Надо было, надо, надо
Коробов оперся о теплую землю руками, встал. Отряхнул мундир, брюки. Поправил каску с болтавшимся ремешком. Оглянулся Ничего не видел он там, на востоке Пошел, осторожно ступая, но глаза уже улавливали слабый отсвет неба на траве, угадывали густую темноту в ямах, воронках, различили цепочку вмятин от гусениц танка
Он увидел впереди темную неширокую полосу и понял, что это немецкая траншея На ее краю остановился.
Кто-то трудно дышал внизу, под сапогами Коробова.
Оу камраден! негромко сказал Коробов.
И это первое немецкое слово, которое он произнес в августовскую теплую ночь, словно отрезало Коробову дорогу назад Он знал, что уже не пойдет по темной шуршащей траве назад, не пойдет
Коробов присел, вглядывался в тьму на дне траншеи. Что-то белело там, потом эта робкая светлота исчезла И опять забелело это непонятное Голос молодой мужской голос проговорил там, внизу: «Найн найн мутти, найн»
Коробов спрыгнул в траншею.
Человек, лежащий на ее дне, убрал руку с лица.
Варум?.. Варум, мутти? пробормотал человек.
Коробов потрогал его за плечо.
Вас?.. О готт ихь
Немец сел, замотал головой без каски.
Э, камрад, ты так сладко спишь, сказал Коробов.
Услышав его, немец вздохнул, стал тяжело подниматься, пошарил рукой под ногами, взял автомат.
Собачье дело, я совсем пробормотал немец. Он приблизил свое лицо к лицу Коробова. Сказал встревоженно: А ты?.. Кто ты?!
Наместник господа бога. Не хватайся за автомат, славный воин фюрера. Где твой командир? Мне надо офицера, дружище.
О готт Немец нерешительно оглянулся, потом отступил от Коробова на два шага. Иди впереди!
Если ты будешь тыкать мне в спину своим автоматом, дружище, придется мне доложить офицеру, как ты стоишь на посту.
Иди! Сюда!
Коробов по четырем дощатым ступенькам спустился к двери блиндажа, нажал на нее ладонью Слабый огонек от свечки падал сбоку на лицо привставшего с нар человека в белой грязной майке.
Господин фельдфебель! Перебежчик! Задержан мною! Солдат щелкнул каблуками.
Фельдфебель смотрел на Коробова.
Зальцман, ты всегда был идиотом. Проваливай со своим перебежчиком к дьяволу в брюхо. Шлепни его. Марш!
Боюсь, вы сами идиот, господин фельдфебель, негромко сказал Коробов. Это вас не позднее сегодняшнего утра шлепнут, болван вы этакий.
Фельдфебель глянул на солдата.
Встаньте! подшагнул к нему Коробов. Мне нужен офицер! Часовые у вас дрыхнут, как шлюхи в борделях у Силезского вокзала! Встать, сволочь вы этакая!
Фельдфебель поднялся.
Ну? сказал Коробов. Изволили проснуться? Вы что совсем кретин, а?.. С каких это пор русские перебежчики говорят по-немецки, как я? Или вам не нравится, как я говорю, а?.. Надевайте китель, мой красивый друг, и ведите меня к офицеру. Порядочки в вашей замызганной роте Вы что команда дезертиров?
Сняв с гвоздя мундир, фельдфебель торопливо надел его, глянул на солдата (тот прятал ухмылку уж очень здорово распушил этот странный парень фельдфебеля).
Зальцман! Бегом к дежурному по батальону! Доложите, что задержан задержан
Перестаньте болтать! Коробов повернулся к двери. Идемте со мной, черт бы вас побрал!
Отставить, Зальцман Пойдете со мной.
Мне повезло, сказал Коробов. Встретил двух самых выдающихся идиотов во всем вермахте.
Они выбрались из траншеи, шли по траве. У блиндажа крикнул часовой:
На месте!
Это Манфред! сказал из-за спины Коробова фельдфебель. Доложи господину обер-лейтенанту К нему человек
Коробов прижмурился от света фонаря под потолком блиндажа Обер-лейтенант в шинели, подпоясанной ремнем, в каске стоял у маленького столика, застланного серым одеялом. Он был невысок, плотен.
Кто вы? сказал обер-лейтенант.
Я могу назвать себя, но это ничего не решит, господин обер-лейтенант.
Точнее?
Я должен увидеть кого-либо из старших офицеров.
Вы немец?
Не имеет значения. Доложите обо мне старшему командиру.
Обер-лейтенант переглянулся с молча застывшим у двери фельдфебелем.
У вас есть документы?
На вашем месте я предложил бы гостю сесть.
Вы не гость.
Впрочем, вашим гостем я долго быть не собираюсь.
Это мы увидим.
Коробов подошел к широкой скамье у стенки блиндажа, отодвинул лежащую там солдатскую шинель, сел
Господин обер-лейтенант, немецкому офицеру можно понять, надеюсь, простую истину, что я не похож на проворовавшегося русского повара. Русские повара знают только два немецких слова «хенде хох» Дайте мне сигарету.
Усмехнувшись, обер-лейтенант достал из кармана брюк белую пачку сигарет, протянул Коробову
Сулима Дрезден сказал Коробов, разглядывая сигарету. Спасибо. Огонек?
Обер-лейтенант чиркнул зажигалкой, потом бросил ее на стол.
Вы берлинец? неожиданно спросил он.
Не помню. Вы очень любопытны, господин обер-лейтенант.
Вы же говорите на берлинском диалекте, молодой человек. Я шесть лет преподавал немецкий язык в Веддинге
Я русский.
Вы храбрый парень, черт побери
Докладывайте вашему начальству: с русской стороны явился человек, который сейчас курит сигарету «Сулима» и находит, что это порядочная дрянь Доложите еще, что час назад этот человек прирезал в русской траншее какого-то прохвоста, ползшего со стороны немецких позиций. Высокий, блондин, на подбородке ямочка Может, по этому вшивому мундиру определите кто, а?.. Коробов, усмехнувшись, приподнял левый локоть.
Гейнц Вальтер?! вскрикнул фельдфебель.
Не ваш друг, фельдфебель? сказал Коробов.
Обер-лейтенант отшвырнул сигарету к двери.
Немедленно проверить, Манфред! Быстро!
Слушаюсь!
Очень, очень сожалею, что на вашем дежурстве эта сволочь решила удрать к русским, господин обер-лейтенант, сказал Коробов. И вообще, мое появление вам не доставило, боюсь, особого удовольствия. Звоните начальству, мне надоело кормить вшей хозяина мундира
Странного перебежчика командир дивизии генерал-лейтенант Бремер принял в девять часов утра.
Генерал надел пенсне, посмотрел на лист синеватой бумаги, лежавшей перед деревянной чернильницей, это был рапорт командира пехотного полка о дезертирстве ефрейтора Гейнца Вальтера и переходе с русской стороны человека, назвавшегося лейтенантом Владимиром Коробовым
С вами, господин лейтенант, будет беседовать оберфюрер СС, сказал генерал. Придется вам подождать
Как вам угодно, господин генерал, негромко проговорил Коробов. Ваши солдаты угостили меня кофе, даже одолжили бритву и не пожалели нового лезвия А если быть откровенным, я боялся, что меня пристрелит первый же немецкий солдат Простите, господин генерал, вы сказали, что со мной будет беседовать оберфюрер Я не разбираюсь в чинах Это ведь не армейское звание, господин генерал?
Стариковские усталые глаза генерала смотрели на худое мальчишеское лицо перебежчика
Оберфюрер СС соответствует званию полковника, господин лейтенант Сколько вам лет?
Двадцать, господин генерал.
Мда В двадцать лет легко совершаются роковые ошибки Вы курите? Прошу
Коробов привстал в кресле, дотянулся рукой до коробочки сигарет, что лежала рядом с бронзовой пепельницей. Улыбнулся.
Спичек у меня нет, господин генерал
Генерал медленным движением руки достал из кармана кителя никелированную зажигалку, протянул Коробову.
Благодарю, господин генерал.
Мне было двадцать лет, когда я впервые увидел русского офицера В августе четырнадцатого года Он командовал разъездом драгун Он отстреливался от моих солдат, потом Он покончил с собой последней пулей Его револьвер я подарил своему младшему брату, когда лежал в лазарете
Вы осуждаете меня, господин генерал? сказал Коробов, потушил сигарету о пепельницу. Что ж поделать, так вышло Я не мог заставить себя вернуться в окоп, где где встретил вашего ефрейтора
Молодой человек Я просто думаю о тех далеких временах, когда мне было двадцать лет Вам не надо нервничать, молодой человек. Вам будет трудно говорить с оберфюрером Вальдманом
В кабинет, не постучав (это сразу отметил Коробов), вошел очень высокий офицер в сером плаще, за ним, виновато улыбаясь, еще один офицер в черном мундире.
Коробов встал, чуть помедлив, вслед за генералом, который отодвинул стул, пошел навстречу гостям
Рад видеть, генерал, сказал офицер в плаще. Он пожал генералу руку, снял фуражку черную, войск СС. Глянул на Коробова. Чистюля. Побрит. Очень характерно, генерал, а?..
Пожалуй, мой дорогой Вальдман, усмехнулся генерал. Впрочем, я плохо разбираюсь в психологии перебежчиков и вообще лиц вашего служебного интереса Прошу, господин оберфюрер. Садитесь, штурмбанфюрер.
Оберфюрер Вальдман, как понял в эти минуты Коробов, был наверняка важной персоной для генерала, а вот пожилой офицер в черном мундире, надо было полагать, вероятней всего из дивизионной контрразведки, на генерала он поглядывал с виноватой улыбочкой
Садитесь, Коробов, сказал оберфюрер. Ну, вот, по вашему лицу видно, что вы удивлены я запомнил вашу фамилию. А? Все русские считают господ фрицев круглыми идиотами И вы тоже. А, Коробов?
Сказано это было весело, напористо, и сам оберфюрер СС посмеивался, резко подвинул кожаное кресло поближе к креслу, в котором уже сидел Коробов, распахнул плащ, но почему-то не снял.
«Сейчас закинет ногу на ногу» подумал Коробов, но оберфюрер протянул длинные ноги в чуть пыльных высоких сапогах, и у Коробова от того, что не угадал движения этого Вальдмана, заныло где-то в сердце
Он смотрел в лицо Вальдмана совсем еще молодое, свежебритое, немного, пожалуй, полноватое, но и это «шло» ко всему облику оберфюрера
Ну-с Владеет немецким. Удар ножа по шее христианина отнюдь не простая штука, но господин Коробов И на немецкого генерала он смотрел с усмешкой, а?.. Сигарету не докурил Вы сказали господину Коробову, что я хотел посмотреть на него, генерал?
Виноват, устало улыбнулся генерал.
Вас переучили, Коробов, сказал Вальдман.
Я всегда старался быть не последним, господин оберфюрер.
Не последним где?
В средней школе имени Маяковского, город Ереван, господин оберфюрер. И в семьсот сорок третьем взводе Тбилисского артиллерийского училища тоже
Биографию вы, надеюсь, не откажетесь написать, и поподробнее, господин первый ученик. А сейчас мне нужны только короткие ответы. Только короткие.
Слушаюсь, господин оберфюрер.
Не сошлись характерами с Советской властью?
К власти никаких претензий.
Уголовно наказуемые деяния?
Представлен к ордену Красной Звезды девять дней назад.
Вальдман засмеялся.
Поздравляю Беру свои слова о том, что вас переучили, назад. Вас отлично выучили. Кто?
Короткого ответа, к сожалению, дать не могу, господин оберфюрер.
Ну, не скромничайте, Коробов. Итак?
Моя мать внучка генерал-губернатора Одессы графа Толмачева.
Вальдман чуть нахмурился Закинул ногу на ногу
И тут Коробов не удержал улыбки
У меня еще пять свободных минут, Коробов. Только пять. Вы понимаете?
Да, господин оберфюрер, спокойно сказал Коробов.
Вы считаете себя гм, да, очевидно Граф Толмачев, а?
Так точно, господин оберфюрер.
Допускаю. Быть графом это уже кое-что, а, Коробов? То, что вы смелый молодой человек, доказательств не требует. Но я вижу, что вы способны и поиграть со смертью, а, граф?
Осмелюсь сказать, господин оберфюрер, что к графскому титулу я не против присоединить и четыре поместья, которые принадлежат мне по праву. Несколько тысяч гектаров Одесской области. А получить их из рук Советской власти, само собой разумеется, я не мог Я выбрал путь, совпадающий с путем германской империи
Не надо громких слов. Я беру вас с собой. Мы побеседуем поподробнее. Благодарите генерала Бремера за гостеприимство, граф.
Коробов посмотрел на генерала, тот улыбнулся.
Дайте мне глоток водки Шнапса, господин генерал
Вальдман захохотал.
Вы отличный парень, Коробов, черт побери! Одно неясно кто вас учил немецкому языку?..
Маленькая берлинка Эми, господин оберфюрер.
ГЛАВА ПЯТАЯ
00.17. 19 апреля 1945
КОМАНДАРМ
Забыл, как называется та улица Когда же я чаевничал у Воронова? Девятого марта. Девятого марта тридцать седьмого года. Странно, день помню, а вот как называлась та мадридская улица запамятовал
Николай Николаевич пил чай, сахарок грыз был какой-то домашний, простецкий, да, да, посмеивался, когда эта славная переводчица м-м-м Тася? Да, Тася Жаловалась, что, наверное, во всем Мадриде нет ни одного самовара, и она готовит чай в большом чугуне. Она тоже налила себе кружку, очки у нее запотели
Вернемся, Сергей, в Белокаменную будем чаи гонять до изумления, сказал Воронов. Это Алексей Толстой словечко любит «до изумления». Ты Алексея Николаевича любишь?
Телегина я люблю.
Ну, это я понимаю. Ты же сам как Телегин, русак ядреный, настоящий Вот и паникуешь ты, братец, сейчас точно как твой Телегин.
Не думаю, Николай Николаевич.
В самом истинно православном духе ты душеньку свою сейчас ремешком, ремешком постегиваешь Ну, побили итальянцы твою любимую Пятидесятую бригаду, ну, потопал ты километров пятнадцать по Французскому шоссе, унося от итальянцев ноги Все правильна, друг Сергей. И оборона наша ни к черту, и твоим орлам траншеи рыть в грязной земле гордость испанская не позволяет. И то, что на фронте в пятьдесят километров оборону держат какие-то девять батальонов Все верно. А вот выводы у нас с тобой разные, Сергей
Я не знаю вашего вывода, Николай Николаевич.
Мой вывод прост. Сегодня республиканцев побили, крепко побили, а завтра их уже не побьют, завтра они научатся бить итальянских щеголей насмерть, научатся, это тебе старый, черт дери, солдат говорит!
Воронов опять налил себе чаю, на меня поглядывал.
Остановили ведь итальянцев парни из Одиннадцатой интернациональной? Остановили. Даже при всей этой неразберихе, разболтанности, недисциплинированности, но остановили! Нет, Сергей, паниковать нам с тобой никак не гоже, ну никак Выпей-ка еще чашечку, выпей Телегин.
Девятого марта тридцать седьмого года Давно все это было, давно Сегодня у меня не девять батальонов Все будет хорошо, должно быть хорошо!
Седьмая ударная будет на том берегу Одера, этого проклятого Одера
Нет, совсем не напрасно мы шли тогда, в дождливый мартовский день, по земле Испании, нет, не напрасно
Все будет хорошо.
ГВАРДИИ РЯДОВОЙ
Наградной лист оформить для ротного гиблое дело
Борзов (портянки сушил у печки) глаз прижмурил
Венер мужик боевой, отчаюга, да грамотешка слабовата
В блиндаже дыхнуть нечем, жарища, а у Венера все пуговицы на воротнике гимнастерки застегнуты, преет над теми листами.
Сперва над трофейной немецкой тетрадкой колдует: слово напишет и чирк карандашом по нему, второе напишет опять не соответствует
Без дружка, парторга Ивана Ивановича, труба Венеру Бывало, Ванька сядет, папироску в зубы, карандаш по бумаге так и летает Потому дар человеку Вот уж из госпиталя Ванька вернется, тогда Венеру с наградными листами управиться, в батальон представить проще репы
Вроде накатал, мученик, а?..
В душу Гитлера, бормотал Горбатов. Развели писанины хуже конторы райпотребсоюза
На Малыгина подаешь, Кузьмич? сказал сочувственно Борзов.
На него Пшенник еще, а ордена не дать нельзя.
Парнишка хороший, Венер Кузьмич. Не грохни он по тому «тигру» гранатой от первого-то взвода ошметки б полетели, точно.
Ну-к, послушай, Николаич, как тут чего
Да я в документациях
Ты в смысле, как точно я излагаюсь тут Значит, так Представление В бою под нас. пунктом Егерсдорф в составе второй роты первого батальона, отражая контратаку семи танков и трех самоходок противника, гвардии рядовой Малыгин Федор Федорович, свято выполняя свой долг воина-освободителя, по личной инициативе выдвинулся на сто метров от первой траншеи, где мужественно встретил подходящий фашистский танк «тигр» ударом связки гранат и вывел его из строя