Точное слово? Ну что же, ответ будет, пожалуй, тоже точным Я служил у Малиновского А Родион, видишь ли, из тех людей, которые спят спокойно, если в их подчинении не дураки.
А ты спокойно спишь?
Представь.
Так, вывод ясен Маленькую толику в причине спокойного почивания могу, следовательно, и я принять на себя?
Можешь.
Благодарю. Но тогда уж позволь слово сказать, Сергей Васильевич.
Оправдываться все-таки будешь?
Нет. Обвинять.
Кого же?
Тебя, Сергей Васильевич если разрешишь, разумеется
Они помолчали. Никишов положил потухшую папиросу на зажигалку.
Слушаю, Евгений Николаевич.
Спасибо Для начала позволь вопрос Сколько раз был у тебя за последнее время маршал?
Никишов поморгал, улыбнулся.
Маршал? Гм Трижды. Да, три раза приезжал Константин Константинович
А сколько визитов командарма-семь я могу насчитать в дивизию?
Никишов взял недокуренную папиросу, чиркнул зажигалкой, но огня не было.
Чертова техника
Волынский полез в карман полушубка, достал коробок спичек.
Возьми расейскую старинушку, надежней
Они закурили. Молча смотрели друг на друга. За узким щелью в полметра оконцем блиндажа прошагали чьи-то сапоги. Человек спросил у часового при входе: «Гвардии полковник здесь?» «С командармом они толкують, товарищ гвардии подполковник, приказано никого не пускать», ответил часовой. «У меня срочное дело!» «Не могу знать. Командарм шибко злой, товарищ гвардии подполковник».
Афанасьев? сказал Никишов.
Успеет, сказал Волынский. Злой командарм шибко злой А это я должен быть шибко злым на тебя, Сергей Васильевич, я Без малого месяц не был у меня командарм. Месяц! А почему? Возможности не было? Исключено. Во всех дивизиях не раз был, вся семерка знает, что ты не охотник отсиживаться в штабе, а вот в нашу дивизию как заколдовали Почему? А потому, что опасался генерал-полковник Никишов, как бы не подумала чья мудрая голова: опять командарм к Волынскому направился, днюет и ночует у своего, так сказать, дружка закадычного, за старые дела добром платит, за Ладогу Плоха ли жизнь у комдива, если за него сам командарм думает, за ручку того счастливца водит. А счастливчик счастливчик спать спокойно не может, да, не имеет он такого роскошного сна, как командарм, потому что трудно ему в считанные дни взять дивизию в свои руки, это ведь не полком командовать в обороне под Ладогой Ошибаюсь виноват, а не ошибаюсь Только чувствую нет здесь ошибки, Сергей Васильевич, нет.
Волынский медленно застегивал крючки полушубка.
Женя помню, как ты тогда в сорок третьем сам настучал на машинке приказ, две лычки на погон мне подарил Помню, верь Мне те лычки дороже, чем теперь лишняя звезда на погон.
Невелик подвиг на машинке настучать приказ, сказал Волынский, никак не нащупывая на полушубке петли, чтобы зацепить крючком.
Перестань.
Позволь папиросу? Кончились мои трофейные Волынский бросил в пепельницу скомканную пачку сигарет.
Никишов достал портсигар.
Ладожский еще? Волынский улыбнулся. А я думал, что ты уж золотой себе завел
С брильянтами Никишов нахмурился. Виноват, выходит, перед тобой крепко, брат Евгений. Виноват Чертова штука жизнь. Где-нибудь да споткнешься Забыл я, как самому туго приходилось, когда армию доверили, забыл.
Волынский покашлял.
Слишком крепкие куришь, Сергей Васильевич. А я вот на эрзацы перешел Дрянь да не страшно, по две пачки в день тяну
Ну что ж, начнем, как говорится, новую страничку в житии святого Сергия, который оказался сукиным сыном.
Да брось, Сергей! Черт меня за язык дернул
Не утешай. Ладно. Наговорили предостаточно. Надо дело делать. Будем считать, что я кой-чего усвоил.
Сергей Васильевич, право
Вот что, отец-командир. Дивизию еще на сутки попридержу во втором эшелоне. Доложишь комкору. Отдохнет народ готовься со всем корпусом на главное направление, пойдешь на самом горячем месте, учти Данциг будем брать постараюсь быть поближе к дивизии. Не возражаешь?
Волынский засмеялся.
Никак нет, товарищ командующий.
Очень хорошо. К комкору претензии есть? Сработался?
Старик башковитый, только вот слишком изящным стилем, бывает, по рации с нашим братом, комдивами, изъясняется Но мы на старого драгуна зуб не точим, мужик славный, с таким воевать можно, Сергей Васильевич.
Приятно слышать.
Афанасьев там ждет. Волынский оглянулся на дверь.
Он не успел встать поднялся Никишов, подошел к двери, открыл. Смуглое, обветренное лицо гвардии подполковника Афанасьева было таким странным, что Никишов вздрогнул.
В чем дело, Семен Андреевич? Заходите.
Низенький гвардии подполковник закрыл дверь.
Товарищ командующий разрешите
Да вы что больны? Нехорошо? Никишов, нахмурившись, глянул на вставшего Волынского.
Афанасьев протянул командарму правую руку, в которой была свернутая трубочкой синяя бумага.
Мне?.. Никишов взял бумажку, развернул.
Карандашом на листке какого-то медицинского бланка неровные строчки.
«Дорогой Сергей Васильевич! Извините, что беспокою. Не повезло мне немножко. Была на батарее, перевязывала раненого солдата, попала на обратном пути под артналет. Рана легкая, в левое плечо, но могут эвакуировать в тыл, боюсь. Если вы попросите начальника медсанбата, могли бы оставить здесь. Очень прошу, дорогой Сергей Васильевич!
Никишов перевернул бумажку, подергал ее за концы, глянул на Волынского.
Вот ты не волнуйся Сильва пишет
Волынский прочел записку, медленно перегнул ее пополам, провел пальцами по сгибу.
Сергей Васильевич Она ведь Она ушла от меня Три месяца уже Вот у Афанасьева в полку
Ушла?!
Никишов подошел к столу, взял папаху.
С ума вы сошли с Сильвой. Нет, это
Это просто означает, что Сильва послала меня к черту. Я думал, знаешь о моем семейном счастье
Никишов посмотрел на Афанасьева.
Где она?
Отвез Сильву Грантовну в медсанбат дивизии, товарищ командующий. Она очень очень просила она, товарищ командующий Вас хотела повидать.
Едем. Никишов глянул на Волынского.
Извини, Сергей Васильевич, я не могу Не могу.
Никишов отвернулся, надел папаху.
Такое она не простит, Евгений
Афанасьев раскрыл дверь.
25
У молоденькой медсестры не хватало верхнего зуба. Никишов смотрел на дрожавшие губы девушки, потом отвернулся. Услышал она прикрыла дверь, и по коридору глухо зашлепали войлочные подошвы медсестра побежала за начальником медсанбата.
В светлой, в четыре окна, комнате совсем недавно, видимо, был кабинет директора гимназии. На правой стене висела большая картина в лакированной раме. Белый длинношеий конь поднял ногу, на ярко-зеленой траве лежала под копытом шапка суворовского фанагорийца. Черный мундир всадника был распахнут, узкое лицо смотрело из-под черной треуголки
Никишов расстегнул бекешу, снял папаху, бросил на коричневое кожаное кресло перед широким письменным столом, накрытым накрахмаленной простыней.
Товарищ командующий Медико-санитарный батальон занимается по распорядку дня Тихий женский голос заставил Никишова повернуться к двери.
Помешал я вам, Эсфирь Матвеевна Никишов виновато улыбнулся низенькой полной женщине в белом халате, в белой шапочке на рыжеватых, с кудряшками волосах.
Рукопожатье Эсфири Матвеевны было крепким, она не отпустила ладони командарма, а легонько прикрыла своей ладонью его запястье.
Сергей Васильевич Нехорошо Пришлось ампутировать руку Делали переливание крови, но
Она же писала, что
Это я, Сергей Васильевич Она просила, и я Сергей Васильевич, я вас не пущу, на вас лица нет Нельзя вам, ради бога, у вас же больное сердце!
Эсфирь Матвеевна отпустила руку Никишова.
Где она?
Эсфирь Матвеевна молча смотрела на командарма Медленно подошла к шкафу со стеклянной дверцей, достала оттуда халат. Никишов снял бекешу, набросил на кресло, где лежала папаха.
Позвольте, Сергей Васильевич Эсфирь Матвеевна хотела помочь Никишову надеть халат, но командарм справился сам, застегнул все четыре белые пуговицы.
Никишов пошел за Эсфирью Матвеевной по длинному коридору. На коричневой двери стеклянная табличка «VII класс», готические буквы посверкивали совсем свежим золотом
Эсфирь Матвеевна вошла в дверь, оглянулась.
Одну секундочку, Сергей Васильевич.
Поверх белой шапочки Эсфири Матвеевны Никишов увидел ряд спинок кроватей голубого цвета, белые табуретки перед ними.
Неслышно ступая войлочными туфлями, Эсфирь Матвеевна свернула к пятой от двери кровати.
Сергей Васильевич
Никишов шагнул в дверь.
Карие глаза улыбнулись ему так знакомо.
Сильва Никишов нагнулся, поцеловал ее лоб.
Она у нас молодец, сказала Эсфирь Матвеевна. Я не буду мешать. Вот табуреточка, Сергей Васильевич
Да, да, торопливо сказал Никишов.
За его спиной мягко прикрылась дверь.
Сережа на эту сторону здесь рука, сказала Сильва спокойно, но Никишов почувствовал, что не может подняться с табуретки: боль в сердце ударила резко. Он несколько секунд сидел, не различая лица на подушке Потом оно снова выплыло из тьмы.
Пересядь Сережа
Никишов встал, перенес табуретку.
Голубоватое суконное одеяло прикрывало маленькое тело Сильвы до подбородка, оно слабо шевельнулось справа, у коленей Никишова.
Возьми руку Сережа
Никишов сел, осторожно погладил концами пальцев то место на одеяле, которое шевельнулось снова.
Хотела тебя обнять всегда хотела Сережа не обниму теперь всегда хотела
Сильва
Тогда в блиндаже, на Ладоге, помнишь?.. Нес меня на руках, и я я думала, Сережа А ты сказал спокойной ночи ты сказал Умру, я знаю Так хотела, чтобы обнял меня тогда очень крепко обнял Так хорошо вижу тебя Помнишь, когда ты на Ладоге И я сказала, что поеду с тобой в Ереван Помнишь?.. Ты садился на лошадь, ну, тогда у штаба, ехать во вторую роту И я увидела тебя Я умру Я хочу, чтобы ты жил долго долго живи, Сереженька, долго
Сильва, маленькая
Никогда никогда не обнимала Евгения, никогда Слышишь? Никогда не обнимала, слышишь?..
Ты поправишься. Ты поправишься и Сильва.
Я умру. Сережа Не хочу об этом. Я хочу о тебе господи, как хорошо, что я могу тебе все могу сказать Ты уехал с проклятого болота мне было очень плохо Нельзя обмануть душу, нельзя А я обманывала Я никогда не буду тебя обнимать, но я тебя люблю Ты слышишь, Сергей? Ты прости, что сказала Евгений знает, что я тебя Знает Я во сне говорила «Сережа» Нехорошо это, плохо это, когда рядом человек, а ты не любишь его Но я ничего не могла изменить, Сережа Поцелуй меня и уходи Я не могу Пожалуйста
26
Санитарка заплакала. Никишов смотрел на нее. В коридор вышла Эсфирь Матвеевна, сняла белую шапочку.
Двенадцатая палата, за вторым-то идите! крикнул кто-то в конце коридора.
Попрощайтесь Сергей Васильевич, сказала Эсфирь Матвеевна.
27
Желтый свет ручного фонарика едва угадывался на тропе, утоптанной по снегу. Никишов шел за оперативным дежурным по штабу дивизии Волынского, майором в длинной шинели.
Обрежьте балахон, сказал Никишов.
Слушаюсь, товарищ командующий, сказал майор и подумал: «Выпил командарм, точно, я сразу догадался, когда он в землянку вошел А говорят ни капли не принимает».
Двадцать сантиметров прочь, сказал Никишов.
Слушаюсь! Не успел подогнать по уставному положению, виноват, товарищ командующий.
Бросьте болтать, Энгельгард, сказал Никишов, и майор улыбнулся, благо было темно: память-то у командарма Ведь он узнал фамилию майора только пять минут назад, когда слушал рапорт.
Здесь, товарищ командующий, тихо сказал майор, и свет фонаря упал на маленькую, в четыре ступеньки, лесенку, прислоненную к задней стенке фургона на «ЗИС-5».
Свободны, Энгельгард.
Слушаюсь!
Желтое пятно от фонарика майора скрылось за темными стволами сосен Никишов вздохнул, поднялся на две ступеньки, постучал кулаком по фанерной дверце, и неожиданно гулкий звук вспугнул тишину.
Какого дьявола там? Голос Волынского был резок. Входите!
Толкнув дверь, Никишов перешагнул высокий, в полметра, порог фургона.
При ярком свете лампочки под голубым потолком увидел: женщина совсем девчонка гимнастерку в руках стиснула Евгения гимнастерка, с орденами а, подворотничок подшивала эта
Волынский в сером свитере поднялся с топчана.
Садись гостем будешь, сказал глухо.
Никишов подшагнул к маленькому столику, тяжело уперся о него руками
Послушай, Сергей, сказал Волынский. Сядь, Сергей
Любовь Мерзко это Убирайтесь У него жена у него умерла а вы здесь Уходите
Никишов снял папаху, уронил к сапогам.
Ему плохо! вскрикнула девушка.
Волынский усадил Никишова на топчан, поднял папаху, встряхнул зачем-то
Женя умерла она
Волынский зажмурился.
Сильва умерла, сказал Никишов.
Молчи молчи, Сергей.
Ему надо лечь, сказала девушка.
Сильва умерла
Никишов уснул.
Он шагал по улице. Он знал, что эта улица в Новороссийске. Рядом шел отец и вел за руку маленькую черноглазую девочку. «Папа, как ее звать?» спросил Никишов. Отец засмеялся. «Ты же генерал, Сережка, зови-ка меня батей» сказал он. «Папа, ты выдумываешь, у нас давно уже нет генералов, папа!» засмеялся Никишов. Было очень жарко на улице, длинной и узкой, и какие-то странные дома с красными и зелеными черепичными крышами стояли на этой улице, и над балконами, над парадными подъездами свисали белые флаги. «Папа, ведь в революцию были красные флаги, а почему здесь белые, папа?» сказал Никишов, вытирая кулаком глаза, которые ело от пота, было очень жарко на этой узкой улице с белыми флагами. «Папа, как зовут эту девочку? Почему ты мне не говоришь, папа?» Девочка засмеялась, вырвала ладонь из руки отца. «Я не знаю, чудак Откуда же мне знать?» сказал отец. «Меня зовут Инесса», сказала девочка и, попятившись, спряталась за ствол дерева, которое стояло почему-то посредине брусчатой мостовой. Отец, смеясь, уперся ладонями в дерево, ствол качнулся и стал медленно, очень медленно падать. «Папа! Не надо, папа!» закричал Никишов и вдруг увидел девочку. «Идем, ну идем же», сказала девочка. Дерево все еще падало, а отца не увидел Никишов. «Папа!» закричал он. «Ты будешь один, я тоже уйду», сказала девочка. Никишов смотрел, как падало дерево, подминая ветви. «Не надо!» закричал Никишов, но девочка вошла под ветви. Он прыгнул, вытягивая вперед руки, но дерево все клонилось, все клонилось ветвями к брусчатке, Никишов видел сквозь ветви белое лицо девочки, очень белое лицо в капельках пота. «Иди ко мне!» закричал Никишов, и девочка сказала: «Ты будешь один». Никишов заплакал, но уже ничего не было видно в ветвях. Они упирались в брусчатку, и дерево перестало падать. «Инесса! Я пойду с тобой! Инесса!» закричал Никишов, ломая руками ветви. И сквозь них увидел стояла на крыльце, широком каменном крыльце, черноглазая девочка, нет, девушка в серой шинели, в шапке, смотрела на Никишова. «Галя, Галя Чернова» подумал Никишов.
Галя пробормотал во сне командарм.
Надо врача, сказала Галина.
Нет, нельзя, сказал Волынский. Ты не знаешь Сергея, а я знаю.
Он хороший.
Ты посиди, Галя. Я вернусь через час. Посиди.
Я с тобой.
А ты знаешь куда я? У Волынского дрогнули губы.
Я хочу попрощаться с нею.
Не плачь.
Я с тобой.
28
Оперативный дежурный майор Энгельгард уже третий раз вышел из блиндажа, где по приказанию гвардии полковника Волынского собрались командиры полков и начальники служб штаба дивизии, но «хозяин» (как по привычке говорил майор о комдиве) все еще не приезжал.
Краснощекое, пухлогубое, совсем еще мальчишеское лицо гвардии майора было сейчас в меру озабоченным (вчера гвардии майору впервые доверили высокие обязанности оперативного дежурного по штабу дивизии), в меру строгим (майорские погоны только вторую неделю носил Энгельгард), но, пожалуй, явственнее всего виделось на его лице чувство уязвленного самолюбия