Пан надпоручик, а что ваши скажут, услышав это сообщение?
Отец, скорее всего, даст несколько длинных гудков ша своем паровозе. Он всегда так делает, когда чему-нибудь радуется. А мама?.. Мама будет радоваться незаметно. Она не любит выставлять свои чувства напоказ, тем более в такой обстановке.
От раскаленной печки исходит приятное тепло, но со стороны двери потягивает холодком. Мороз проникает во все щели. Ярош обвел взглядом раскрасневшихся, повеселевших парней. Может быть, у кого-нибудь из них в глубине души и затаился страх, ведь их ожидали суровые бои, тяжелая фронтовая жизнь. Некоторые, наверное, стали переживать, как бы после сообщения об отправке на фронт чехословацкой части на родине не стали мстить их семьям и родственникам. Но радость была заразительной. Она глушила в сердцах людей тревогу, страх, заставляя их веселее смотреть в будущее. Большую роль играл и воинский коллектив. Вместе с боевыми друзьями всегда хорошо.
11 февраля на железнодорожной станции Мичуринск представители батальона сдали в местное отделение Госбанка СССР деньги, собранные на закупку танков «Лидице» и «Лежаки». Полковник Свобода уведомил об этом телеграммой Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина.
«Одновременно мы призываем офицеров и солдат сформированной в Бузулуке чехословацкой части, говорилось в телеграмме, чтобы они вложили в строительство танков все свои сбережения и облигации государственного военного займа в сумме 100 тысяч рублей. Просим Вас дать указание передать эти танки чехословацкой военной части в СССР. Мы идем в бой с лозунгом: «Смерть немецким оккупантам!» и обещаем вам, что с честью выполним любой приказ командования Красной Армии».
Текст этой телеграммы был передан по радио 16 февраля 1943 года в 8 часов утра, когда поезд с 1-м отдельным чехословацким батальоном прибыл на станцию Колосино. Вслед за этим была прочитана и ответная телеграмма И. В. Сталина.
«Командиру чехословацкой воинской части полковнику Свободе. Передайте бойцам и командирам чехословацкой воинской части в СССР мой привет и благодарность Красной Армии. Ваши пожелания будут удовлетворены».
2
Когда чехословацкие военнослужащие-эмигранты встретились с Красной Армией, они почувствовали облегчение. Они были спасены. Но одновременно их стали беспокоить заботы иного рода что делать дальше? Из разговоров с советскими офицерами, из радиопередач было абсолютно ясно, что Советский Союз в данный момент не вступит в войну и боевых действий на Востоке, стало быть, не будет. Поэтому поручик Ярош, так же как и другие офицеры, и большинство солдат, стали просить отправить их туда, где идет война с Германией, на фронт. А фронт тогда мог быть открыт только на Западе, скорее всего во Франции. Они надеялись, что им предоставят возможность отправиться туда как можно скорее.
После нескольких недель, полных драматизма, переживаний, лишений, проведенных в Польше, время для них будто бы вдруг остановилось. Старая жизнь кончилась, а новая еще не началась. Так получилось, сначала бойцам нечем было заняться, и они убивали время, кто как мог. Играли в карты, болтали, отдельные солдаты рисовали, занимались резьбой по дереву. Были и такие, которые днем спали или просто глазели в потолок, лежа на кровати. Это было самое худшее, что можно было придумать.
На второй день после приезда в Каменец-Подольский на казарменном дворе было произведено построение. К чехам и словакам обратился с речью советский командир в высоком звании.
Я приветствую вас на территории Советского Союза. Мы считаем вас гражданами Чехословацкой республики, нашими друзьями и братьями Характер вашей воинской части будет полностью сохранен. Вы будете проходить службу, руководствуясь своими воинскими уставами и наставлениями. Мы дадим вам возможность в полной мере заниматься боевой учебой, но по определенным причинам, которые вы, надеюсь, понимаете, перемещаться вы можете только в районе казарм. Увольнительные в город будут выдаваться только особым распоряжением. Мы заинтересованы в том, чтобы присутствие ваше здесь сохранилось в тайне как можно дольше. Если найдутся такие, кто захочет устроиться на гражданскую работу, то их желание будет удовлетворено. Но сначала вы все должны решить сами.
Казалось, что теперь будет все в порядке.
Однако в части стали проявляться признаки морального разложения болезни, которая всегда поражает часть личного состава, когда нет ярко выраженной перспективы и четкого плана действий. Вновь подняли головы анархистские элементы, отвергавшие всякую дисциплину. Еще на границе они демонстративно сожгли чехословацкий флаг с целью дать всем понять, что они отрекаются от родины. Эти люди потеряли всякую веру во что бы то ни было. Они хотели уничтожить все, с чем были связаны в прошлом, и начать все сначала. Они не признавали авторитет командира и заявляли, что не поедут ни в какую Францию. Плевали они на Сопротивление, которым руководят господа офицеры. Анархисты требовали смещения всех офицеров и роспуска части.
Однажды, когда подполковник Свобода проверял порядок в казарме и наказал на месте несколько человек за умышленное его нарушение, одному из них, очевидно, ударила кровь в голову, он выхватил нож и бросился на Свободу. Солдаты, стоявшие рядом, успели схватить его и положить на пол.
Подполковник тут же приказал строиться всем во дворе. Когда вся группа построилась и был поднят государственный флаг Чехословакии, он обратился к бойцам с проникновенными словами:
Я прошу вас всех осознать, что мы солдаты Чехословацкой республики, которая оккупирована немецкими фашистами. Ничто, кроме вашей сознательности и чувства любви к родине, не заставило вас вступить в чехословацкую воинскую часть за рубежом. Сегодня мы находимся на свободной территории союзного нам Советского государства. С его помощью мы будем сражаться за свободу родины там, где это будет возможно. И хотя мы еще не знаем, где и когда это произойдет, мы должны поддерживать дисциплину, крепить наше единство и ни на секунду не упускать из виду цель, которую мы до сих пор преследовали Или вас уже судьба родины перестала интересовать? Неужели вы жалеете о принятом ранее решении?
Старик был взволнован. В голосе его сквозили не только сожаление, горечь, но и злость. Все слушали его, затаив дыхание. И кое у кого из возмутителей порядка, кто поначалу усмехался, невольно застыло лицо, когда командир обрушился прямо на них:
Вы, кто сжег наш флаг, что вы хотели этим доказать? Что отрекаетесь от своего народа? И не стыдно вам? Как вы могли такое сделать? Вы не хотите, чтобы наш народ снова стал свободным?
Сейчас вы домогаетесь того, чтобы сами могли выбирать угодных вам офицеров. Некоторых поручиков называете фашистами. Посмотрите на них получше! Неужели вы сами не в силах установить, кто они такие. Ведь это же сыновья сапожников, портных, рабочих, дворников. Вы оскорбляете их! За что? Что они оставили дома семьи, жен, детей, что они решили бороться за честь своей родины за рубежом и что они хотят порядка и дисциплины в вашей части. Некоторые из вас не хотят нести службу, не признают никаких обязанностей, проявляют неповиновение. Что вы думаете, что советские люди с радостью примут таких бездельников и лоботрясов, какими вы уже успели себя зарекомендовать?! Вы забываете, что и здесь действуют законы и люди имеют не только права, но и обязанности! И в Красной Армии поддерживается дисциплина и порядок!
Он обвел строгим взглядом шеренги бойцов. Ребята стояли как вкопанные, выражение их глаз свидетельствовало о том, что эти простые слова сильно на них повлияли и они полностью согласны с командиром. Свобода помолчал и закончил свою речь решительным заявлением:
Каждый день здесь будет производиться построение с поднятием чехословацкого и советского государственных флагов. Вечером оба флага будут спускаться. Днем мы будем заниматься боевой учебой и производить работы, перечень которых мы определим после согласования с советскими представителями.
Он подал команду разойтись, командиры рот и взводов продублировали ее. Во дворе сразу стало шумно, солдаты, оживленно обсуждая речь командира группы, направились в казарму.
Обрывки воспоминаний позволяют нам нарисовать образ Отакара Яроша тех дней.
В комнате поручиков делились воспоминаниями. Офицеры сидели на кроватях без матрацев, поверх пружин были одеяла.
Хорошо он им сказал, гадам вонючим. Уже никакого терпения не хватает с ними цацкаться, бросил Шмольдас.
Если бы не Старик, туго бы нам пришлось. Есть такие сорви-головы, что и вправду зарезать могут, прозвучал мальчишеский голос Янко.
Пусть только попробуют, сердито проворчал Ярош.
Никак не пойму, панове, что послужило толчком для проявления этого неповиновения. И именно сейчас, когда мы оказались на территории Советского Союза. Что за черт в них вселился?
Что ты хочешь от коммунистов? Они здесь на коне.
Глупости! При чем здесь коммунисты? Их как раз нет среди зачинщиков беспорядков. У нас есть всего два коммуниста, которые проводят даже нечто вроде собраний. Это Вагенкнехт и Сюссерман и оба они согласны со Стариком в том, что в группе нужно укреплять дисциплину и порядок С Вагенкнехтом я сам лично об этом говорил
Какие же мы враги?!
Ты подожди, не спеши с выводами. Среди нас тоже есть такие сволочи, будь здоров. Пришлось мне однажды слышать одного штабс-капитана. Так вот этот герой кричал, что Бенеш это свинья, а Свободу-де надо отдать под суд за то, что он нас сюда затащил. Я хотел ему дать по морде
И правильно бы сделал, поднял голову Ярош. Он сидел на краю железной кровати и пришивал пуговицу на пиджаке. Закончив работу, он хмуро взглянул на обтрепанные полы пиджака и добавил: А с теми, кто не хочет с нами идти, я бы не стал церемониться. Пусть идут, куда хотят. А потом объявить их дезертирами и баста.
Ага, а они пойдут к Советам жаловаться. И так на нас доносят, будто мы разжигаем антисемитизм.
Послушай, Ярош перегрыз нитку и положил пиджак на кровать, мне лично все равно, что среди нас есть евреи, и они бывают хорошими солдатами, это мы все знаем.
Туман неопределенности, окутывавший будущее воинской группы, переименованной теперь в «Восточную группу чехословацкой армии», действительно создавал нервозную обстановку.
Дата обещанного отъезда все время переносилась. Чехословацкий посол З. Фирлингер просил Советское правительство, чтобы оно позволило выехать чехословацким военнослужащим за пределы страны, правительство СССР ничего не имело против этого, но оно не знало, как это сделать, куда отправить чехов и словаков и кто за это должен был заплатить.
Над соседней Румынией уже вовсю дул нацистский ветер, меняя ее политический климат. Румынское консульство теперь отказывалось выдать въездные визы.
В расположение чехословацкой группы часто приезжали представители Красной Армии, беседовали с солдатами и офицерами. Все чехословацкие военнослужащие подписали заявление, что они не будут заниматься за границей деятельностью, враждебной СССР.
3
Примерно в середине октября 1939 года группа на короткое время была перемещена в село Ольховку. Оттуда в ноябре ее перевели в старый монастырь в селе Ярмолинцы. Несколько человек на свой страх и риск предприняли попытку убежать в Румынию. Попытка удалась, но что ожидало беглецов в Румынии предмет особого разговора. За решеткой румынской тюрьмы у них было много времени размышлять, правильно ли они поступили.
Внутренние раздоры не утихали. Несмотря на это, подполковник Свобода стремился во что бы то ни стало сохранить группу как единый воинский коллектив. Он проводил с офицерами занятия по совершенствованию их выучки, решал с ними всевозможные тактические задачи. Офицеры под его руководством организовали занятия для взводов и рот. Большей частью они состояли из лекций и различного рода информационных сообщений. Но у солдат и сержантов все равно оставалось много свободного времени на карты, чтение нескольких истрепанных бульварных детективов, переходящих из рук в руки, и другие забавы, иногда довольно безрассудные. Многие учили французский язык, потому что Франция и Париж рисовались им в сложившихся условиях прямо-таки райскими кущами.
В центре всеобщего интереса находились, разумеется, сообщения из родной страны и сведения о развитии военной обстановки на Западе. Штабс-капитан Коутны слушал радиоприемник, который еще работал. Он ежедневно составлял сводку сообщений и делал короткие информации в ротах. Серьезная информация, поступившая с Запада, чередовалась с бульварными новостями и антисоветскими измышлениями. Так или иначе, а орудия на Западе молчали, ожидавшееся наступление союзников, настоящая война, в которой была бы разбита гитлеровская Германия, не начиналась. И это действовало отрезвляюще на тех, кто как можно быстрее стремился попасть на Запад. Создавалось впечатление, что Англия и Франция не только не хотели воевать с Гитлером, но вообще боялись его даже разозлить. Стабилизируется обстановка, и останемся мы здесь на бобах, говорили некоторые бойцы.
Большая цилиндрической формы печка приятно пышет теплом Из полумрака, с той стороны, где спит вторая рота, долетели негромкие звуки гитары. Это тренируется известная певческая группа, состоящая из девяти человек. Коренастый блондин с лысеющей головой перебирает струны старой ободранной гитары, купленной где-то на деньги, пожертвованные любителями музыки. Это сержант Пепик Кршка, юрист из Брно. Но сейчас он выступает главным образом в роли дирижера, хормейстера, композитора и одновременно импресарио этого хора из девяти человек, который с большим успехом дает концерты в бараках.
Поручик Кацирж, приятный молодой человек с длинными гладко причесанными волосами цвета спелой ржи, раздает листки с написанными от руки нотами. Он учитель по образованию, в свое время писал стихи и вот теперь сочиняет к песням слова. Стихи получаются веселые, грустные, разные.
Сладкая песня ночью звучит,
В ней скрыто мое сокровенное желание
В свои родные края
Вернуться снова
Эту песню пели в Ольховке. Теперь разучивают новую. Ноты освещают свечкой. В ансамбль вошли молодой худенький поручик Коваржик из Пльзеня, Мужик, танцор из Млада-Болеслава, невысокого роста сержант Криштов, подпоручик Гофман, бывший студент Хаусхофер, братья Едличковы.
В том нашем деревенском костелике
Полно пухленьких ангелочков.
Исполнители знают много народных песен, чешских, моравских, словацких, есть у них в репертуаре две-три русские народные песни. Поют они неплохо, иногда в три голоса, и тогда звонкие теноры приятно переплетаются с баритоном Частенько вместе с самодеятельными артистами начинают петь и зрители, что говорит об их величайшей признательности.
И тем не менее свободного времени оставалось слишком много, и оно буквально тиранило солдат как болезнь. На то, чтобы почистить картошку, наколоть дров, наносить воды в бочку, много времени не требовалось. Да и то этим занимались по очереди. Другие работы выполняли по необходимости что-нибудь отремонтировать, посыпать дорожки, ведущие к баракам, битым кирпичом, зарыть старую выгребную яму и выкопать новую, вот и все
Утешение искали в картах: дурак, мариаш, фербл, очко, покер, черный Петр А так как играли и на деньги, то нередко возникали типичные для картежников ситуации: сидит какой-нибудь паренек и раздумывает, продать ему последние сапоги или нет. Наконец соблазн берет верх, и парень, продав сапоги, проигрывает, конечно, и эти деньги
Резчики-самоучки целыми неделями занимаются резьбой по дереву. Украшают трости затейливыми орнаментами, в большом количестве заготовляют немыслимые мочалки и скребницы для бани, шахматные фигуры и другие безделушки. Самые напористые зубрят французские слова, пишут дневники: «Вторник. Весь день шел дождь. На обед был суп. Вечером обменял старый свитер на две банки тушенки»
Читать нечего, кроме нескольких совершенно потрепанных детективов. Один или два раза в неделю солдатам читают лекции. О гуситах или о битве у Зборова
Штабс-капитана Коутны все ждут с нетерпением. Когда-то он был редактором одной военной газетенки в Моравии. Над ним еще подтрунивали, что он включился в Сопротивление лишь после того, как исписался как редактор. Это был человек лет пятидесяти, худой, с посеребренными сединой волосами. Каждый день около девяти часов утра он обходил бараки и гнусавым голосом рассказывал о последних событиях, ему было разрешено слушать радиоприемник в канцелярии лагеря. Заключал свои информации он, как правило, смачными лагерными шутками.