И еще одно кажется странным чехословацким добровольцам. Ни в одном польском документе не появилось даже упоминание о чехословацком правительстве. Как будто чехословацкий легион был делом только одного польского верховного командования. Но зачем сейчас препираться по этому поводу? Сейчас главное создать боеспособную часть, а потом будет видно, что делать дальше.
Интерес к чехословацкому формированию на польской территории велик. В него изъявляют желание вступить поляки чешской национальности, а также чехи и словаки, проживающие в балканских странах. Генерал Прхала, расположившийся со своим штабом в вилле неподалеку от лагеря, хотел прежде всего создать смешанную бригаду, состоящую из четырех пехотных батальонов, артиллерийского дивизиона, роты, связи и саперной роты. Имеется в виду, что наряду с этой бригадой будет сформирована еще одна из балканских славян и польская добровольческая бригада. Эти три бригады составят славянский армейский корпус под командованием Прхалы.
Между тем обстановка складывалась благоприятно. 3 сентября гитлеровской Германии объявили войну Англия и Франция державы, которые менее года назад подписали Мюнхенский договор. Теперь они пожинали горькие плоды своей политики умиротворения и задабривания фашистского хищника. Однако, как станет потом ясно, они все же не отказались от надежды направить гитлеровскую агрессию на Восток. Гитлер видел всю подноготную ведущих политиков этих стран, когда комментировал их объявление войны следующими словами: «Это еще не означает, что они будут воевать».
Война, которую объявили правительства Англии и Франции, войдет в историю под названием «странной». Фельдмаршал Манштейн напишет о ней в своих послевоенных мемуарах: «они спокойно наблюдали за уничтожением Польши своего союзника». Все это должно было произойти в ближайшие дни.
А пока что чехословацкие бойцы, разместившиеся в учебном лагере Лесна, под руководством Свободы с огромным желанием принялись за военное обучение. К этому времени они получили небольшое количество старых винтовок, несколько пулеметов и еще кое-какое вооружение. Ярошу и Шмольдасу выдали телефонные аппараты, провода, кабели, зуммеры для обучения личного состава азбуке Морзе. По программе занятий, разработанной для связистов, им предстояло обеспечить внутри лагеря телефонные сообщения. Шмольдас записал в своем дневнике:
«5 сентября, вторник. В середине дня меня послали за телефонным оборудованием для нашего лагеря. Вернулся только в 15 часов. Вечером тянули по лагерю телефонные провода.
6 сентября, среда. Утром я получил оставшуюся часть оборудования и мы приступили к его установке. Вечером телефонная сеть была в основном готова.
7 сентября, четверг. С самого утра чиним телефонные аппараты, но они настолько стары и поломаны, что наше занятие кажется бесполезным.
8 сентября, пятница. Во второй половине дня нам привезли новые аппараты, кабель и пулеметы. Мы сразу подключили новые аппараты, и телефонная связь между подразделениями и штабом начала действовать.
9 сентября, суббота. Утром меня послали в штаб бригады исправить телефон. Исправленный аппарат снова вышел из строя и мне пришлось идти туда второй раз. Вечером дежурный по лагерю поднял нас по пожарной тревоге, но оказалось, что никакого пожара не было.
10 сентября, воскресенье. В первой половине дня занимался составлением плана занятий. После обеда прошлись по округе, здесь великолепные леса».
События развивались быстрее, чем предполагали официальные польские органы, которые отвечали за вооружение и обучение легиона. Польский фронт рушился, как ветхий домик, подмытый бурными потоками разлившейся реки. Чего стоят героические контратаки уланов с обнаженными саблями, если их десятками и сотнями вместе с конями косят танковые пулеметы? 9 сентября немцы прорвались к Варшаве. В лагере возникло беспокойство. Чехословацкие бойцы поняли, что они уже не дождутся ни оружия, ни обмундирования. 11 сентября около полудня в кабинет подполковника Свободы в Лесне вошел польский офицер для связи с чехословацким легионом майор Смотрецкий. Он сообщил, что неблагоприятное развитие обстановки на фронте требует эвакуации лагеря. Ситуация складывалась действительно угрожающая. В тот день немецкая моторизованная пехота форсировала реку Буг и пыталась затянуть с востока петлю вокруг Варшавы.
На станцию Лесна подан товарный поезд, составленный большей частью из открытых платформ. Вся вторая половина дня ушла на сборы и погрузку. Лагерь пустеет, у штаба жгут бумаги и разный мусор.
Ночью к составу с большим грохотом прицепился паровоз. Через минуту, фыркая и спуская пары, он медленно потащил состав в неизвестном направлении. Ребятам было не до смеха. Они ежились на платформах за барьерами, холодный ветер пронизывал их обветшалую, легкую одежду. Искры, вылетающие из трубы паровоза, попадают им за ворот, на головы. Ночь действует на них тревожно и тягостно. Краснеют горящие огоньки сигарет. Временами откуда-то издалека доносится глухой гул артиллерийской канонады, а по небу над горизонтом бегают лучи прожекторов
Колеса поезда монотонно стучат на стыках рельсов. Поезд увозит чехословацких бойцов все дальше и дальше от родного дома. Их будущее остается пока все таким же мрачным и неизвестным.
Утром, когда уже совсем рассвело, приехали в Ровно. Совсем недавно их приветствовали здесь волынские чехи с букетами в руках. Теперь, конечно, ничего подобного не происходит. Перрон пуст, одни железнодорожники смотрят на них покрасневшими от бессонницы глазами.
В Кросно поезд стоит долго. К составу прицепляют новый локомотив. На соседнем пути остановился поезд с беженцами. По перрону идет вооруженный военный патруль. Офицер с новым ремнем и портупеей и солдат с винтовкой, стремящийся идти в ногу со своим начальником
Поезд идет дальше. Миновав лиственный лесок, он выскочил на открытое пространство и тут многие увидели появившуюся сзади темную точку.
Самолет!
Всем укрыться!
Ребята падают на пол, стараясь отыскать более безопасное место. Самолет с ужасным ревом пролетел сбоку над паровозом, взмыл вверх и после разворота стал пикировать на поезд. Все снова попадали и прикрыли головы руками. Очереди из авиационного пулемета вспороли насыпь рядом с вагонами. Грохот мотора ослабевает. Бойцы приподнимают головы, затем встают. Самолет уже стал едва заметной точкой на фоне серого неба. Кто-то кричит на пулеметчиков:
Что же вы не стреляли?
Зачем тогда таскать с собой эти безделушки?!
Волнение постепенно спадает. Поезд продолжает отмеривать километр за километром. Мелькают названия станций, которые напоминают чехам и словакам о боях чехословацкого легиона в период первой мировой войны, накануне Великой Октябрьской социалистической революции. Пройдет немного времени и реакционное командование ввергнет его в мятеж против Российского рабоче-крестьянского правительства.
Сарны. У старых легионеров посветлели лица. Некоторые с чувством гордости начинают рассказывать: отсюда уже совсем недалеко до Зборова. Что означает это слово, знает каждый чех. Летом 1917 года чехословацкая бригада наголову разбила там противостоявшую ей австрийскую часть. Легенды о ребятах из Зборова, пропитанные духом героизма, внушались предвоенной молодежи как моральный идеал патриотизма. Немалую роль сыграли они и в воспитании Отакара Яроша. Когда вагон, в котором ехал Ярош, поравнялся со зданием вокзала, он наклонился над боковой стенкой и нажал на спуск фотоаппарата. Снимок вокзала на память. Эта фотография сохранилась по сей день среди многих других, которые будто бы сделал Отакар Ярош в течение своего боевого пути. Многие годы о них никто ничего не знал, хотя свидетели тех лет и говорили, что Отакар носил с собой фотоаппарат и часто фотографировал. Снимки, сделанные Ярошем, считали потерянными.
И вот, к удивлению общественности, каким-то образом был найден альбом с фотографиями.
Возникает вопрос: когда же у Яроша возникла эта любовь к фотографированию? Брат Иржи о ней ничего не знает. Да и мать его не упоминает о любви сына к фотографированию в своих рассказах:
«Это был хороший и необыкновенно живой мальчик. Больше всего времени у него уходило на спорт. Тренировки, соревнования»
Да, об этом увлечении Яроша мы знаем, но все-таки, кажется, его интересы были гораздо шире и разнообразнее.
На учебу из-за усиленных занятий спортом у него не оставалось много времени, но сколько книг он прочитал!
«Мой сын заядлый и даже страстный читатель. Спросишь, бывало, у него: «Ты что, Отоушек, будешь сдавать экзамены по этим книжкам?» А он смеется. Сколько раз я просыпалась ночью и заставала его за книгой. Когда я начинала злиться по этому поводу, он брал фонарик и продолжал читать, укрывшись одеялом. Днем у него на чтение времени не было школа, спорт, помощь по дому»
Однажды мать прямо обыскалась восьмилетнего Отоуша. Появился он только к вечеру и в руках его красовался огромный букет из пшеничных колосьев. Оказывается, несколько часов он прилежно собирал на скошенном поле колоски, радуясь, какой красивый букет у него получается.
Ему, очевидно, нравилось доставлять людям радость, что свидетельствует о его сердечной доброте, с которой органически сочетались такие качества его характера, как старательность, деловитость, сознательность и необыкновенно развитое чувство вносить красоту во все, что делаешь.
«Помню, Ота собирал разные камешки. Он прикреплял их ко дну специальной коробки и у каждого камешка делал надпись. И почтовые марки он собирал, распределял их по темам и наклеивал в альбоме»
Хорошо, но когда же он начал фотографировать? Загадка. Может, в военной академии и во время службы в Прешове? Или уже в Находе? Но почему тогда никто из семьи не знает об этом? И почему не сохранилось ни одного снимка с того времени?
Когда Отакар бежал за границу, он не мог взять с собой много вещей. Маловероятно, чтобы он тогда прихватил фотоаппарат. В случае задержания на границе обеими сторонами его легко могли посчитать за шпиона. В Лиготке Камеральне фотоаппарата у него не было, во всяком случае, его товарищ Лишка ничего подобного у него не видел. В найденном альбоме нет ни одной фотографии, сделанной в этой деревне, хотя именно здесь у него было больше всего возможности фотографировать. Все свидетельствует о том, что фотоаппарат он приобрел в Польше и первые снимки сделал как раз на пути из Лесны на восток.
Перенесемся опять в те тревожные сентябрьские дни, когда поезд с чехословацкими патриотами и сотрудниками консульства и посольства, которые тоже ехали в этом поезде в отдельном вагоне, почти без остановок мчится на восток. Воронки от разрывов бомб вдоль железнодорожного полотна, обгорелые вагоны и разрушенные здания у станций, забитых перепуганными беженцами напоминают о близости фронта. Фашистские танковые колонны подошли уже ко Львову.
Неожиданно поезд стал тормозить, проехал вправо от того места, где две колеи пересекались метров сто, и остановился. Впечатление было такое, что машинист просто не знает, по какому пути ему ехать.
Вдали у Львова гремела канонада.
Поручик Шмольдас высунул голову из дверей крытого грузового вагона.
Где мы? Какого черта здесь остановились?
И тут он услышал грохот. Он приближался откуда-то сзади. Это поезд, понял он. Если машинист нас не увидит Представить картину, что будет в таком случае, он уже не успел. Сзади раздался резкий гудок. Потом повторился еще дважды. Сын железнодорожника, он знал, что это означает. Машинист паровоза включил экстренное торможение и теперь с тревогой ожидает, удастся ли ему избежать столкновения. А мы ведь в предпоследнем вагоне, так что если поезд в нас врежется, то от нас и мокрого места не останется.
Всем покинуть вагон! пронзительно крикнул он и выпрыгнул первым Он упал на насыпь и покатился под откос. В ту же минуту поезд дернулся, гремя сцеплениями, вагоны пришли в движение. Очевидно, машинист их поезда понял возникшую опасность. Вагоны катили все быстрее. Бедняга Шмольдас неуверенно поднимается вверх по насыпи. «Они же уедут!» Не чувствуя боли ушибленного плеча, ссадин, он лезет по насыпи на четвереньках, цепляясь за траву. «Подождите!» Забравшись на насыпь, он бросается вслед уходящему поезду. Он уже задыхается, но ему удается поравняться с дверью последнего вагона. Кто-то зовет его, но он никого не видит и только протягивает руку, ища, за что можно уцепиться. И тут он услышал:
Давай руку! Шмольдас почувствовал железную хватку, подпрыгнул и с помощью этой железной руки, поддержавшей его в воздухе, вскочил на подножку. Теперь он уже видит, что рука, вовремя помогшая ему, принадлежит Отакару Ярошу. Тот для большей уверенности схватил его другой рукой за пиджак и втащил в вагон.
Ну ты даешь, парень! Еще бы чуть-чуть
Шмольдас благодарно смотрит на него серо-голубыми глазами:
Спасибо, Ота!
Дневник Шмольдаса запечатлел некоторые характерные моменты их тогдашней жизни.
«11 сентября, понедельник. В первой половине дня занимались обычными делами в лагере. Затем неожиданно последовал приказ готовиться к эвакуации. Примерно в 6 вечера мы вышли из лагеря, а в полночь выехали из Лесны. Получил хороший нагоняй за неорганизованную погрузку оборудования.
12 сентября, вторник. В середине дня проехали Сарны, откуда 22 года назад наши отцы отправились к Зборову. Ночью мы остановились перед светофором и в нас чуть было не врезался другой поезд. Я выскочил из вагона, но все обошлось благополучно.
13 сентября, среда. Утром от Кросно свернули на Тарнополь, так как Львов уже занят немцами. Едва мы покинули Кросно, как на этот населенный пункт обрушилась немецкая авиация. Вечером прибыли в Тарнополь, но там настолько все было разрушено, что мы вынуждены были отправиться в Глубочек Вельки, где мы и расположились».
Да, все было именно так. Немецкие бомбардировщики полностью уничтожили тарнопольскую железнодорожную станцию. Дальше было ехать нельзя. Паровоз задним ходом отвел вагоны назад до станции Глубочек Вельки, расположенной примерно в 9 километрах от Тарнополя.
«Выходи из вагонов! Строиться по ротам и взводам!»
По приказу командира личный состав был размещен по домам и сараям. Штаб расположился в бывшей панской усадьбе. Выделенные из внутреннего наряда бойцы слушали у радиоприемника передачи польского радио. Поручик Ярош со Шмольдасом ускоренным темпом создавали телефонную сеть.
Штаб ожидал приказов польского военного командования в Тарнополе. Нервы у всех были напряжены до предела. Обстановка менялась каждую минуту, приказы противоречили один другому.
«14 сентября, четверг. Сегодня утром получил приказ провести телефонную связь, но в 9.00 получил новый приказ немедленно приготовиться к маршу, все оборудование уничтожить. В полдень этот приказ был отменен, так что нам вновь пришлось взяться за установку телефонного оборудования.
15 сентября, пятница. Утром было офицерское собрание, на котором поляки сказали нам, что если они не будут в состоянии нас вооружить, то пошлют нас в то государство, которое сможет это сделать. В полдень на нас был совершен налет»
С запада быстро приближался однообразный гул. Самолеты. Наши ребята и сельские жители выбегают из домов, задирают вверх головы.
Вот они!
Один, два, три
Построенные клином, бомбардировщики с надрывным звуком выплывали из туч.
Это не фашистские самолеты, говорит кто-то. Отличительные знаки на крыльях не разобрать, но они никак не похожи на свастику. Самолеты пролетают над селом, разворачиваются и с нарастающей скоростью возвращаются назад. Моторы ревут так сильно, что даже закладывает уши. От крыльев отделяются бомбы и летят вниз. Земля и воздух дрожат от взрывов. Слышатся испуганные крики женщин, причитания, плач. Бомбы падают на станционные постройки, железнодорожное полотно, попадают в поезд, который, к счастью, оказывается пустым, взрываются и между домами
Пулеметчик Витезслав Грюнбаум, согнувшись за своим станковым пулеметом, временно закрепленным на деревянной подставке, поймал в прицел цель и яростно жмет на спусковой крючок. В небо, пронзя воздух, несутся длинные очереди пуль. Заряжающий поддерживает прыгающую патронную ленту. Неожиданно пулеметчик резко сгибается, руки его отрываются от оружия и прижимаются к животу. Сквозь пальцы проступает кровь. Он падает и со стоном начинает кататься по земле.
Осколок бомбы располосовал ему живот. Он умер по пути в тарнопольскую больницу. Свидетели этого случая говорят, что его последние слова были такими: «Я знаю, что мне пришел конец. Жаль только, что я в него не попал». Первые жертвы. Гибель пулеметчика подействовала на всех угнетающе.