Штаб полка, что совершенно естественно, тоже практически все время находился в движении. Мы в эти дни забыли, что такое сон. Мои помощники капитаны П. И. Шандыба, К. Л. Иевлев-Старк и Е. М. Ряхин, расстелив карты на каких-то ящиках, а то и прямо на земле, уточняли обстановку, передавали через радистов распоряжения в дивизионы, принимали донесения. То и дело кто-то из моих помощников отправлялся в подразделения, для того чтобы на месте выяснить какие-то детали, уточнить задачи. Словом, дел у каждого из нас было невпроворот. Но, несмотря на усталость, настроение у всех было приподнятое: ведь фактически впервые дивизия, а вместе с ней и наш артиллерийский полк наступали. Пусть медленно, трудно, но все-таки наступали!
В ходе этих боев все мы еще раз убедились, какое большое значение имеет предварительное планирование боевых действий. Конечно же, жизнь в какой-то, даже, прямо скажем, в значительной, мере ломала наши наметки. Иначе и быть не могло. И тем не менее из нескольких вариантов, подготовленных нами, какой-нибудь в большей или меньшей степени отражал сложившуюся обстановку. Отдельные изменения, которые в него приходилось вносить, требовали куда меньшей затраты сил и времени, чем если бы все начинать с нуля.
К исходу 22 августа 304-я стрелковая дивизия прорвала оборонительную полосу врага на правом берегу Дона и вынудила гитлеровцев отойти на рубеж Девяткин, Усть-Хоперский.
Итак, мы продвигались вперед. Вполне понятно, что гитлеровцы всеми силами старались воспрепятствовать осуществлению наших замыслов. Они предприняли ряд ожесточенных контратак, пытаясь восстановить первоначальное положение. Однако и такое развитие событий было предусмотрено нами. Было бы наивным полагать, что враг не окажет сопротивления. Поэтому, захватив какой-либо рубеж, части дивизии тут же закрепляли его, готовились к отражению ответных ударов.
Как-то утром, возвратившись из политотдела дивизии, в землянку, где разместился штаб, зашел полковой комиссар К. И. Тарасов.
Знаете, Георгий Никитович, какую интересную новость я привез? Оказывается, против нас снова появилась 79-я пехотная дивизия немцев. Надеюсь, помните такую?
Еще бы не помнить! Это соединение считалось одним из самых лучших в 6-й армии гитлеровцев. Нам довелось вести тяжелые оборонительные бои против 79-й пехотной дивизии еще зимой 1941/42 года под Белгородом, под Харьковом. Она входила и в состав ударной группировки, прорывавшей нашу оборону в конце июня 1942 года.
Откуда такие сведения, Кирилл Ильич? поинтересовался я. Если не секрет, разумеется
Какой же тут секрет. Разведчики вчера «языка» взяли.
Что ж, выходит, судьба! Теперь будет у нас возможность свести старые счеты.
Да, думается мне, что скоро, используя эту свежую дивизию, фашисты попытаются изменить обстановку в свою пользу. Надо будет рассказать бойцам, кто вновь появился перед нами. Злее драться будут. Вы, Георгий Никитович, у себя в штабе, а если доведется не сегодня завтра быть в подразделениях, имейте это в виду, непременно поговорите с людьми. И перед помощниками своими такую задачу поставьте.
Предположения полкового комиссара Тарасова полностью оправдались. Даже и нескольких дней ждать не пришлось. Уже 23 августа гитлеровцы начали яростные контратаки. Видно, очень уж мешал им наш задонский, теперь значительно расширившийся плацдарм. Судя по всему, намерения у фашистов были таковы: мощным ударом взломать нашу оборону, смять подразделения, сбросить их в Дон.
Но не тут-то было. Недаром каждый рубеж, отбитый нами у противника, как я уже говорил, немедленно закреплялся. То есть, ведя наступление, мы не забывали и об обороне. И теперь, основательно зарывшись в землю, бойцы стойко отражали все атаки. Ни артиллерийский обстрел, ни бомбежки не могли изменить положения.
К 27 августа противник перебросил на наш участок фронта части 22-й танковой дивизии. Нашим пушкам, находящимся в основном в боевых порядках пехоты, теперь пришлось вести огонь по танкам. Самоотверженно действовали артиллеристы всех подразделений. Но мне почему-то особенно запомнился расчет, которым командовал сержант Каурбек Тогузов.
Он был родом из Осетии. Спокойный, неторопливый, даже, пожалуй, чуть флегматичный в повседневной жизни, он неузнаваемо преображался в напряженные минуты боя. Мне не раз приходилось видеть его в такой обстановке. Темные глаза закипали гневом, движения становились резкими, порывистыми. Казалось, еще совсем немного, и танк вспыхнет от одного только взгляда Тогузова.
И танки загорались. Не от взгляда командира орудия, разумеется, а от метких выстрелов. Так было и 27 августа, когда я во время одной из очередных контратак оказался на батарее. На моих глазах расчет Каурбека первым же снарядом подбил головной танк. Вначале бронированная машина беспомощно закрутилась на месте, словно ослепнув, потеряв ориентировку, потом, буквально через несколько секунд, окуталась густыми клубами черного дыма.
Вот это по-осетински! воскликнул кто-то из бойцов.
Каурбек оглянулся и, сверкнув угольками глаз, ответил:
По-русски, товарищи, по-русски бьем врага!
Эти слова командира орудия скоро стали известны во всем полку, а потом и за его пределами. Сколько раз, бывало, артиллеристы или стрелки, повстречав где-то сержанта Тогузова, с доброй улыбкой спрашивали его:
Расскажи-ка нам, Каурбек, сын Тембулата, как надо бить фашистские танки по-русски?
А так, чтобы с первого выстрела дух из него вон! отвечал с достоинством Каурбек Тембулатович Тогузов. Это и будет по-русски.
Почти целую неделю атаковали нас гитлеровцы, но добиться успеха так и не смогли. Не то чтобы прорвать оборону, даже где-то вклиниться в нее им не удалось. Мы оказались сильней той самой 79-й пехотной дивизии врага, с которой неоднократно встречались раньше. Наконец фашисты, понеся значительные потери в людях и вооружении, прекратили попытки вернуть утраченные позиции. Плацдарм не только остался в наших руках, но и весьма существенно расширился.
С утра 28 августа по приказу командующего фронтом мы перешли к обороне. И вновь стрелки, артиллеристы с помощью саперов укрепляли позиции, все глубже и глубже закапываясь в землю. Ни у кого не было сомнений в том, что, когда это потребуется, когда придет наш час, мы снова двинемся вперед. Этого ждали, об этом мечтали. Но каждый теперь понимал, что лучшая подготовка к наступлениюукрепление обороны.
* * *
Казалось, что так и будем мы воевать на задонском плацдарме до тех пор, пока не будет получен приказ о новом наступлении. А в том, что он последует, все были глубоко убеждены. Снова наносились на карты вражеские огневые точки, снова составлялись в штабе бесчисленные таблицы, схемы, рассматривались те или иные варианты предстоящих боевых действий.
Однако нас неожиданно сменили. 304-ю стрелковую дивизию вновь перебрасывали, на сей раз вниз по течению Дона. Куда именно? Этого никто не знал. Нам давали название населенного пункта или указывали квадрат, куда мы должны прибыть. А там мы получали новый ориентир на следующий этап марша.
Шли, как повелось, ночами. На коротких привалах люди пытались хоть что-то узнать о том, куда лежит наш путь. Все настойчивее говорили: идем в междуречье Дона и Волги. Там, по слухам, накапливались силы для наступления.
Однако разговоры о том, что нас перебрасывают в междуречье, не подтвердились. Туда, как выяснилось, уходили части, стоявшие левее нас. А мы сменяли их.
Дело в том, что 21-я армия действовала на фронте до 150 километров, в ее состав входили 4-я и 40-я гвардейские, 23, 63, 76, 96, 124, 278, 304, 321 и 343-я стрелковые дивизии. Обороняясь на столь широком фронте, наша армия имела мало артиллерии и танков, а конкретно одну истребительно-противотанковую артиллерийскую бригаду, три истребительно-противотанковых и три гаубичных артиллерийских полка. В трех отдельных танковых батальонах насчитывалось всего-навсего 46 боевых машин. Конечно, в этой ситуации наши наступательные действия проводились на узких участках фронта, как правило, усиленными отрядами и имели местное значение.
Для обеспечения боевых действий отрядов выделялась большая часть артиллерии и танков, на участок наступления подтягивались стрелковые части с других рубежей за счет увеличения полос обороны соседям. Забегая вперед, отмечу, что наша 304-я стрелковая дивизия в сентябре таким образом перегруппировалась два раза.
Но вернусь непосредственно к нашим делам. К исходу второй ночи дивизия вышла на левый фланг 21-й армии. Тут же мы получили приказ о подготовке к форсированию реки и захвату, точнее, расширению еще одного плацдарма на правом берегу Дона. Предстояло выбить фашистов из района северней станиц Клетской и Сиротинской.
Помню, в штабе полка у нас по этому поводу даже шутили:
Специалистами по форсированию и захвату плацдармов стали. Без насникуда!
А что, и англичанам с американцами, если хорошенько попросят, можем помочь через Ла-Манш перебраться. Уж больно долго они что-то готовятся.
Разговоры об обещаниях и реальных действиях союзников возникали в ту пору часто. И никто в первое время не мог толком понять, в чем причина их пассивности. Трудно осуществить высадку в Европе? Безусловно. Но разве легко было выстоять под Москвой? Разве не дрались сейчас защитники Сталинграда за каждый квартал, за каждую улицу, каждый дом? Дрались, не щадя себя, не думая о личной судьбе.
Казалось бы, получаем мы и продовольствие, и кое-какое оружие, и снаряжение от союзников. Но, чувствовалось, другого ждали наши бойцы и командиры от тех, кто вместе с нами вел борьбу с фашизмом. А на западе все еще «маневрировали», «готовились». Главная же тяжесть войны с гитлеровцами по-прежнему лежала на наших плечах. И, прямо скажу, немало крепких слов звучало в адрес союзников, когда становилось известно, что перед нами появляются новые и новые фашистские дивизии, переброшенные из Франции, Бельгии, Норвегии и даже из Северной Африки. Хорошие «подарочки» позволяли преподносить нам «друзья», ничего не скажешь!
Итак, нам предстояло снова форсировать Дон. Нет, я не оговорился. Готовились именно к форсированию. Как я уже упоминал, плацдарм фактически существовал, речь шла лишь о его расширении. Тем не менее командование считало, что нашей дивизии выгоднее нанести удар правее плацдарма, через реку, там, где гитлеровцы не ждут этого.
Сразу же после получения задачи в штабах началась напряженная работа. В нашем полкутоже. Проводились рекогносцировки, готовились схемы целей и графики огня, делались предварительные расчеты, наносилась на карты и уточнялась обстановка. Особое внимание уделялось выявлению огневых точек, батарей противника, по которым предстояло вести огонь в первые минуты наступления. Тут же докладывали свои предложения по команде, уточняли и согласовывали их, утрясали вопросы взаимодействия со штабами стрелковых частей.
Разумеется, трудились не только в штабе. Вновь и вновь выезжали в дивизионы, для того чтобы непосредственно на местности поставить подразделениям конкретные задачи. Зачастую это касалось не только батарей, но и отдельных орудий. Накопленный в последних боях опыт подсказывал, что такой метод дает желаемый эффект. Словом, работы хватало всем штабникам.
Не менее напряженно трудились и наши тыловики, возглавляемые капитаном Евгением Ивановичем Темирхановым. Он сам, его подчиненные, даже в сравнительно спокойные дни, редко сидели на месте. А тут, в период подготовки к форсированию Дона, они, словно на крыльях, переносились со складов в подразделения, из нихв штаб, оттуда снова на склады.
Черноволосый, смуглый, Евгений Иванович поспевал всюду. Бывало, заглянет ко мне в штабную землянку на пять минут, согласует несколько вопросов и снова исчезает, чтобы появиться через сутки. Появится исхудавший, запыленный, но с неугасимым блеском в темных глазах.
Ты сам-то хоть обедал сегодня? успел однажды поинтересоваться я. Или только о других печешься?
Евгений Иванович на мгновение задумался, пытаясь уловить эту второстепенную для него деталь, но, видимо, что-то более важное отвлекло его. Я почувствовал, что мысли Темирханова уже потекли по другому руслу.
Так как же? снова обратился я к нему. Как насчет обеда?
Ну что ты пристал, дорогой? Видишь, где кухня стоит? Иди туда, кушай на здоровье! невпопад ответил он и выскочил из землянки.
Таков был наш замечательный Евгений Иванович. Сначала все для людей, а потом, если не забудет, для себя. Он мог сутками не вылезать из кабины грузовика, мог весь свой завтрак, обед и ужин свести к краюхе хлеба и кружке холодной воды. На первом плане у него всегда оставалась работа. А на втором, не могу вспоминать об этом без улыбки, предмет его гордостичерные, аккуратно подстриженные усы. Мы довольно часто дружески подшучивали над ним, но он оставался верея себе:
Не могу, понимаешь, без усов, в них вся моя сила! А без силы разве справишься с моими заботами? Всем все надо, не то жалуясь, не то пытаясь объяснить свою постоянную занятость, часто повторял он. Надо, понимаешь, всем, а спрос с одного начальника тыла. Думаешь, легко? Хочешь на мое место? Тушенки хочешь, а на мое место нет? Ай, как нехорошо, дорогой
Что верно, то верно. Хлопот у него было превеликое множество. И командир полка уделял работе тыла большое внимание, строго спрашивал с капитана Темирханова. Однако тыловики Евгения Ивановича отлично знали свое дело, трудились увлеченно, самозабвенно, благодаря чему подразделения, какая бы трудная обстановка ни складывалась, непременно вовремя обеспечивались всем необходимым. И, прямо скажу, слово «тыловик» у нас в полку всегда произносилось с большим уважением.
На этот раз тыловики тоже оказались на высоте. К назначенному сроку было получено и подвезено всевозможное имущество, боеприпасы, горюче-смазочные материалы, продовольствие. Во всех дивизионах побывали специалисты-ремонтники во главе со старшим техником-лейтенантом М. И. Ивановым и техником-лейтенантом И. Н. Хомяковым. Они тщательно осмотрели орудия и тягачи, на месте устранили мелкие неисправности. Словом, все делалось для того, чтобы успешно действовать в предстоящих боях.
В те же дни дивизия, в том числе, разумеется, и наш полк, пополнялась личным составом. В основном приходили молодые, необстрелянные бойцы. Большая часть из них направлялась в стрелковые подразделения, которые в последних боях понесли серьезные потери. Пришло пополнение и к нам, артиллеристам. И это было очень кстати. Ведь у нас тоже в каждой батарее, почти в каждом расчете не хватало людей, причем во многих уже довольно давно.
Как же ухитрялись мы неплохо воевать при таком некомплекте личного состава? Получалось это потому, что чуть ли не каждый красноармеец, сержант владел несколькими артиллерийскими специальностями. В бою наводчик мог заменить командира орудия, заряжающийзанять место наводчика, подносчик снарядовместо заряжающего и так далее; Стало уже как-то привычным, что в иные моменты надо трудиться за двоих, а то и за троих.
Может показаться странным, но особенно тяжело приходилось артиллеристам даже не в те моменты, когда они вели огонь по противнику. Я, разумеется, имею в виду не нервные, психологические, а чисто физические нагрузки. Трудней всего, пожалуй, приходилось при смене артиллерийских позиций. Я уже писал о том, что полк получил замечательные тягачи. Они здорово помогали нам при переброске артиллерийской техники на более или менее значительные расстояния. Тут они были незаменимы. Но часто обстановка складывалась таким образом, что машины попросту не могли подойти к пушкам. Действительно, попробуйте подогнать тягач, взять орудие на крюк, когда рядом рвутся мины и снаряды, свистят пули. Сразу же появится отличная мишень для врага. Потеряешь и тягач и пушку.
Поэтому-то в бою, когда необходимо было сменить позицию, переместить орудие на 200300 метров, его чаще всего перекатывали на руках. Вот тут-то особенно остро чувствовалась нехватка людей.
Сколько раз бывало, застрянет пушка в грязи и ни с места, хоть плачь. Еще бы одного-двух человек, глядишь, и вытащили бы. А их нет. Тогда два расчета наваливались на одно орудие. Нередко в такие минуты на выручку приходили бойцы стрелковых подразделений. Прибегут, невзирая на обстрел, дружно возьмутся, смотришьвот пушка уже и на новом рубеже. Знала пехота, что артиллерияих верный друг и помощник. Без ее поддержки и наступать и обороняться трудно. Потому и помогали.
Нелегко приходилось артиллеристам и при инженерном оборудовании позиций. У нас в полку, как и в других, существовал непреложный закон: прибыл на новое местосразу же окапывайся и тщательно маскируйся. Причем в первую очередь это касалось орудий. Какая бы погода ни была, как бы ни измотались люди на марше, не дожидаясь особых указаний, все дружно брались за ломы, кирки, лопаты.