Ты пахнешь весной,признаюсь я, надежно запечатывая этот момент в сейф памяти,фиалками, нарциссами, чем-то еще. Я не большой спец по цветам,заглядываю в ее глаза, страшась снова увидеть там презрение и гадливость, которые испортят этот драгоценный момент. Но вижу томную нежность. Или мне хочется это видеть. Пожалуй, сегодняшнюю дату в календаре обведу красным цветом.
А потом моя девочка смелеет. Тоненькие пальчики касаются моего лица, скользят вниз. И я забываю, как дышать. Если бы меня сейчас попросили оценить степень наслаждения по десятибалльной шкале, я бы поставил одиннадцать с плюсому меня в голове взрываются фейерверки. Лёгкая интимная ласка столь чарующа.
Маленькая моя, славная моя девочка.
Хочешь, чтобы чудовище урчало у твоих прелестных ножек?
Прикажи. Я буду
Закрываю глаза, полностью отдаваясь ощущениям.
А потомИнга переплетает наши пальцы. И я, кажется, готов сидеть так вечность. Ничего не делать, ничего не говорить. Просто чувствовать её в объятиях.
на экране появляются родители Инги, и мне вдруг приходит в голову, что я бы хотел такую семью.
Они называют меня Артёмом и интересуются, чем занимаюсь, и это возвращает в реальность, знатно прикладывая мордой об асфальт.
Размечтался!
Знай своё место.
Дышать становится тяжело до боли в груди.
Тёмочка,ох, милая, знала бы ты, как мне сейчас хочется переломить твою нежную шейку!эксперт по оценке древностей,лепечет Инга,он Оксфорд закончил.
Мысленно я ухмыляюсь: Оксфорд, ну-ну. У меня даже школьного аттестата в наличие нет: отец решил, что с меня вполне достанет «домашнего» образования. Ага, прям «Детство»-«В людях»-«Мои университеты». Папа сделал всё возможное, чтобы у меня остался только один-единственный путь и «будущая профессия». Правда, меня не спрашивали, хочу ли я её получить. Просто вложили в одну руку нож, в другуюпистолет.
Вот такой Оксфорд, детка.
Латынь я выучил позже, когда отец вознамерился сделать из меня «эксперта по древностям».
И теперь я умею загнуть на языке Вергилия и Цицерона.
Чем и пользуюсь. А ещёприникаю к губам Инги, как к источнику вечной жизни. Хочется руками придерживать макушку так рвет крышу от почти нереальных ощущений!
Все-таки вишня насыщенная, сладенькая, немного терпкая.
Ласкаю ее губы своими, запускаю свой язык в глубины ее податливого рта.
Кислород! Мне нужен кислород! Но я скорее задохнусь, чем добровольно отстранюсь.
Нас прерывают ее родители, настойчиво заманивая в гости.
Это сноваголоса из другой жизни, из другого измерения, где мне нет места. Я могу только фантазировать о том, как мы с Ингой едем в гости в крошечный уютный Энск. Как её мама угощает нас домашней стряпнёй. А с отцом мы ведём светские беседы о политике и ценах на нефть.
Хорошо, что разрывают соединение, а то я начинаю грезить наяву.
И вот мы остаемся наедине.
Замираю.
Жду истерику, удара по роже, оскорблений, а сам стараюсь не думать о продолжении поцелуя. Хотя именно этого я сейчас хочу. Этого или чего-то более сладкого.
Я физически не могу выпустить ее из объятий.
Моей куколке, должно быть, очень страшновон как побледнела и уже привычно сжалась в комок. Старается отползти.
Ну уж нет! Не сегодня, милая.
Я честно выполнил свою часть сделки, даже выудил отцовское кольцо из сейфа. Когда мне стукнуло шестнадцать, отец рассказал мне их с матерью историю. Он был коронованным авторитетом и не имел права заводить семью, но очень хотел, потому купил кольца, надеясь все же жениться на моей матери. Так я и поверил старому хрычу. На шлюхе, как же. Но кольца лежали в сейфе немым укором моему недоверию. Естественно, надевать вещь брата я не собирался! Прошли приютские времена обносков.
Все силы ада, наверное, собрались сегодня и хохотали надо мной, когда Инга надевала это кольцо мне на палец.
Это былона грани терпимости. На переделе моего болевого порога. Я еле выдержал.
Но за то демоны в преисподней, куда я непременно попаду, уже не смогут придумать пытку хуже.
Я душу сегодня перед ней наизнанку вывернул.
А Инга собирается спрыгнуть, не расплатившись. Нет, девочка, я долги не прощаю.
Перехватываю отползающую куколку обеими руками за бедра, подтягиваю ближе к себе.
Куда собралась? Настало время платить!наваливаюсь всем телом, коленом заставляя ее раздвинуть ножки.
В паху скрутило спазмом и все напряженно, едва ли не гудит, как высоковольтка!
Инга даже особо не брыкается, покорилась моей воле. Умница, девочка. Лучше не дерёгайся.
А я снова впиваюсь в ее рот, не в силах противостоять соблазну. Мои руки лихорадочно блуждают по её совершенному телу, сжимая и тиская её через одежду.
Сдергиваю с нее домашний костюмчик, который сам же когда-то для нее и покупал. Я обнажаю в считанные минуты и отстраняюсь, чтобы запомнить этот образ. Чтобы рисовать его потом.
Обнажённая Ингапрекрасна. В её точеной фигуркени одного изъяна. Кожа нежна и бархатиста. Волосычистый шёлк.
Сейчас я получу свою плату за фарс со скайпом.
Начинаю медленно спускаться поцелуями по сладкому телу: обрисовываю короткими поцелуями милый подбородок, провожу языком влажную дорожку по шее вниз, к ключицам, облизывая их.
Осторожно сжимаю её груди. О, они небольшие, идеально ложатся в ладонь. Розовые твёрдые соскисловно сладкие ягодки
И вообще вся онасладкая, нежная, сногсшибательная.
Она сводит с ума.
Не понимаю, как я ещё держусь за остатки рассудка. Потому что когда Инга задыхается, выгибается, стонет подо мнойразум рвёт в ошмётки.
Но нельзя.
Нельзя навредить, испортить, замарать.
Может быть, онамой последний шанс на искупление грехов, моя лакомая индульгенция, моя отчаянная исповедь
Я добираюсь до жаркого и уже такого влажного лона, ожидая, что вот сейчас она все прекратит. Но нет!
Инга позволяет мне облизать влажные складочки, нежно поиграть языком с камешком клитора.
Она мечется, всхлипывает, порывается ухватить меня за волосы, но пугливо останавливается, а я трепетно играюсь языком и губами с ее лоном, руками же поддерживая и слегка разминая половинки ягодиц девушки.
Ноу всего есть своя цена.
У моей пыткиеё удовольствие: сегодня у неё не будет разрядки.
Отстраняюсь, глядя на разгорячённую, разметавшуюся девушку. Её прекрасные глаза сейчас подёрнуты поволокой. Кажется, она всё ещё тешет себя иллюзией получить «сладенькое».
Нет-нет, куколка.
Помучься и ты.
И не смей просить палача о снисхождении.
Не нужно жалобно хныкать.
Целую её в лоб, желаю «спокойной ночи» и ухожу
Не приручай Чудовище, Белль. Иначе однажды оно начнёт приручать тебя и потом уже не отпустит
_____________________________
[1] «Искусство долговечно, жизнь коротка»
Глава 6
ИНГА
Разве так можно?
Распалить, завести и бросить! Просто развернуться и уйти!
Оставить обнажённую и горячую посреди гостиной.
Торопливо одеваюсь и дико злюсь: почему?! почему он так со мной?! Он же видел, что я не против. Я же хотела его!
Боже, скажи мне кто пару дней назад: ты будешь хотеть Пахомова и течь по немуточно бы рассмеялась в лицо.
А сейчас сижу и жалею, что Пахомов не взял меня.
Это ненормально. Он меня загипнотизировал. Своими глазами цвета тёмного льда. Звуками низкого бархатистого голоса. Прикосновениями, такими, будто касается богини. Поцелуямисумасшедшими, дерзкими, страстными.
И ласками
О, ни один мужчина не ласкал меня так.
У меня были парни, до Артёма, которым я позволяла многое, кроме проникновения. Но им было неинтересно, прелюдия быстро сворачивалась и начиналось канюченье: давай сделаем это, я буду аккуратным и так далее.
Пахомов ни о чём таком не просил.
Он вообще за весь этот вечер ничего не просил в ответ.
И взял лишь то, что посчитал нужным.
Боже! Как он ласкал меня! Будто создавал, рисовал, ваял.
И я рождалась в этих ласках зановоего женщиной.
К моему ужасу происходившее ощущалось удивительно правильным.
Быть еговсё моё существо жаждало этого.
А он ушёл! Просто взял и ушёл.
Нет! Не так! Ехидно пожелал «спокойной ночи».
Вот же слов нет!
Прихожу в комнату, где спит, обколотый обезболивающими, мой муж, падаю на кровать игрежу о его брате.
Это ненормально, плохо, грязно, но я ничего не могу с собой поделать.
Инга, одумайся, это же почти измена!
Ты сегодня изменила мужу!
Тышлюха!
Я пытаюсь воззвать к тем остаткам здравого смысла, которые ещё теплятся во мне, но увы. Сегодня разум предал меня вслед за телом.
И самое ужасноея не чувствую никаких угрызений совести по поводу случившегося.
Плетусь в душ в надежде, что струи воды взбодрят моё сознание, и оно снова начнёт рассуждать здраво.
Но всё становится только хуже. Вместе с водой, бегущей по моему телу, возбуждение стекает вниз и внутри всё стягивается в тугой узел.
Откидываюсь на зеркальную кафельную плитку, смотря на сотни маленьких себя.
На сотни похотливых Инг, с закушенной губой и блестящими глазами.
Беру гибкий душ и направляю его между ног. И едва не взрываюсь криком, когда струи ударяют в возбуждённую до предела плоть
Я росла правильной девочкой и никогда прежде не ласкала себя. Сейчасне могу сдержаться: тру, мну, трогаю себя
Мало, как же мне этого мало
Если закрыть глазаможно представить, что меня касаются его руки, его губы
требовательно жадно по-хозяйски
Дахочу
Не знаю, как я не теряю сознание. Как мне вообще удаётся выбраться из душа и доплестись до кровати.
Желание по-прежнему не отпускает. И сейчас, прикрыв глаза, я могу представить его ещё ярче, чувствовать, ощущать
Сон на грани яви
Я там, в его кабинете, а онво мне: огромный, яростный, заполняет до предела
Тянет мои волосы, выгибая дугой
Наклоняется и кусает за шею
Я захожусь к криках, теряюсь в боли-удовольствии и, наконец, взрываюсь
Моё сознание больше не выдерживает и утаскивает меня во тьму
Больше в эту ночь сны мне не снятся.
Просыпаюсь ни свет ни заря. Кажется, в этом доме ранний подъём входит у меня в привычку. Быстро принимаю душ, привожу себя в порядок. И выбираю одежду на сегоднятёмно-синее платье в крупный горох. Лиф строго по талии, а вот юбкасолнцеклёш. В этом платье я выгляжу очень женственно. Как раз, то, что нужно для моей задумкиведь я собираюсь заняться самым, что ни на есть, женским делом.
Выскальзываю из комнаты, пока Артём ещё спит, и спешу на кухню. Тут уже колдует обширная и добрая Клавдия Свиридовна. Увидев меня, она расплывается в улыбке.
Инга! Девочка! Что привело?
Клавдия Свиридовна,говорю я,уступите мне не надолго место у плиты.
Что это ты удумала?интересуется кухарка, но протягивает мне сковородку.
Оладушек напечь,признаюсь.У меня мама говорит так: если на душе паршивопеки оладушки, если на душе хорошотем более пеки оладушки.
Клавдия Свиридовна лишь улыбается и говорит:
Ну, командуй, пекарша.
И я увлечённо предаюсь готовке, забывая о том, что терзало меня ночью.
Прихожу в себя от взглядаПахомов стоит в дверях, подпирая косяк, сложив руки на груди, и смотрит на меня странно блестящими глазами.
Улыбаюсь ему и машу деревянной лопаткой, которую всё ещё сжимаю в руке.
Доброе утро, Валерий Евгеньевич.
Господи, он видел меня без одежды! Как мне теперь ему в глаза смотреть! Я всю ночь занималась с ним сексом.
Пахомов сам решает мою дилемму.
Подходит, берёт мою правую руку и снова целует палец с обручальным кольцом.
Меня буквально захлёстывает восторг. И, всё-таки решившись взглянуть ему в глаза, вижу в них такой же.
Инга,произносит он немного хриплым, низким голосом, от которого у меня бегут мурашки,предлагаю устроить семейные посиделки за столиком на террасе. Разрешите, я помогу.
И тянется к тарелке, где горкой сложены оладушки.
Ну уж нет,говорю я.Знаю я вас, помощников, пока донесётеот моей готовки ничего не останется.
Вы очень суровы, Инга Юрьевна,беззлобно паясничает Пахомов.Надеюсь, сметану и варенье вы мне доверите?
Окидываю его строгим взглядом.
Попробую.
И совершенно напрасно,ухмыляется он,я тот ещё сластёна.
Только вот произносит он это столь двусмысленно, что у меня щёки опаляет жаром.
Но с тем, чтобы донести варенье и сметану до столика на террасе, он всё-таки справляется.
Затем, оставив меня и верную Айгуль сервировать стол, уходит, чтобы усадить брата в инвалидное кресло.
Проводив широкую спину Пахомова взглядом, Айгуль качает головой, ловко при этом расставляя тарелки.
Не моё это дело, Инга Юрьевна,поёт служанка,но зря вы так с ним.
С кем и как?непонимающе уточняю я.
С Валерием Евгеньевичем. Играете. Он же любит вас. Так любит!
Это не так,убеждаю скорее себя, чем её, потому что от этих слов в сердце в груди начинается биться пичужкой.
Айгуль не отвечает, лишь качает головой.
Вскоре появляются и Валерий с Артёмом. Мой муж уже много дней не был на солнце, и сейчас щурится, становясь таким домашним, симпатичным и милым парнем. Почти как тот, в которого я без памяти влюбилась три недели назад.
Мы завтракаем в непринуждённой, истинно семейной обстановке. Артём шутит, Валерий ему подыгрывает. И я действительно вижу перед собой братьев, для которых ближе друг друга никого нет
а после завтрака Валерий (я больше не могу называть его по фамилии), ловит меня в коридоре, возвращающуюся с кухни.
Вжимает в стену, перехватывает запястья и впивается мне в губы голодным поцелуем.
Я отвечаю не менее жадно.
Онмоя потребность. Разорвётся поцелуйоборвётся жизнь.
Валерий отстраняется, когда нам обоим перестаёт хватать воздуха.
Зачем ты приручаешь меня?хрипит он, упираясь лбом в мой лоб.Я ведь могу привыкнуть. А тебе потом отвечать за того, кого приручила.
Вздыхаю, кладу руки ему на плечи, опускаю голову на грудь.
Значит, отвечу.
Смелая девочка,грустно улыбается он.Я ведь потом могу не отпустить.
И я прикусываю себе язык, чтобы не закричать: «Не отпускай!»
У меня получается сдержать и слёзы безысходности.
В отличие от него у меня с трудом получается выносить отчаяние
Моё чудовище, мы оба бьёмся в стену, и выхода нет
ВАЛЕРИЙ
Утром Тугарин заваливается в кабинет и пугает меня докладом:
Босс Тут такое делос некоторых пор я сильно не люблю эту фразу в его исполнении, напрягаюсь и готовлюсь слушать:Вы сказали патрулировать коридоры и следить за состоянием Инги Юрьевны
Ну?тороплю я, заталкивая поглубже, мать его, дурное предчувствие.
Она плакала ночью сегодня и стоналамнётся Тугарин. Онбашковитый, знает, что за дурные вести в нашем мире могут и башку снять.
Но я не буду. Потому что, кажется, догадываюсь о причине плохого самочувствия нашей дражайшей Инги Юрьевны.
Лыблюсь самодовольно и отправляю Тугарина:
Спасибо за бдительность капнет на счёт.
Он расплывается в радостной улыбке. Увидел бы её кто постороннийнеделю бы икал от страха.
Тугарин уходит, а я предаюсь приятным воспоминаниям.
О, как сладко стонала вчера моя куколка, как выгибалась в моих руках! Такого наслаждения я никогда не получал. Казалось, кончу, просто таращась на её невинные прелести.
Теперь я ни одной шлюхи не коснусь. Не хочется больше суррогата.
Но ведь Ингане моя. И делать её по-настоящему своей было бы нечестно. Права у меня такого нет.
Она заслуживает нормальной жизни, нормальной семьи, когда она будет ждать мужа с работы, воспитывать детей, возить их в гости к бабушке с дедушкой.
А не пугливо оглядыватьсяне затаился ли где-то киллер, желающий пришить её.
Такая судьбане для Инги.
Я, конечно, последний мерзавец и гад, но даже никогда не смогу обречь её на подобное.
Нужно скорее разрулить эту ситуацию с долгами иотпустить её.
Помочь развестись с Тёмочкой.
Спасти её от себя.
Блядь, да что ж у меня, как у молокососа обдолбанного, руки трусятся?
Другого выхода нет. Во всяком случае, я его пока не вижу.
Ну а пока она здесьхочу дарить ей только позитивные эмоции. Помнить она будет всё равно, так устроен человек. Так пусть же в памяти останется хоть что-то хорошее. А не только кровавая бойня в день свадьбы и жесткий трах со шлюхой, похожей на неё.