Поздравляю, командир, с открытием боевого счета, улыбнулась Людмила. Не забудьте гильзу в карман положить. Такая традиция у снайперов.
Спасибо, не забуду, ответил Лавров и добавил:Следите за подходом справа, я будуслева. Сейчас кто-то должен пожаловать.
Не прошло и пяти минут, как Вадим увидел еще одного фашиста. Пригнувшись, он бежал к пулемету. «Итак, движущаяся цель, бегунок. Делаем небольшой вынос, чуть сопровождаем и» Спусковой крючок мягко уходит в углубление. Толчок в плечо. «Бегунок» в недоумении остановился, выпрямился. «Это уже неподвижная цель во весь рост. Для солдата-новобранца. Ну ладно, для гарантии». Снова толчок в плечо. Раскинув руки, гитлеровец падает навзничь.
С него и первого хватило бы, недовольно проговорила Люда. Теперь надо ждать ответа.
Над немецкими траншеями установилась зловещая тишина. Там, конечно, поняли, что это дело рук снайперов. И, естественно, будут искать их.
В стороне и чуть дальше от развалин взорвалась мина. Вслед за ней еще одна, но уже ближе, еще. А потом как началось!.. Земля, воздух, кирпичная пыльвсе перемешалось, вздыбилось. Перепонки готовы лопнуть от скрежещущих ударов. Свистят осколки. Тело невольно вжимается в землю, голова лезет в плечи. Внутри все захолонуло, будто туда кусок льда сунули. Впервые ведь увидел Вадим вот так близко рвущиеся мины. «Все! кольнула мысль. Сейчас каюк!» Почти рядом вжикнул осколок и впился в мокрую кочку. Горячий, наверное, из того места даже струйка пара поднялась. «Вот так и из меня Чего же я лежу? Жду следующего? Сзади канава глубокая. Метрах в десяти. В нее надо. Там и переждать. А тут убьют. Непременно убьют»
Голова уже не способна была хладнокровно оценивать происходящее. Глаза ничего, кроме рвущихся молний, не видели. Еще взрыв, еще Совсем недалеко. Лавров невольно стал пятиться назад. Туда, к спасительной канаве. Метра два отполз, и вдруг спину обдало чем-то горячим. Пробив вспузырившийся маскхалат, осколок только чиркнул по гимнастерке.
«Что же я делаю? Вылез на открытое место. Сейчас срежут. И до канавы не доползу» Опять скользнул в свое углубление. Впился в землю, каску посильнее нахлобучил. Нос, глаза касаются мокрого грунта. Будь что будет! И тут резкий удар в каску. Звон в голове. Перед глазами поплыли оранжевые, потом темные круги. «Вот и все. Убит!» Где-то глубоко в сознании мелькнули строгое, спокойное лицо мамы, смеющееся Иры Зоновой, ироническое Светы Удальцовой
Рядом рванула еще одна мина. Тело вздрогнуло и еще плотнее прильнуло к земле. «Ведь я убит Почему же тогда боюсь? А может, не совсем убит? Но в глазах-то темнота. А ноги?» Попробовал подтянуть правую. Действует! Левую. Тоже! И звона в голове меньше, взрывов не слышно. Но почему так темно? Осторожно, еще полностью не освободившись от возникшего убеждения, что убит, приподнял голову. Вроде светлее стало. Приоткрыл один глаз, другой. Все видно! Мокрый грунт, ямка от носа. Жив! Ура, жив!
И тут больнее осколка обожгла мысль: «А если все это видела Люда?» Глянул в ее сторону. Лежит, прилипла к оптическому прицелу. «Только бы не видела Какой позор!» Пощупал каску. Ага, вот небольшая вмятина: осколок ударил. Вспомнились слова капитана Чайки, сказанные на занятиях еще там, в школе снайперов: «Каскане корзина, ее носят на голове, а не в руках». Истинная правда!
Постепенно начал приходить в себя. Но внутри все дрожало, как во время приступа лихорадки. Подтянул поближе винтовку. Прицел обсыпан землей. Достал из кармана тряпочку, протер. Руки дрожат, как после жестокой болезни.
Разрывы стихли. Только дым и пыль еще не осели.
Командир, вас ранило? подала голос Михайлова.
Хуже, думал убило.
Бывает. Особенно в первый раз.
«Видела или не видела, как я полз в канаву? сверлила мысль. Если видела и расскажетни дня в отделении не останусь!»
Солнце уже поднялось. Даже припекает. Все успокоилось. Над землей чуть колышется туманное марево. Вадим окончательно пришел в себя, унялась дрожь. Сейчас он безотрывно следил за тем, что впереди. От напряжения начали слезиться глаза. И, как назло, откуда-то налетели комары, целый рой. Облепили руки, впиваются в лицо. Отогнать бы, да шевельнуться нельзя. Люда вон шевельнулась, и сразу перед кочкой брызнула строчка фонтанчиков. Засекли. А эти твари стараются. Хоть вой. Единственно, что оставалось делать, это отдуваться, чтобы в глаза не лезли.
Повернул голову в сторону Люды. Над ней тоже висит целая туча паразитов.
Командир, боюсь, не выдержу, сказала она. Заели, сволочи, совсем. Не иначе как с фашистами в союз вступили.
Давайте менять позицию. Нас уже обнаружили. И сам первым стал сползать к канаве. Вслед за ним заскользила по траве и Люда. Спустились, передохнули. Вадим чуть высунулся. Около кочек, где они только что были, от пулеметных очередей пузырилась земля. Надо уходить. Глянул на Михайлову, снова подумал: «Видела или не видела?» Та надевала колпачки на оптический прицел. Надела, подняла глаза. Большие, серо-зеленые. Ничего в них скрытного. Только усталость. Спросила:
Ну что, к бывшему сараю?
Вадим кивнул и, согнувшись, чуть ли не на четвереньках двинулся по канаве.
На месте кирпичей все было переворочено. Росший бурьян как косой поснесло. Из неглубоких воронок струился сладковатый запах сгоревшего тола.
Слава богу, хоть от комаров избавились! облегченно вздохнула Михайлова. Вы посмотрите, что они со мной сделали. Все лицо горит.
Вадим взглянул на девушку. Нос, губы у нее припухли, на щеках красные пятна.
Я знаю, проговорила она, теперь такая рожа станет, что два дня стыдно будет из землянки высунуться.
Лавров ничего не сказал. Он думал сейчас: откуда взялся пулемет? Наверное, ожил тот самый? Позицию, конечно, сменили. Надо найти его.
Но сделать это не удалось. В течение всего дня пулемет молчал. С обеих сторон изредка летели снаряды, мины, ухали взрывы. Ни одна живая душа над траншеями противника не показалась. Солнце уже начало клониться к горизонту. В низине появилась легкая дымка тумана.
Командир, вдруг раздался голос Михайловой, одинокая береза, влево пятьдесят
Там, где указала напарница Лаврова, шел во весь рост к траншее гитлеровский солдат. За спиной у негораздувшийся ранец, в руках чайник. Ясно, несет своим ужин.
Кулаки младшего сержанта сжались от злости. Подумал с ненавистью: «Разве позволительно фашисту во весь рост по советской земле ходить?!» Выждав, когда над головой просвистел очередной снаряд с нашей стороны, Лавров выстрелил одновременно с разрывом. Солдат будто споткнулся о невидимую преграду. Взмахнув руками, он рухнул на землю.
А это вы хитро придумалипод разрыв снаряда замаскировались, одобрительно заметила Люда.
Темнота постепенно заполняла низины, окутывала кустарник, деревья. Подождав еще полчаса в надежде, что пулемет чем-то выдаст себя, снайперы двинулись в обратный путь. До родной землянки добрались близко к полуночи. Вадим не стал туда заходитьнеудобно, девушки, наверное, уже легли спать. Направился прямо к разведчикам.
Николаев еще не спал. Увидев вошедшего Лаврова, привстал с постели.
Что-то ты долго, заговорил он. Я уж думалне дождусь тебя, усну. Быстренько раздевайся и садись есть. Вон на печке пшенная каша с тушенкой и чай сладкий.
Хорошо, когда есть добрый, заботливый друг. Вымыв руки и лицо, Вадим принялся за кашу. Ел молча, в темпе.
А теперь докладывай, что сделал за эти сутки, потребовал Николаев. Каков результат?
Три гильзы в кармане и
Три?! Вот это молодец! не удержался от похвалы старший сержант.
пустота в душе, закончил прерванную фразу Вадим.
Что случилось? Николай поднялся, сел рядом.
Трусом я оказался, глухо проговорил Лавров и рассказал все как было.
Николаев молча выслушал, усмехнулся.
Упастьне беда, сказал он, бедане подняться. Если бы ты был трусом, то никогда бы об этом даже не заикнулся. А смерти не боятся только лишенные рассудка. Главноесумел преодолеть страх. Считай, что сегодня ты родился как боец. Вот с этим я тебя и поздравляю.
Спасибо. День нынешний я на всю жизнь запомню. Ладно. Как у тебя дела? Взяли «языка»?
Взяли связного. Он на мотоцикле ехал из штаба полка. Ссадили его быстренько. Но когда он падал, автомат его дал очередь. Я тут же подскочил, слегка прикладом по голове тюкнул и в рот кляп загнал. Подхватили мы «языка» под руки и в кусты. А от штаба уже, слышим, патрули бегут. Подбежали они к тому месту, где мотоцикл лежал, и давай шпарить по кустам из автомата. Трое их было. «Заденут, думаю, кого-нибудь. Все дело сорвут.» Поднимаю автомат, мне их очень хорошо видно, рядом почти, ну и рубанул всех троих. «Языка» опять под руки и бегом домой. Траншеи проскочили, а в проволочном заграждении один наш товарищ запутался. Фашисты целый тарарам подняли: бьют из пулеметов, автоматов, винтовок, ракеты одна за другой взлетают. Мы то прижмемся к земле, то рывком вперед. И тут они две осветительные на парашютиках повесили. Взглянул я на нихи в глазах темные круги поплыли, как от электросварки. Лежим на открытом месте, как подопытные кролики на столе, и не знаем, что делать. И вдруг от одной искры полетели, а потом и вторая испеклась. Это девочки твои постарались. Я и в мыслях не держал, что пулей можно светящую ракету сбить. Оказывается, можно. Кстати, они и пулемету глотку заткнули. Я потом их обеих от всей души расцеловал. Одна из них, Рита, кажется, латышка, спросила: «Не догадались ли разведчики парашютики прихватить? Носовые платки из них превосходные получаются». Нет, говорю, не догадались, не до того было. Пообещал исправить ошибку. А другая, рыженькая, смотрела, смотрела на меня, да и расплакалась. Извиняюсь перед ней, дескать, от души поцеловал, без всякого умысла. Она кивает головой, улыбается, а сама плачет. Странная какая-то.
Не странная она, Николай, сказал Вадим. Просто любит тебя.
Да ты что, с ума сошел? Кто это тебе сказал? Признайся, что сейчас придумал.
Ничего я не придумывал. Правда это, Николай, правда. Только я не должен был говорить тебе.
Старший сержант сидел на краю нар. Вид у него был весьма растерянный.
Так что же мне теперь делать? в недоумении спросил он.
Ничего. Просто повнимательнее посмотри на Надю, посоветовал Лавров. Она ведь не рыжая, а золотоволосая и очень красивая. Приглядись.
Хорошо, последую твоему совету, улыбнулся Николаев. А дальше было вот что. «Язык» тот оказался весьма полезным. И не только сумка его с документами, а и сам он. Много чего знает. Командир вызвал меня и говорит: «Ну, чего хочешь, Николаев? Или к ордену представлю, или домой в отпуск на неделю пущу». Я сказал, что домой хочу. Подполковник разрешил. Завтра оформляют документы, и поеду родных вятичей проведаю.
Утром с первой же попутной машиной, шедшей в штаб дивизии, Николаев уехал.
Вадим направился в землянку к снайперам. Надо было подвести итоги вчерашней охоты, поставить задачу Полине Онищенко и Лиде Ясюкевич. Они сегодня идут во второй батальон. Начальник штаба сказал, что там снайпер немецкий покоя никому не дает.
Письмо от Клавы
Полог землянки был чуть приоткрыт. Оттуда доносились возбужденные голоса. Девчата о чем-то спорили. Лавров вошел, поздоровался. Все замолчали. Но по лицам было видно, что спор в любой момент готов вновь вспыхнуть. «Что-то произошло, подумал Вадим. Интересно, откроются они передо мной или промолчат?»
Первой нарушила тишину Таня Климанова.
От Клавы Нечипорук письмо получили, проговорила она и виновато обвела девушек блестящими пуговичками-глазамидескать, а может, не стоило говорить?
И что же она пишет, если не секрет? спросил младший сержант.
Ответила за всех Наташа Самсонова:
Секрета никакого нет. Пишет, как доехала, как встретили. Она недалеко, на курсах при штабе фронта. Но есть в письме несколько фраз, горьких, обидных. Вот послушайте. Наташа развернула лист, нашла нужное место и стала читать:«Милые мои девочки! В первый же день я пошла в город. Собственно, это даже не город, а небольшой городишко. Надо было купить зубной порошок и еще кое-что по мелочи. Захожу в магазин. Стоит там группа женщин. Я, конечно, при полном параде. Одна дамочка поворачивается ко мне и этак сквозь зубы говорит: «Нацепила Знаем, за что их вам дают. Наших же мужиков ублажаете там. А вот кончится война, кому вы будете нужны?» Милые девочки! Потемнело у меня в глазах. Смотрю я на других женщин, думаю, хоть одна-то среди них найдется с понятием, оборвет ее. Ничего подобного, смотрят на меня и молчат. Так муторно на душе стало. Повернулась ивон из магазина. Горько мне стало не оттого, что орала эта тетя Мотя или как ее тамтакие всегда были и будут. Но другие-то женщины почему молчали? Неужели тоже так думают?..»
Самсонова свернула письмо и выжидающе посмотрела на Лаврова: дескать, ты командир, ты и ответствуй. А Вадим сам не знал, что сказать. Он глядел на Наташу, на ее ордена Красной Звезды, Славы III степени, медаль «За боевые заслуги», на Надю Чуринову, на ее горящие, как жар, волнистые волосы, на вихрастую Таню Климанову, на грустную сейчас Полину Онищенко, на орден Отечественной войны и партизанскую медаль Лиды Ясюкевич, на отвернувшуюся к окну Риту Кулдзиню Почти в упор смотрела на него Люда Михайлова. В ее огромных глазах было написано: «Ну отвечай же, командир, отвечай».
А что отвечать? Если бы это было в его власти, он уже сегодня бы каждой из них обелиск поставил. В памяти всплыли заострившееся лицо Вали Труниной с темным пятном на лбу, окровавленные бинты Маши Тарелкиной. И этих девчонок обвиняют в столь непотребном поведении! На один бы день сюда такую вот Мотю, пусть бы хоть раз испытала на себе то, чем живут каждый день эти милые, отчаянные головушки Онмолодой парень и то вчера перетрусил так, что перед самим собой стыдно. А каково им, девчатам?
Вслух же сказал:
Не принимайте близко к сердцу. Пройдут годы, и люди воздадут вам должное. Каждая из вас станет человеком-легендой, и смотреть на вас будут не иначе как с восхищением.
Сказал и самому совестно стало: слова прозвучали напыщенно, казенно, как на митинге у плохого оратора.
Значит, надо ждать, пока пройдут годы? поднялась со своего места Света Удальцова. А почему нужно ждать? Почему эти Моти могут сейчас нас грязью поливать?.. Мне не мифический памятник в отдаленном будущем нужен, а уважение ныне, сегодня.
Подожди, Света, взяла ее за руку Лида Ясюкевич, не горячись. Садись лучше. А хотите я вам расскажу, кто такая эта Мотя?
Все удивленно повернулись к ней.
Вышла она замуж перед самой войной, начала Лида. Парень ей попался красивый, непьющий. Рада была, радешенька. Стала ребенка ждать. А тут как раз война. Муженька ее взяли на фронт. Сама она оказалась в оккупации. Год, другой вестей от него никаких. А ему встретилась на фронтовой дороге красивая дивчина. Да не просто красивая, а из-под огня его, раненого, вытащила, кровь свою дала для спасения жизни. Вот и забыл он Мотю. Она потом нашла его адрес. Фотокарточку ребенка послала. Только он остался с той, у которой юбка и гимнастерка из хэбэ защитного цвета и медали на груди Теперь вам понятно, откуда у нее ненависть к женщине в военной форме?
Ты вроде оправдываешь ее? подала голос Полина Онищенко.
Нет, не оправдываю, по-прежнему спокойно промолвила Лида, а хочу понять, разобраться во всем. Ведь что бы мы ни говорили, а та медсестра увела у нее мужа, отца ребенка, надежду и опору ее жизни. И такие случаи, к сожалению, не единичны. За примером далеко ходить не надо. Возьмите Раю Аверину, старшину из финчасти. Ей двадцать три, а живет она с майором, которому далеко за сорок. Все знают: у него жена, дети. И вряд ли он бросит их. А что же будет делать Рая? Может, таких вот и имела в виду Мотя, когда говорила «кому вы будете нужны после войны».
Но ведь таких-то единицы! опять взорвалась Света. Они и до войны были и после нее будут. Разве не было разводов? Разве не уходили к другим? Однако никому и в голову не приходило обвинять какую-то категорию людей по профессии или роду занятий. Почему же о нас, военных девушках, так говорят?
Говорить плохо о нас могут только крайне ограниченные люди. Сказав это, Надя Чуринова поднялась с нар и направилась к пирамиде. Остановилась, добавила:Главное, чтобы у каждой из нас перед собой совесть была чиста. Какова совестьтакова и честь. А на всяких кликуш, которые любой ценой хотят удержать призрачное счастье, я чихать хотела. Гордость и собственное достоинство надо иметь. Иначе зачем же и человеком называться.