20 сентября, среда. Из Лешиановцев вышли в семь утра. И сегодня над колонной витает веселье. Дороги стали лучше. Вечером, когда мы вошли в Копичнице, где нас очень радушно встретили, настроение наше еще более поднялось.
21 сентября, четверг. Утром наша рота выступила первой. В 13 часов мы дошли до города Гусятин. Вечером часть группы повезли на поезде в Каменец-Подольский, наша рота осталась ночевать в Гусятине.
22 сентября, пятница. Утром прошлись по городу. После обеда, примерно в 13 часов, нас погрузили в вагоны и повезли в Каменец-Подольский. В 18 часов восточноевропейского времени мы достигли цели своего путешествия, оказавшись в старинном русском городке на территории уже собственно Советского Союза».
11
Древний городок на скалистом пригорке, возвышающемся над рекой. 22 сентября 1939 года. На улице опять строится колонна чешских и словацких военных эмигрантов. Одежда на них стала еще более неприглядной, на лицах написано недовольство. Поручику Ярошу стало как-то не по себе при мысли о том, что ему придется, как на плацу, командовать этими измученными и физически, и духовно людьми. Прямой и упругий, как прут молодого орешника, он встал посреди дороги и поднятием руки указал, где нужно строиться взводу. Мужчины нехотя поднимались с травы и становились в шеренги за его спиной. Некоторые из них роптали:
Опять топать?
От холма и до холма!
А ведь нас учили в школе, что поверхность Украины ровная, как стол. А нас наши офицеры водят по одним холмам!
Дана команда, и колонна пришла в движение. Вскоре подразделение, шедшее в голове колонны, вошло на улицу города. Бойцы в гражданской одежде вступили в город с понурым видом. Они устало и без всякого интереса скользили взглядом по домам с осыпавшейся штукатуркой, воротам. Вряд ли кто из них думал в тот момент о том, что им предстоит сделать в будущем и какую роль они сыграют в освобождении своей родины. Будущие воины идут, согнувшись под тяжестью чемоданов и узлов, ноги их шаркают по асфальту, будто у них нет сил поднимать их выше, между рядами в колонне образовались разрывы.
Прохожие холодно, не выказывая никакого интереса, поворачивали головы к иностранцам, которые шли по их городу. Только некоторые из них останавливались и ломали себе голову, откуда взялся этот сброд?
Поручик Ярош едва сдерживал злость. Идем как на похоронах, черт возьми! Злость придала еще более энергичное выражение его подбородку, на скулах заиграли желваки.
И это идут бывшие солдаты! Тащитесь, как бабы с рынка! Голубые глаза его метали молнии.
Он резко вышел из строя и, твердо ступая своими разбитыми ботинками, запел громко строевую песню. При этом лицо его засветилось каким-то мальчишеским задором. Раз-два-три!.. Его поддержало несколько голосов, но с каждой секундой поющих становилось все больше, песня звучала сильнее, бодрее, звуки ее докатывались до стен домов и, отражаясь от них, вызывали громкое эхо, разносившееся далеко вокруг.
Чехословацкие добровольцы выровняли ряды, подтянулись, пошли в ногу. И вот уже дрожит мостовая под размеренными ударами ног, все добровольцы поют громко, с большим желанием. Песня гремит как весенняя гроза, которая очищает воздух и моет улицы.
Ярош с чувством удовлетворенности смотрит на похудевшие лица товарищей, не переставая петь вместе с ними Ему кажется, что вместе с песней из ртов вырываются сейчас страдания и лишения, пережитые ими в ужасные дни окончательной гибели польского государства, неимоверная усталость от бесконечных маршей, неуверенность, безнадежность.
Люди на тротуарах останавливаются, лица их светлеют.
Nazdar! выкрикнул кто-то из колонны. Вверх в приветствии взлетели десятки рук.
Nazdar! прогремело по улице через секунду, а с тротуаров прохожие отвечали чехам и словакам веселыми улыбками и своим обычным русским приветствием:
Здравствуйте!
Голова колонны повернула к красным кирпичным стенам Ворошиловских казарм.
ЭШЕЛОН
1
30 января 1943 года. Поезд набрал скорость, колеса вагонов весело постукивали на стрелках. Бузулук исчез вдали. В вагонах долгое время было удивительно тихо. Бойцы сидели вокруг горящих печурок и каждый из них вспоминал о днях, проведенных в оставленном, быть может, навсегда, южноуральском городке Бузулуке. Да, сладкой их жизнь в Бузулуке не назовешь. Изнурительная боевая учеба, тяжелый физический труд. И так весь 1942 год. Дни были заполнены с утра и до самого вечера. Зарядка, упражнения с оружием, тактические занятия, марши, копание окопов, стрельбы, тревоги, наряды, караулы В мороз, в жару, в дождь, днем и ночью
Сколько раз бывало так трудно, что просто хотелось зареветь. Казалось, что сил уже совсем не осталось, все, конец. Но всякий раз выдохшийся физически боец находил в себе волю превозмочь усталость и, крепко сжав зубы, становился вместе со своими товарищами. Досталось им, конечно, это верно, но бывали минуты, когда они отдыхали, шутили, смеялись, танцевали Нет, все-таки им было хорошо в Бузулуке и поэтому расставаться с ним было грустно. Теперь они едут на фронт, а для них это означает не что иное, как ехать домой, во всяком случае, приближаться к нему. Они просили об этом, желали этого и теперь рады, что этот желанный миг настал. Впереди их ожидает суровая фронтовая жизнь и никто не строил себе на этот счет никаких иллюзий. Смертельные схватки с врагом, кровь, пот, убитые, раненые вот что их ожидает Только бы не вернуться домой уродом нет, ни в коем случае! И не попасть в плен, лучше пулю в лоб
Бойцы полеживают на нарах, лица их серьезны и задумчивы, ведь размышляют они отнюдь не о веселых вещах. И все же нет-нет да и прозвучит в каком-нибудь уголке шутка, которая вызовет благодарный смех. Постепенно завяжется разговор. А потом кто-нибудь под стук колес затянет песенку, которую тут же подхватят два-три голоса, и вот уже вся теплушка сотрясается от громкого пения:
Если уж призвали в армию,
Я пойду служить,
И врага своею саблею
Буду не щадя рубить
За деревянными стенами теплушки морозная ночь, свистит обжигающий студеный ветер. А внутри опять весело и, вероятно, посторонний человек наверняка удивился бы, узнав, что эти парни едут на фронт.
Первая остановка в Куйбышеве. Бойцы батальона шумно выскочили на улицу из вагонов. Их пришли поприветствовать земляки из посольства и военной миссии. Посол Фирлингер сердечно поздоровался за руку с подполковником Свободой. Изо рта его вырываются облачка пара, который оседает инеем на его усах и меховом воротнике.
Я буду следить за вашими боевыми делами и, естественно, переживать за вас. Уверен, что вы не подведете.
Паровоз дал гудок. По вагонам! Дневальные загоняют солдат в поезд. Загремели буфера и под полом снова зазвучала знакомая музыка колес. О чем же, интересно, думает надпоручик Ярош, когда бойцы его роты забылись в неспокойном сне и в вагонах-теплушках воцарилась тишина? Не иначе как он вспомнил деревянный домик с номером 69 на углу улиц Чапаева и Первомайской с красивыми резными наличниками на окнах, тот холодный февральский день 1942 года, когда он впервые переступил его порог и, поздоровавшись с хозяйкой, Марией Макаровной, представился:
Надпоручик Ярош. Он подал ей листок бумаги с печатью. Меня послали к вам на проживание.
Мария Макаровна охотно распахнула перед ним дверь в свободную комнатку:
Пожалуйста, вот ваша комната. Можете переселяться. И будьте у нас как дома.
Это предложение прозвучало для него несколько необычно, но именно так он стал чувствовать себя в дальнейшем среди обитателей этого дома. Его приняли в семью, которую составляли тогда бабушка Мария Макаровна, ее дочь Ольга Михайловна Розанова, работавшая бухгалтером, ее дочка Ляля, ученица пятого класса, и еще один квартирант авиационный техник лейтенант Александр Ковалев с дочкой. Их комнаты были рядом
Вот он снова входит во двор, так же, как всегда шумно чистит ботинки перед порогом, потом через веранду проходит на кухню, здоровается с Марией Макаровной.
Не хотите чаю?
Спасибо, с удовольствием выпью.
Он садился к столу и пил чай, беседуя с хозяйкой. Иногда к нему подсаживался сосед.
Так, что нового, Отакар Францевич? Вы уже, наверное, слышали? Пал Севастополь. Двести пятьдесят дней держались наши, но сказалось большое превосходство врага. Как вы думаете, когда наши союзники откроют второй фронт на Западе? Обещают, обещают
Не знаю, у нас тоже нет пока никаких сведений И чего тянут, аж зло берет.
Дядя Ота! Дядя Ота! Ляля, эта прелестная девчушка! Когда она смеется, то всегда забавно морщит носик. Она весело прыгает то на одной ноге, то на другой. Я принесла вам книгу для чтения, буду вас учить читать и писать.
Меня?
Бабушка говорила, что вы хотите изучить русский язык.
Ярош улыбается. Хорошо вспоминать о приятном. Может, именно сейчас и Мария Макаровна вспоминает своего квартиранта
Он всегда был вежлив и приветлив в обращении с жильцами дома. Поговорив немного на кухне, он отправлялся в свою комнату с аккуратно застеленной железной кроватью и портретами на стенах. Там Ярош устало снимал тяжелые ботинки, надевал домашние тапочки и садился за стол
Мария Макаровна навсегда запомнит его, высокого, стройного, как он играет с детьми, дочкой лейтенанта Ковалева и Лялей, как достает из кармана шинели подарки: маленькую плитку шоколада, баночку сардин Запомнит его слова: «Мне привезут уголь и дрова, мой паек, я все это, конечно, не сожгу, Мария Макаровна, так что пользуйтесь моим топливом».
Она постучала в дверь его комнаты.
Я принесла вам чай, Отакар Францевич.
Спасибо большое. Проходите, пожалуйста
Часто он засиживался за своим столом до поздней ночи.
Работаете? Она показала глазами на раскрытую толстую книгу.
Это словарь. Учу русский язык.
Ну вы ведь уже говорите по-русски.
Говорю, но еще недостаточно хорошо, вот и хочу побольше выучить слов, оборотов.
Мы вас понимаем и вы нас тоже.
Этого недостаточно. Я должен научиться хорошо читать и правильно писать
Утром 31 декабря он предупредил ее: «Сегодня меня не ждите, мы будем отмечать Сильвестра, то есть встречать Новый год». Но без пяти двенадцать он прибежал из казармы, не выдержал: «Я должен выпить с вами за счастливый Новый год».
А вчера при прощании он сказал ей:
Я оставляю у вас чемодан с вещами, Мария Макаровна. Я вернусь
Несмотря на то что у нее было много работы, пожилая женщина пришла на перрон, чтобы проводить чехословацких бойцов на фронт. Он увидел ее в толпе провожающих и, конечно, подошел к ней. Мария Макаровна поцеловала его по-матерински:
У меня на фронте два сына, офицеры. Вы, Отакар Францевич, будете третьим
После войны я приеду к вам в Бузулук. Советский Союз стал для меня второй родиной.
Паровоз, пыхтя, тащил состав по заснеженной местности. Девушка, дежурившая в ночь на 2 февраля у радиоприемника в штабном вагоне чехословацкого фронтового эшелона, первой услышала сообщение о победе под Сталинградом. Ее рука быстро скользила по бумаге. Прослушав это важное сообщение, она тут же разбудила весь вагон. На следующей остановке новость разлетелась по всему поезду. В вагонах послышалось пение, возгласы «ура!» В ту ночь никому не хотелось спать. Такая победа! Бойцы были возбуждены и восторженно говорили: «Крепко досталось фашистам. Хорошую трепку получил Гитлер! Теперь с ним разговаривать легче! Триста тысяч солдат и офицеров и фельдмаршал! Хороший котел!» Редактор батальонной газеты быстро набрасывал статью для специального выпуска.
Это сообщение поразило весь мир.
Не было никакого сомнения в том, что под Сталинградом победили высокие морально-политические и боевые качества красноармейцев, советское военное искусство.
Двумя днями позже на одной из станций разведчики увидели яркий транспарант:
«Мы дарим нашей Красной Армии 10 танков!»
Кто-то из них воскликнул:
Советские люди отдают все фронту, а как же мы?
Ребята, а что если нам тоже организовать сбор денег на танк?
Это неплохая идея. Танки бы нам, конечно, не помешали. Я за.
Сколько может стоить танк?
Думаю тысяч пятьдесят.
Ну, тогда можно попробовать. Если каждый в батальоне даст по сотне мы спокойно наберем на два.
Почему по сотне? Пусть каждый даст столько, сколько может.
Ну так что, кто сколько может?
Бойцы шарят по карманам, бросают в шапку, положенную на нары, деньги.
Даю только полсотни, больше у меня нет.
Я даю сотню, зачем мне деньги на фронте?
Хорошо! Кто следующий? Сдавайте на наши танки, кто сколько может
Весть о том, что разведчики собирают деньги на танки и набрали уже три тысячи рублей, быстро разнеслась по поезду Их поддержали остальные взводы и роты. Движение по сбору денег ширилось. Через несколько часов было собрано уже десять тысяч рублей, но сборы все продолжались. Подразделения соревновались между собой, кто сдаст больше. Тихий скромный солдат Васил Дуб подходит к надпоручику Ярошу:
Я дам на танки пятьсот рублей.
И другие бойцы лезут в карманы. Иначе ведь можно и опозориться.
Ярош вспомнил свою хозяйку Марию Макаровну. Одну из ее дочерей, врача по профессии, послали на работу куда-то на Дальний Восток, сыновей родина призвала на фронт. Старший погиб под Москвой.
Однажды, когда как раз разгорелись самые тяжелые бои под Сталинградом, он встретил ее в городе.
Куда спешите? спросил он.
На почту.
Очевидно, она идет отправить письма сыновьям, подумал Ярош и предложил ей помощь.
Нет, это я должна сделать сама. Заметив его непонимающий взгляд, она рассказала ему, зачем спешит на почту. Оказывается, Мария Макаровна продала все свои украшения, изделия из серебра и обручальное кольцо и полученные деньги шла отослать в фонд обороны.
Правительство все нам вернет после войны.
То, что тогда Ярошу сказала пожилая женщина, произвело на него такое впечатление, что он долго еще стоял, глядя ей вслед. Это воспоминание было мимолетным, в следующее мгновение Ярош без всякого колебания решительно сунул руку в нагрудный карман и вытащил кожаный бумажник. Он отдал все деньги, какие в нем были.
На каждой остановке бойцы несут в штабной вагон шапки, полные денег. К вечеру таким образом было собрано пятьдесят тысяч рублей. На один танк денег уже хватало. Он будет называться «Лидице», это уже решено.
Однако бойцы хотят продолжить сборы. По их мнению, танков должно быть два. И второй получит название «Лежаки».
Волна восторга, вызванная горячим желанием приобрести собственные танки, еще не схлынула, а радист в штабном вагоне снова склоняется к светящейся шкале радиоприемника, чтобы было лучше слышно в царящем там шуме. Он делает предупредительные сигналы рукой. Тише, мол! Замолчите! И быстро записывает сообщение станции Коминтерн, передающей на волне 1753 метра.
Это о нас! воскликнул он взволнованно и читает вслух то, что только что записал:
«В эти дни на фронт отбыла чехословацкая воинская часть, сформированная в СССР из чехословацких граждан, которые в минуту вероломного нападения Германии на СССР находились на советской территории. Частью командует полковник Свобода».
4 февраля 1943 года. 12 часов дня. Уже несколько часов поезд стоит на станции Ольшанск.
Коммунисты из батальонной службы просвещения оперативно готовят специальный номер газеты «Наше войско». По вагонам поезда катится новая волна радости. Два часа спустя после передачи радиостанции Коминтерна сообщение подобного рода сделало и московское радио. Теперь об этом узнала вся Советская страна, весь мир. Услышали важную новость наверняка и дома, на родине
Чехословацкие солдаты, которых в 1938 году капиталистическое правительство принудило покориться Гитлеру и сложить оружие, едут теперь сражаться на самый важный и самый большой фронт второй мировой войны. Они будут бить ненавистного врага бок о бок с Советской Армией, той армией, которая несет на своих плечах основную тяжесть войны и которая всего лишь два дня назад ошеломила мир блистательным завершением крупнейшей операции в районе Сталинграда. Настроение у всех отличное. Солдаты, одетые в зеленую форму, балуются от радости у поезда, озорно валяют друг друга в снегу, бросаются снежками, как дети.
Офицеры улыбаются, глядя на мальчишеские забавы своих солдат. Надпоручик Ярош зашел в вагон, в котором ехал первый взвод Ружички. До самой ночи просидел он на нарах среди бойцов. Керосиновая лампа под потолком, покачиваясь в ритме езды, бросала по сторонам тусклый желтый свет. Бойцы взвода пели, шутили, строили разные догадки по поводу того, что у них теперь на родине будут говорить о сообщении московского радио.