Мы все замолчали. Наступила полная тишина. Было слышно, как за окном свирепо завывает ветер.
Отец забеспокоился:
Рена, как ты теперь себя чувствуешь?
Его дочь подняла умоляющие глаза. Откуда-то изнутри ее тела демон еще раз проревел:
Я ни за что не уйду, пока ты не вымолишь себе прощения у Всевышнего!
Папа обхватил голову руками, не зная, что делать. Мне хотелось подойти и утешить его. Но я не успел сделать и шага в его сторону, как ребе Гершон скомандовал:
Рав Луриа, вы должны покаяться.
Отец изумленно уставился на него:
Но это же неправда!
Умоляю вас, рав Луриа! Не подвергайте сомнению волю Всевышнего. Если Господь находит вас виновным, вам надо покаяться в своем грехе.
Папа был непреклонен.
Но я же говорил врачам, что ее жизнь важнее жизни ребенка! Вы сами знаете, что иначе и быть не могло, таков закон нашей веры. Я невиновен!
Убийственное молчание вновь нарушил ребе Гершон:
Подчас мы сами не ведаем, что творим. Но Он, Который над всеми нами, благосклонен, только если мы просим простить нам грехи, которые мы могли совершить по недомыслию.
Хорошо! выкрикнул отец.
Он встал на колени перед святым ковчегом и со слезами пропел «Аль-Хет», «Великое покаяние в грехах», которое евреи произносят по девять раз кряду в День искупления.
Нам не потребовалось особых указаний или сигналов, чтобы хором произнести ответ паствы: «Прости нас, ниспошли нам милосердие и прощение».
Когда эхо наших голосов наконец растаяло под сводом пустой синагоги, заговорил мой профессор:
Рав Луриа, я думаю, вашу дочь необходимо как можно скорее показать психиатру.
Отец вскинул голову и испепелил Беллера взглядом:
Попрошу вас не вмешиваться.
Хорошо, будь по-вашемупока. Но не забывайте, я врач и у меня есть право настаивать на ее госпитализации.
Теперь на него устремили глаза все участники миньяна. Я не сомневался, что, если бы нам не был нужен десятый мужчина, его уже давно выставили бы за дверь. Потом все повернулись к моему отцу.
Что будем делать, рав Луриа? спросил один.
Спросите ребе Гершона, устало ответил отец. Было ясно, что он сложил с себя все полномочия.
Альтернативы нет, объявил пожилой раввин. Мы должны полностью провести церемонию изгнания дьяволас бараньими рогами, свитками Торы, факеламивсе, что полагается. Обстоятельства ужасные, и мы должны предпринять все возможные меры. Вы согласны, рав Луриа?
Скажите, что вам понадобится, тихо проговорил отец.
Во-первых, надо всем надеть киттели. Заклинатель сделал нетерпеливый знак своему помощнику. Эфраим, давай быстрей!
Молодой человек порылся в объемистом саквояже и выудил киттелибелые одеяния, которые иудеи надевают по святым дням и которыми накрывают усопших.
Ребе Гершон снова повернулся к отцу:
Нам будут нужны семь бараньих рогов и семь черных свечей.
Черных свечей? переспросил отец в изумлении.
Я все привез, пробурчал ребе Гершон. Сумка у вас в кабинете.
Папа кивнул.
Дэнни, сходи побыстрей, принеси. Пожалуйста!
Я устремился вверх по лестнице и вошел в небольшой кабинет на втором этаже. Комната выглядела так, словно подверглась набегу вандалов. Повсюду валялись раскрытые книги. Трактаты по мистицизму и демонологии. Несколько книг по мистическим теориям «божественного раввина» Ицхака Луриа, датированные шестнадцатым веком. Я даже не знал, что у отца были такие книги. Хотя, может быть, их привез с собой заклинатель.
Возле стола стоял потрепанный саквояж ребе Гершона. Я уставился на него, объятый страхом перед его возможным содержимым, затем подхватил и осторожно понес вниз.
К тому моменту, как я вернулся в синагогу, все, включая профессора Беллера, уже облачились в белые накидки.
Как только я передал сумку ребе Гершону, отец сунул мне в руки киттель.
Поторопись, Дэнни Надо поскорей с этим закончить.
Пока я поспешно одевался, до меня доносились нечленораздельные стоны Рены. Или Хавы?
Теперь ребе Гершон велел семерым из нас взять свитки Торы из святого ковчега. Затем он открыл свой саквояж и сделал мне знак подойти.
Иди сюда, мальчик, раздай это всем.
Одну за другой он выдал мне семь зловещих свечей.
Отец мерил зал шагами, то и дело хлопая себя по лбу, словно его пронзали невидимые иголки.
Мама с беспокойным видом подошла к заклинателю.
Ребе Гершон, мы тоже хотим что-нибудь делать. Можно мы хотя бы будем держать свечи? На женской стороне, разумеется.
Старик только отмахнулся. Потом он снова ткнул в меня пальцем. На этот раз я без всяких слов понял, что он приказывает погасить большой свет.
В один миг огромная синагога погрузилась во мрак. Остались гореть только семь ритуальных свечей.
При их неверном свете заклинатель раздал нам семь бараньих рогов. Один достался мне, хотя я не был уверен, что сумею извлечь из него хоть какой-нибудь звук, так как губы у меня совсем онемели.
По следующему сигналу ребе Гершона мы снова окружили Рену, которая продолжала сидеть, сгорбившись и крепко зажмурив глаза.
Заклинатель набрал полную грудь воздуха, встал перед одержимой и с выражением произнес:
Дух зла, раз нашей молитве ты не внемлешь, мы призываем для твоего изгнания Господа Всемогущего.
И скомандовал:
Дуйте текиах!
Это означало, что мы должны гудеть все разом.
Меня всегда пробирала дрожь, когда я слышал звук одного-единственного рога по великим святым дням. Я представлял себе этот оглушительный звук как сигнал Высшего Суда Господня. Но рев семи таких рогов одновременно не могу даже описать.
Все глаза были устремлены на лицо Рены. Она снова забилась в корчах, и внутри ее клокотал тот же голос:
Отпустите меня! Перестаньте меня тянуть! Я не уйду!!!
Рена поникла. Она откинулась к спинке кресла и совершенно обмякла.
Ребе Гершон продолжал ритуал, и в свете свечей блестели капли пота, выступившего у него на лбу.
Раз ты не повинуешься и высшим силам, то я призову самые безжалостные силы вселенной, которые исторгнут тебя.
Он снова повернулся к нам и приказал:
Дуйте шеварим!
Пустую синагогу наполнили три низких, ровных гудка. Мы все наклонились к Рене. Демон все еще сидел в ней, хотя заметно ослаб.
Теперь все силы мира против меня, пожаловался он. Меня безжалостно раздирают духино, несмотря на боль, я не уйду!
Ребе Гершон отрывисто приказал:
Положите Тору на место и закройте ковчег.
Все быстро исполнили приказание. Уверен, что так же, как и я, никто не понимал, что еще теперь может сделать заклинатель.
Когда мы снова дружно обступили дыббукато есть Рену, старик вышел на середину и, глядя на нее в упор, издал львиный рык:
Восстань, о Господи! Рассей и обрати в бегство врагов своих!.. Я, Гершон бен Яаков, разрываю все нити, связывающие Сына Тьмы с телом этой женщины.
После небольшой паузы он вскричал еще громче:
Тебя изгоняет Господь Всемогущий!!!
Жестом показав на рога, он приказал нам:
Теруах!
Движимые слепым страхом, мы произвели рев, обративший воздух в первобытный хаос. Нам не хватало дыхания, но он велел нам гудеть не переставая. Теперь конвульсии, сотрясавшие тело моей сестры, стали настолько сильными, что ее выгибало и подбрасывало над стулом.
Затем она вдруг упала без сознания.
Ребе Гершон сделал нам знак остановиться. Папа первым подошел к дочери и приподнял ей голову:
Рена, девочка моя, как ты себя чувствуешь?
Она едва приоткрыла глаза, но ничего не ответила.
Пожалуйста, скажи что-нибудь, дитя мое, взмолился отец.
Она молчала, взгляд не фокусировался.
Кто-то легонько тронул меня за плечо. Я повернулсяэто был Беллер.
Подойди к ней! шепнул он.
Я кивнул и сделал два или три шага к сестре. Каким-то чудом она меня узнала.
Дэнни пролепетала она. Где я? Что происходит?
Все хорошо, успокоил я ее. И твой муж здесь.
Я показал на Аврома. Он подошел, наклонился и обнял жену.
Реб Айзекс зажег свет, а ассистент ребе Гершона стал собирать потушенные свечи.
По его знаку все сняли белые накидки и вновь обрели мирской вид.
Беллер еще раз проверил Рене пульс и, взяв у доктора Коэна ручку-фонарик, посветил ей в зрачки. Он выпрямился, явно удовлетворенный осмотром.
Уложите ее в постель и дайте как следует отдохнуть. Я распоряжусь, чтобы ее навестил врач из клиники.
Я ожидал, что отец возразит, но он ничего не сказал. К моему изумлению, он сам теперь оказался в роли пациента Беллера.
Могу я с вами поговорить, рав Луриа? спросил тот.
Папа молча кивнул и отошел с профессором в сторонку. Они шепотом совещались, слов я не слышал. Покивав друг другу, оба вернулись к нам.
Авром продолжал бережно обнимать Рену. Я был глубоко тронут его преданностью.
Затем отец обратился ко всем:
Как вы видите, Господь услышал наши молитвы. Благодарю вас, ребе Гершон. И вас всех. И со строгостью, которая меня поразила, добавил:Но приказываю всем молчать о том, что вы сегодня видели и слышали!
По пути домой я набрался храбрости и спросил Беллера:
О чем вы с папой говорили?
О его первой жене, Хаве. О том, как она умерла.
Вообще-то, я об этом ничего не знал. Он никогда об этом не рассказывал.
То, что я от него узнал, позволяет сложить целостную картину. Я почти уверен, что она умерла от токсемии.
А что это такое? спросил я.
Одно из загадочных заболеваний, связанных с беременностью. Особая форма заражения крови. Если ребенка извлекают из чрева, губительный процесс тотчас прекращается и мать остается жива. Конечно, если младенец сильно недоношен Он вздохнул и продолжал:У Хавы, по-видимому, был особо сложный случай, а врач по глупости пытался спасти и мать, и дитяи потерял обоих. Я не сомневаюсь, что решение, что предпринимать и как, ни в коей мере не зависело от твоего отца. Но он все же чувствует за собой вину
Вину за что?
Он слишком хотел сына, Дэнни, пояснил Беллер. Он чувствует свою ответственность за смерть Хавы и думает, что утрата мальчика была ему карой Господней.
Несколько минут мы ехали молча. Потом он неожиданно произнес:
Я в недоумении.
Вы о чем?
Он посмотрел мне в глаза и сочувственным тоном пояснил:
Я поражен, что жертвой дыббука стал не ты.
Эта почти языческая церемония перевернула всю мою жизнь. Отец, которого я прежде воспринимал как всеведущего и всемогущего наставника, вдруг на моих глазах стал беспомощным и суеверным, превратился в жалкое подобие прежнего могущественного титана.
Я больше не мог смотреть на него прежними глазами.
И я не был уверен, что смогу сохранить свою веру в Бога, который позволяет злым духам хозяйничать в мире и которому требуется помощь в виде черных свечей, заклинаний и бараньих рогов.
Одна вещь стала для меня опасно очевидной.
Если заклинание злых духов и тому подобные фокусы являются ритуалами, в которые верит зильцский рав, то я не смогу стать его преемником.
24Дебора
Темные волосы Деборы тронула медьестественное следствие работы на опаленных солнцем полях Кфар Ха-Шарона.
Боаз устроил так, чтобы она как можно больше времени работала на улице, хотя полностью освободить ее от обслуживания и уборки в столовой не удалось.
В первые недели пребывания в кибуце ее рацион состоял практически из одного аспирина и апельсинового сока: первыйв помощь ноющим мышцам, второйдля восполнения потерянной организмом за день жидкости.
Несмотря на все физические страдания, она пребывала в настоящей эйфории. И впервые со дня приезда в Израиль у Деборы стали появляться друзья.
Боаз и его жена Ципора стали для нее ближе родителей. Боаз, при всем его крепком телосложении, хлопоча над Деборой, напоминал наседку, старающуюся укрыть раненого птенца своим крылом.
В кибуце жили примерно сто семей, и у каждой был собственный шрифспартанский дощатый домик. Дети при этом жили в отдельном общежитии, все вместе.
Дебору многое здесь удивляло, но эта сегрегациябольше всего. Однако она видела, что детям нравится жить вместе с несколькими десятками сверстников, и то обстоятельство, что родители навещают их лишь по вечерам, они воспринимают как нечто естественное. Эти свидания были краткими, но исполненными любви.
Сама Дебора жила в одном шрифе с четырьмя женщинами-добровольцами, немкой, двумя голландками и шведкой. Все они приехали в кибуц на полгода.
И все были правоверными христианками, а в Израиль каждую привели свои причины.
У Альмут, например, отец в войну служил капитаном немецкой армии, но дочери о войне никогда не рассказывал. И только когда отец с матерью погибли в автокатастрофе и Альмут с братом Дитером стали разбирать их бумаги, она обнаружила его военные документы и медали, из которых стало ясно, что отец проявил особую доблесть в Греции и Югославии, выполняя спецзадания по организации депортации евреев. Подобно многим молодым немцам, Альмут ощутила потребность в каком-то поступкеесли не во искупление, то хотя бы в знак примирения.
Других привели сюда разнообразные мотивы религиозного свойствав частности, желание выучить иврит и прочесть Ветхий Завет в оригинале. При этом все беззастенчиво признавались и в своем вполне земном интересе. Яркое солнце не только согревало самих девушек, но придавало еще более мужественный бронзовый оттенок лицам израильских мужчин, которые, в свою очередь, не стеснялись в знаках внимания к женскому полу.
В кибуце шабат в его каноническом виде не соблюдался. Вечером в пятницу зажигали свечи, пели песни, а затем, после ужина, крутили кино.
По субботам вместо работы все ехали на пикник в горы или к морю.
Иногда, для разнообразия, отправлялись на археологические раскопки, где с энтузиазмом орудовали лопатами и мастерками в поисках древностей под снисходительно-любопытными взглядами профессионалов.
Поначалу Дебора сопротивлялась всяким поездкам во время шабата, как того требовала ее вера. Но в конце концов, когда кибуцники собрались совершить путешествие к Мертвому морю, она не устояла.
Ранним субботним утром она сложила в сумку полотенце и купальникказавшийся ей чересчур открытым, хотя, на взгляд кибуцников, фасон его был самым обычным, и зашагала к их собственному предмету древности, дребезжащему школьному автобусу.
Тут ее опять одолели сомнения.
Боаз, руководивший посадкой возбужденных кибуцников в автобус, заметил, как она замерла в дверях.
Дебора, ласково сказал он. Все пассажиры этого автобуса тоже читали Библию. Но разве в Торе не сказано, что шабат существует для отдыха и радости?
Она нервно кивнула, но не сдвинулась с места. Тогда он обнял ее и сказал:
А кроме того, коли ты веришь в сказанное пророком Захарией, то, даже если немного и согрешишь, Господь очистит тебя, как очищают золото или серебро, и ты все равно сможешь войти в рай во всем своем блеске.
Слова пророка прозвучали убедительно.
Садясь в автобус рядом с сыном врача Йони Барнеа, мальчиком-подростком, она задумчиво произнесла:
Если вы все такие нерелигиозные, откуда вы наизусть знаете Библию?
Йони улыбнулся, глаза его сверкнули.
Дебора, ты не понимаешь! Для нас Библияэто не книга, по которой молятся, а путеводитель.
Она улыбнулась, откинулась на спинку сиденья, постаралась не думать обо всех правилах шабата, которые собралась нарушить, а насладиться днем отдохновения на новый для себя лад.
Дебора никогда не была в летнем лагере. Ее родители и их друзья и знакомые с неодобрением относились к подобным фривольностям. Летние каникулы для нее ограничивались неделей-двумя в Спринг-Вэлли, где вместо бруклинского асфальта и бетона были трава и лес, а вместо кирпичных зданийскучные деревянные домики. Лица же были все те же самые.
Эта автобусная поездка была первой, предпринятой ею сугубо для развлечения. В детстве ей было неведомо даже само это слово.
На протяжении всей поездки по пыльной, неровной дороге подросшие воспитанники детского сада, хлопая в ладоши, распевали песниот библейских песнопений до мелодий из израильского хит-парада (которые иногда совпадали).
Когда пассажиры умолкали, водитель включал радио, и из динамиков лились последние хиты из американской «сороковки»любезность «Голоса мира», созданной Эби Натаном пиратской радиостанции, которая вещала с судна, «стоящего на якоре где-то в водах Ближнего Востока». Ее вероотступник-режиссер был убежден, что магнетизм музыки может оказаться действенным там, где бессильна дипломатия, то есть объединить арабов и евреев на одной волне.