся коричневая.
Ральф присмотрелся, но ничего такого в ребенке не обнаружил. С другой стороны, бывают же и в Африке альбиносы. Что девочка не фея, а альбинос, он больше не сомневался. Но вот, что Штрассенберги вдруг стали толерантны
Коричневая?
Да. Но ее мать была черная. Папа говорит, что Гретаего лучшая сука, поэтому позволяет ей спать со мной, добил его Гном. Остальные четверо сидят в клетке Хотя они и не делают ничего плохого.
И пока Ральф думал, девочка ли больна, или он сам слишком сильно ударился при падении, на дорогу выскочил доберман. Мускулистое поджарое тело сверкало в свете луны, как змеиная чешуя.
Вскинув голову, собака громко залаяла
В дверь постучали.
Со мной все в порядке, тетушка, крикнула я, неохотно высунув голову. Я ничего подобного больше не сотворю.
Это не тетушка, сказал голос Ральфа. Можно войти?
Нет! заорала я, колотя матрас ногами и кулаками. Оставь меня, наконец, в покое! Я ненавижу тебя!
ЧАСТЬ 2.
I Верена
Школа
В новой школе мне не понравилось сразу. Новой школе сразу не понравилась я. Совсем, как в детстве. Когда я пошла в первый класс. Только на этот раз, у меня уже не было никаких иллюзий.
Девушка, которой меня навязали, как новенькую, показала шкафчики, раздевалки и туалет. На этом ее толерантность кончилась. Она подчеркнуто указала на пустой стол в столовой и пошла дальше.
Дежа вю.
Мне казалось, я была к этому готова, но готовой я не была готова.
Наш клан был большим и довольно спаянным. И мы не то, что дружили между собой, но всегда общались. Со мной учились Штрассенберги, Ландлайены, Тилленбурги И все они знали, кто я и сколько за мной стоит.
У меня было место в обществе, мое место было среди семьи. Если бы в школе мне указали на пустой стол, мои старшие братья Штрассенберги заняли бы все места. Сестер Штрассенберг у меня почти не было, а те что былибыли намного старше или младше меня. Но!.. Если бы я сама или кто-то другой увидели, что обижают одну из них, мы собрались бы и дали бы за нее отпор.
Таков был клан Штрассенбергов: дома относись друг к другу как тебе хочется, но за стенами квартала, держись семьи и защищай ее честь, как можешь.
Теперь, одной своей придурью, Филипп вышвырнул меня за пределы клана. Здесь я была никем. Здесь фамилия Штрассенберг ничего не значила, а фамилия Дитрих только усугубляла все.
Ральф был так холоден, что на нем можно было раскладывать скоропортящиеся продукты. А тетушка запретила мне нормально накраситься и надеть привычную мне одежду. В худи и джинсах, я ощущала себя русалкой, которую вынесло на скалу. Нелепой, неловкой и беззащитной в чуждом ей элементе.
Я села, распечатала йогурт и огляделась по сторонам. Другие девочки захихикали и склонили головы, чтобы лучше слышать, что им говорит моя провожатая. Нечто в духе «она башку в асбесте вымачивает?».
Что я могла сказать?.. Одна, совсем одна, без поддержки тесного круга родственников? Даже Ральф и тот выбрал Стеллу.
Несколько лиц, знакомых мне по начальной школе притворились, что не знают меня. Несколько лиц, увиденных в церкви, кивнули, но скорее смущенно. В столовую, обнимая за шею какую-то девушку, вошел Антон.
Пропустив один год по причине отсидки в колонии, Антон был единственным парнем в школе, который водил машину. И еще, был звездой: пловец, красавчик, сын известного в городе адвоката. И плохой парень.
Девушка, что шла с ним, то и дело пялилась на меня. Ее я не знала, но судя по маркам безвкусно подобранных шмоток, бедна она не была. Девушка уставилась на меня, остановилась и что-то резко сказала Антону.
Антон покраснел и принялся что-то мямлить.
Вот только этого не хватало.
Рассказа, как он бросил меня. Я допила свой йогурт и поднялась.
Эй, сказал парень, пока Антон и все остальные за его столиком делали вид, что не смотрят на мои шмотки. Это ты сестра отца Дитриха?
Я кивнула.
У тебя тоже целибат, или ты монашка? загоготал он.
Антон стал красным, как форма его любимой «Баварии». Его девушка рассмеялась, и я поклялась себе, что верну его. Просто для того, чтоб ей насолить. Но что ответить, я так и не нашлась. И тоже побагровела.
Обет молчания, сказал кто-то глубокомысленно.
Захлопнись, сказал Антон.
Остаток дня прошел, как в тумане.
Под взгляды Свени, так ее звали, алые уши Антона и смешки за моей спиной.
И тем не менее, я обратила внимание, насколько красивы местные мальчики. Деревенские, крепкие, с красивыми лицами и такие ухоженные, словно их привозили в школу прямо с конкурса красоты.
Пара их, помимо Антона, ходили в «бойцовский клуб» и титул Ральфа больше не вспоминали. По крайней мере, при них. На Свеню и ее клуш-подружек, увы, их власть не распространялась. И именно она, целый день, подспудно и непрестанно, гнала на меня волну.
Если бы Свеня хоть что-то сказала мне, я бы врезала ей. Просто так, с ноги. Чтобы она кувыркнулась и никогда больше не смела открывать рот. Но Свеня ничего мне не говорила. Она говорила так, чтобы я все слышала, но обращалась к кому-нибудь за моей спиной.
И после школы, когда все разом, гурьбой рванули на выход, я не придумала ничего лучшего, чем обратиться к бывшему парню.
Эй, сказала я. Хай, Антон. Помнишь меня? Мы расстались, когда моя грудь перестала быть идеально плоской, как тебе нравится.
Кто-то хихикнул, кто-то прыснул в кулак. Свеня позеленела и на миг сжалась, пытаясь скрыть что ее-то грудь была по-прежнему идеально плоской.
Скажи своей девушке, я готова ее претензии в любой момент обсудить. А не захочет обсуждать тет-а-тет, я ей просто врежу. Ногой. С разворота.
Антон так и не нашелся, что мне сказать, но Свеня вскинулась, как собака:
Больно ты мне нужна, чтобы о тебе разговаривать!
Больно будет, когда я челюсть тебе сломаю, сказала я. Хочешь сказать мне что-то, скажи в лицо. Иначе, получишь в морду!
И вышла, натянув капюшон.
Волчьи мальчики.
Не хочешь собрать подружек в гастхаузе? спросил Ральф тем же вечером тетю.
Она подняла глаза.
Погода стояла дивная, но слишком жаркая для футбола и Ральф давно поговаривал, что хочет собрать парней. Мысль, что он соберет своих оловянных солдатиков дома, пришла ко мне лишь сейчас.
И сразу стало понятно, зачем он заказывал столько мяса и слабоалкогольного пива.
Вот убедишься: однажды, они убьют тебя живьем! предрекла тетя.
Ты, как всегда, логична.
Тюрьма по ним плачет!
И девчонки, которых прячут городские мамаши И кстати, о девчонках. Верена, ты сделала уроки и эпиляцию?
Я вскинула голову: ЧТО?!
После того, что я сказала Свене неделю назад, я осторожно перехожу дорогу и не хожу по темным углам. Мне очень не хочется принимать ее у нас дома.
Семье Верены такое не понравится, вмешалась тетя Агата.
Ее семьямы.
Тетушка рассмеялась ему в лицо.
Я думала, ты уже перестал воображать себя Принцем.
Он вскипел, это было видно, хотя Ральф даже не изменился в лице. По щекам рассыпался крапивный румянец. Глаза потемнели, словно гранитный памятник.
Я отодвинулась по инерции, но тетушка в этом плане была чувствительна, как чурбан для колки поленьев.
Верену я заберу с собой. Мы как раз хотели сходить в приют.
К беженцам? Ты с ума сошла?! Нет, нет и еще раз нет. Я собираюсь познакомить ее с ребятами. Ей нужны друзья в школе.
Но эти мальчики не нашего круга! взвизгнула тетя.
Ральф собирался что-то мне сообщить, но тетин вопль изменил траекторию его мысли. Глаза потемнели еще сильнее; словно их залили смолой.
Не нашего круга?! Это какого, тетя? Тыбаронесса фон Броммер, судя по ожерелью?! Что за снобизм, а?! Ты забыла, кто ты? Забыла свою убогую конуру, в которой мы каждое утро дрались за завтрак с крысами? Забыла, как ты после завтрака шла в джоб-центр, выбивать из них на пару грошей побольше. Круг! Смотри-ка, какая ты стала аристократка!
Тетя побледнела, но не ответила.
Ты очень быстро забыла, откуда я тебя вытащил, фрау Агата Дитрих. Эти мальчишкимоя семья, мои друзья, мои дети. И если ты еще раз посмеешь что-то там пролепетать про свой круг, ты очень быстро в него вернешься. Ты поняла меня? Ты меня поняла?
Тетя швырнула салфетку и выкатилась из столовой.
Я не хочу знакомиться с твоими парнями, сказала я.
А что так? сразу же взъелся Ральф. Они не твоего круга?
В этой школе я лох. Меня до сих пор не избили лишь потому, что они не могут получить разрешение собраться толпой, не организовав при этом официальное общество.
Ральф скупо улыбнулся, но он все еще был зол и вышло похоже на звериный оскал.
Не бери в голову, пускай говорят Никто тебя пальцем не тронет.
Да? Расскажи мне как именно не брать в голову. Я не привыкла к такому, Ральф. Мне очень обидно и страшно! И заставлять меня принимать их еще и дома, это слегка чересчур! Забыл, что было в начальной школе? Эти девки ненавидят меня! Даже если и притворяются при тебе, в душе они меня ненавидят!
Ральф перестал улыбаться и стиснул зубы.
И я сама ненавижу их! выкрикнула я. Ненавижу их безмозглые рожи. Ненавижу их диалект, они нормальный немецкий не понимают! Как тролли с гор. Какой мне смысл с ними знакомиться? Чтобы они знали обо мне больше? Чтобы могли задеть еще глубже, еще больней?!
Ви
Он не договорил, поскольку зазвонил телефон. И я спинным мозгом почувствовала: вот она. Его женщина. Стелла!
Стелла Как-то-там.
Которая красит свои синюшние губы в кровавый цвет и душится лосьоном от насекомых. И стало еще больнее. Больно, как никогда. Мир рушился, падая мне на голову.
Ральф посмотрел на меня и отвернулся.
Что случилось?.. в трубке горячо и жарко заговорили. Ральф долго слушал, после медленно обернулся, посмотреть на меня. И?..
Ральф повернулся полностью. Послушал, покивал, словно она могла его видеть. Сказал «спасибо», сбросил вызов и посмотрел на меня.
Ви, это правда, что у тебя уже была попытка самоубийства? спросил он мрачно. Что то, что былоэто не в первый раз. Что ты пыталась и раньше? Когда жила здесь.
Я не ответила.
Эта сука, похоже, рылась в моих досье!
Я в самом деле пыталась. Кажется в девять лет или в десять. Выпила пачку снотворного. Ральф был тогда в Риме, но Джессика обнаружила и заставила меня все выблевать. Потом позвонила в «скорую», ее обсмеяли. Дети, сказали ей, не могут сами себе желать смерти. Дети, сказали ей, слишком любят самое жизнь. Если вы не уследили за препаратами, виноваты вы.
Джессика оскорбилась и позвонила сразу всем своим адвокатам. После того, как те коршунами стали пикировать на администрацию госпиталя, те пожалели, что не покончили с собой ДО. И меня обследовали. Сразу же два врача.
Неудивительно, что эта история стала известна Стелле.
Ви?! Это правда?
Тебе-то что?
Мне-то ничего. Ты не врубаешься, что ли? Не понимаешь, что ты наделала? Ты ведь пыталась, по сути, себя убить. И врач обязан был это документировать Теперь еще в школе. Твое поведение признано депрессивным. Школьный психолог рекомендует тебя обследовать.
Я закатила глаза. Как меня бесят все эти аналитики, которые знают, что чувствуют незнакомцы. Но в упор не видят всего того, что происходит с ними.
Они не имеют права меня обследовать без согласия моихя не договорила.
Моя мать сама проходила «обследование», мнимый отец отправил подальше с глаз своих, а настоящий был епископом и прав на меня предъявить не мог.
Твой опекуня. Если так пойдет дальше, меня заставят дать согласие. Ты, что, не понимаешь?! Я мужчина. Священник. Один из тех, что щупают алтарных мальчиков! Меня даже спрашивать не будут. Тебя просто заберут.
Знаешь, что я понимаю? Ты трахаешь психиатра, которая без спроса лезет в мои дела. Раньше ты сам улаживал такие вопросы!
Не понял? ответил он.
Не то, чтобы угрожающе, но скажем, предупреждая.
Уладь это со своей бабой, сказала я, не отводя глаз. Уладь это сам, иначе я подключу свою бабушку.
Птичка над его головой.
Сначала Свеня писала раз в час. Затем, два раза К тому времени, как мы стали убирать со стола, она строчила сообщения словно из пулемета. Антон сидел с таким видом, словно ему на голову, на глазах у всех, гадила очень крупная птичка.
Парни уже даже не смеялись. Смотрели то на Антона, то на меня. И всем им было за него стыдно. Я была уверена, Антон ненавидит меня. Даже больше, чем Свеню. Ведь это из-за меня она клевала ему мозги, стервенея все больше на каждом посланном сообщении.
В начале ужина все было довольно мило. Ральф жарил мясо на большом гриле, а остальные стояли вокруг него с пивом, как пещерные люди вокруг костра. Я обходила Антона, как лишаистого скунса, Антон так же тщательно обходил меня.
Я с кем-то болтала, пытаясь подражать Марите, в смысле, старалась не ржать над их приколами, как пьяный ковбой. Следила за тем, чтобы на столе всегда был хлеб и салаты, салфетки, напитки В общем, была хозяйкой вечера, как умела, а умела я хорошо. Благо, после тетиного ухода, Ральф позволил мне накраситься и одеться, как я хотела, что вернуло часть уверенности в себе.
Мальчишки вели себя, как задиристые бараны. То стебали друг друга, поражая меня безжалостностью, то задирали, то высмеивали и словно бы красовались. То ли передо мной, то ли перед Ральфом. И хотя Ральф по большей части не вмешивался, если только не считал, что мальчики слишком разгорячились, видно было, что он следит. И слушает, и вникает.
И чем интереснее становился вечер, тем яростнее у Антона дребезжал телефон. Смешки в его адрес вскорости сменились игнором, потом, затаенным раздражением и косыми, выразительными взглядами. Всем было за него стыдно. И мне, отчего-то, стыднее всех.
Когда Ральф встал, собрал пустые тарелки и подбородком кивнул Антону: мол, помоги мне, все разом уставились в стол. Как будто приговоренные, которые радовались, что в первую петлю сунут не его голову.
Я понимала, что все они знают, из-за кого весь этот сыр-бор. И понимала, что как хозяйка вечера, должна что-то предпринять. Но что, я понятия не имела. На вечерах графини подобных ситуаций не возникало. Да если бы и возникла, Марита послала бы Фердинанда за скрипкой, повела бы гостей смотреть гобелены, или
Кому еще пива? с облегчением додумалась я.
Все разом подняли руки. Я чуть ли не вылетела, забыв, что ящик не дотащу. Плевать мне было, куда и зачем уйти. Лишь бы только уйти. Я чуть ли не бегом спустилась в подвал. Замерла, прижавшись затылком к стенке.
Что за придурок?
Неужели, не ясно, в какое положение он поставил всех? Почему было не остаться дома? Почему было не выключить телефон?
Даже в Гамбурге, после драки с Джесс, под взглядом женщины-полицейского, мне не было так гадливо и тошно, как в этот миг. Я сделала пару вдохов, взяла несколько бутылок пива и снова пошла наверх. Навстречу шел Ральф. Раздраженный и хмурый.
Я возьму ящик, проворчал он.