«Давайте не будем спорить о том, кто был прав тогда, в 1938 году и кто занимает верную позицию сейчас, социал-демократы, коммунисты, чешские социалисты или представители других политических партий, не будем спорить по поводу того, какой станет будущая Чехословакия. Задача наша сейчас заключается в том, чтобы из каждого получился настоящий солдат, который бы хорошо знал свое дело, чтобы каждый из нас хорошо знал Советскую Армию, почему она побеждает, что ей помогает побеждать просто, чтобы каждый научился понимать эту великую страну, которая не на жизнь, а на смерть сражается с фашизмом»
Он договорился с подполковником Свободой о создании культурной комиссии, о получении журналов и газет и о некоторых вещах, касающихся медицинского обслуживания бойцов части Они сошлись быстро. Свобода даже предложил ему поселиться вместе с семьей в одном из домов гарнизона.
Опытный политик, образованный, культурный человек, доктор Врбенский сразу заметил положительные человеческие качества командира части и в письме к Готвальду выразил мнение, что если коммунисты завоюют на свою сторону этого человека, то они сделают хорошую работу для дела социализма.
Так же глубокомысленно Врбенский рассуждает и о молодых офицерах.
«Оранская группа, пишет он Клементу Готвальду, почти вся состоит из молодых людей, которые вместе с подполковником Свободой вступили в польский легион, а после разгрома Польши они очень хорошо были приняты советскими органами. Но потом по политическим соображениям (из-за шпионажа гестапо) их разместили по разным лагерям Их настроения до сих пор не совсем правильные. Это в большинстве своем молодые люди, из которых при условии правильного и целенаправленного воздействия наверняка получатся хорошие, нужные будущей стране люди. При этом необходимо, чтобы они читали советскую печать, следили, как героически сражаются бойцы Красной Армии, читали книги о Советском Союзе. Если этого не будет, то процесс воспитания будет идти медленно. Говорить о них как о фашистах, что делает Фрицек никуда не годится».
«Фрицеком» коммунисты звали Рейцина.
Между тем Московское руководство КПЧ направило в часть капитана Ярослава Прохазку. Он должен был возглавить партийную организацию части и направлять ее деятельность соответственно директивам Готвальда.
Речь шла в основном о том, чтобы помочь сделать из чехословацкой части формирование, которое бы достойно представило Чехословакию и наполнило живым содержанием союз с СССР, без которого немыслимо было освобождение республики, так же как и дальнейшее ее существование в качестве народного государства.
Да, конечно, делались попытки призывной комиссией закрыть доступ в часть некоторым коммунистам под предлогом их состояния здоровья. Этот довод фигурировал чаще всего. Положение было исправлено после решительного вмешательства командира.
Когда попытка воспрепятствовать приему в часть коммунистов провалилась, эксперты лондонского правительства, среди которых особенной ретивостью выделялся майор Паты, направили свои усилия на то, чтобы их, по крайней мере, изолировать. Сенатор Йозеф Юран, например, в звании свободника был направлен в Баку для приема военных материалов, направлявшихся для чехословацкой части по Каспийскому морю. И капитан Прохазка сначала был зачислен в часть интендантом, пока командир батальона после замечания по этому поводу посла Фирлингера, не отменил приказ о назначении его на эту должность. Прохазку назначили руководителем культурно-просветительной работы. Ярославу Досталу, который до этого сражался в Красной Армии и принимал участие в обороне Москвы, после долгих дебатов все-таки отказались оставить звание подпоручика, то есть младшего лейтенанта, заслуженное им в боях, и он вынужден был служить рядовым. То же самое произошло с Маутнером, Виммером, «Испанцем» Венделином Опатрны и другими.
Иногда их просто бесило оттого, что они, члены коммунистической партии, вынуждены собираться украдкой, чтобы никто не знал, и где на территории Советского Союза! Но делать было нечего. Чехословацкие уставы и предписания запрещали деятельность в армии политических партий, и коммунисты понимали, что если они этот принцип нарушат, то у господ появится предлог в целях соблюдения демократичности разрешить в части функционирование и других политических партий: социал-демократической, социалистической, аграрной, народной и бог знает еще каких.
Им было нелегко. Некоторые офицеры открыто насмехались над ними, преследовали:
Вы вот говорите, что в армии самое важное это мораль и сознательность, так? Тогда марш-бросок на двадцать километров с полной выкладкой будет для вас, морально закаленных, сущим пустяком, не так ли? Проверим это на практике.
Злись не злись, а приказ надо выполнять.
Однако коммунисты и в таких условиях не теряли воодушевление и энтузиазм. Их была всего лишь горсточка, чуть больше пятидесяти человек, но в каждодневных разговорах с бойцами они стремились завоевывать себе авторитет, изменять неправильные взгляды на цели национально-освободительного движения, помогать бойцам правильно понимать советскую действительность и выводить на чистую воду распространителей антисоветских измышлений. За такими они пристально следили. Было там несколько провокаторов, которые сеяли ядовитые слова: «Андерсовцы вовремя пронюхали, что к чему, и дали деру. Как только немцы возьмут Крым, мы даже выбраться отсюда не сможем».
Агитация была главным оружием коммунистов. Каждый день страстные дебаты. Стараясь быть примером для остальных, они помогали друг другу и строго следили за тем, чтобы в их собственных рядах не было никаких нарушений дисциплины и порядка. Коммунисты научились использовать все легальные возможности для политико-воспитательной работы. Они постепенно завоевали такие позиции, которые позволили им эффективно влиять на всех военнослужащих части, от простых солдат до самого командира. Путь к этому им открыл в начале мая майор Богуслав Врбенский. Он написал командиру батальона письмо, в котором аргументированно изложил необходимость организации культурно-просветительной работы:
«О боеспособности нашей части в первую очередь заботитесь Вы вместе с офицерским и сержантским составом. О единстве духа бойцов этой части и его пропаганде здесь и за рубежом, о ее культурном воспитании должен был бы заботиться особо подобранный круг работников во главе с ведущим офицером, который бы все свои силы посвящал этому важному делу и был бы Вашим помощником Дух этой части имеет большое значение не только в свете приближающихся боев, он будет важным фактором и в период мирного будущего он в первую очередь будет поддерживать доверие между ЧСР и СССР, в государственном сотрудничестве которых в послевоенное время никто из политически мыслящих людей не сомневается»
6
В апреле солнце начало греть, как печка. Снег быстро растаял и луга у Самары зазеленели свежей ярко-зеленой травкой.
С каждой неделей бойцов становилось все больше. По утрам роты выходили с казарменного двора, окруженного приземистыми строениями, и отправлялись по дороге, которая в зависимости от времени года была то грязной, то сухой и утрамбованной. Программа обучения была обширной. Занятия в поле физической подготовкой, марши, тактика, стрельбы, ружейные приемы для ближнего боя, лекции. Будущим фронтовикам предстояло научиться многому.
Вечером, когда роты возвращались, у бойцов ноги заплетались от усталости. В казарме они сбрасывали с болевших от нагрузки плечей вещмешки, чистили и смазывали винтовки, чистили ботинки, приводили в порядок одежду
Надпоручик Ярош зорко следит за тем, чтобы все делалось основательно, как положено. Он прохаживается рядом с подчиненными, заложив большие пальцы рук за ремень. Его строгий взгляд автоматически ставит солдата по стойке «смирно». Некоторые занятия он проводит сам лично. На берегу Самары на специальной подставке укрепили школьную доску. Надпоручик Ярош чертит мелом и поясняет: «Прицельная линия это линия, которая соединяет глаз, прицел, мушку и цель, а траектория полета это та линия, которую описывает пуля. Ясно?»
Или в другой раз: взводы в колонне по четыре с винтовками на плечо отрабатывают походный марш, глотая пыль. Надпоручик Ярош в каске, расставив ноги, смотрит на свою роту со стороны.
Выше головы! Грудь вперед, животы убрать!
Все же он их немного вымуштровал. Два месяца назад, когда свирепствовали морозы, из-за которых на несколько дней даже пришлось прекратить наружные занятия, на роту, шедшую строевым шагом, было смотреть ужасно! У него в роте были новобранцы, которые в армии не служили и никогда винтовку в руках не держали. Он изрядно погонял их по снегу: «Короткими перебежками вперед! Еще раз. Резко поднялись, вперед, залечь! Левое колено, левый локоть Прижались к снегу, голову спрятать! Ноги не поднимать! Пятки прижимаем к земле, чтобы противник ваш их не срезал очередью».
Он был неистощим. Преодолевал вместе с солдатами полосу препятствий, лично показывал и объяснял, чего он от них добивается. Гранату он метал за восемьдесят метров. Один только Ярда Перны в батальоне мог метнуть дальше него. Когда однажды в степи их захватила разбушевавшаяся метель, Ярош как будто даже обрадовался, что природа приготовила им такое тяжелое испытание.
Отставить стоны! Вы же все мужчины, разве не так!
Один из солдат остановился, ослабевший, понурый, дышит тяжело.
Что случилось? крикнул Ярош.
Я больше не могу.
Я не слышал, что вы сказали! Вперед!
Солдат заскрипел зубами и мысленно, очевидно, крепко выругался, но потом вскинул голову и продолжил движение.
Как я из вас сделаю боеспособную роту, одному богу известно, бранился Ярош. Пока что вы еще куча кирпича, из которого предстоит построить хороший дом.
Ярош ужасно не любит белоручек и лентяев. Но особенно действуют ему на нервы ученые умники из среды политической эмиграции. Мастера произносить высокопарные речи, для армии они были нулем. Стоит дать задачу потяжелей, как они тут же начинают вопить, искать различные отговорки и уловки. Коммунисты тоже ему не совсем по душе, но они стараются добросовестно выполнять свои обязанности. И в сержантской школе у него их несколько. Он знает о них. Один командует отделением, свободник, но ему бы он не побоялся доверить и взвод. Всегда чист и опрятен, все схватывает на лету, а по вечерам еще успевает и учиться. Помогает товарищам, объясняет то, что им непонятно. Он всегда среди первых. И что особенно важно, в нужную минуту он обладает способностью воодушевить бойцов, повести их за собой. Хоть он и коммунист, но солдат отличный. Честь ему за это и хвала. Ярош считает пустой болтовней, что коммунисты хотят отстранить офицеров и захватить командование армией, чтобы иметь возможность совершить потом социалистическую революцию. Нам нужны хорошие солдаты. Впереди фронт, где по-настоящему с противником могут сражаться только хорошо обученные роты. Только так мы можем смыть позор мюнхенской капитуляции. Чтобы никто в мире не думал, что мы отдали республику немцам потому, что наша армия ничего не стоит.
Может быть, он и не знал, что по своим взглядам был очень близок к коммунистам. Ближе, чем сам он полагал.
Хороших солдат надпоручик Ярош всегда ценил. Все остальное его касалось в меньшей степени.
Когда в Бузулуке открылась офицерская школа, в которую записали большинство сержантов из рядов оранецких ветеранов, свободник Иржи Ветвичка, который относился к их числу, подумал, что в эту школу могли бы записать и его. Несмотря на то, что он в период республики был обыкновенным рабочим в ловосицком порту и имеет только начальное образование. До войны ему бы, конечно, и мысль такая никогда не пришла стать офицером, но теперь эта идея неотступно преследовала его.
Взвод как обычно прибыл с полевых занятий на казарменный двор. Сегодня в учебном порядке им командовал он.
Взвод, стой! Разойдись!
Шестьдесят пар запыленных тяжелых солдатских ботинок затопало по двору.
Ветвичка не видел, что от дверей на него устремлен орлиный взгляд начальника сержантской школы надпоручика Яроша, И хорошо, что он этого не заметил, потому что неподвижное лицо Яроша, словно вырезанный из титульного листа боевика об индейцах лик индейского вождя, поколебал бы его уверенность. Одним своим взглядом Ярош мог подчинить человека.
И только когда свободник дал команду «разойдись» и бойцы разлетелись в разные стороны, точно воробьи, Ветвичка обнаружил стоявшего у двери Яроша. Он вытянулся перед командиром и начал докладывать:
Пан надпоручик
Вольно! бросил Ярош, не меняя выражения лица, и подошел ближе.
Вокруг сновали бойцы, ревностно отдавая честь командиру, но Ярош вел себя так, будто их не замечал. Он подождал, пока последний солдат не скрылся в коридоре и заговорил:
Ты знаешь, что производится набор в офицерскую школу?
Да, пан надпоручик.
Я дал команду «вольно», так не стой, черт возьми, как бревно! повысил Ярош голос, но тут же снова перешел на дружеский тон: Ты не хочешь в эту школу?
Хочу! вырвалось само собой у свободника. Но со мной об этом никто не говорил.
Я думал, что ты не хочешь.
Я, я был бы очень рад
Да? Гм. Тебя кто-то вычеркнул. Я полагал, что ты передумал.
Наверное, я кому-нибудь не угодил.
Как не угодил?
Ну, вы же знаете выдавливал из себя Ветвичка. Тогда в Оранках помните, как я к вам влетел в сочельник
Ярош махнул рукой:
Это ерунда. А еще у тебя ничего не было? Ни в какие серьезные переделки не попадал?
Ветвичка замотал головой:
Нет. По крайней мере, я сам об этом ничего не знаю Может, где-нибудь ляпнул не то
Гм, хмыкнул Ярош, так, значит, ты говоришь, что хочешь пойти в эту школу.
Хочу, пан надпоручик, только справлюсь ли? Ведь у меня нет среднего образования.
Среднее образование еще не делает солдата.
Разговор окончился. Свободник попросил разрешение идти и, четко повернувшись кругом, направился к входу в казарму.
Вечер. Дежурный по школе десятник кричит:
Юра, тебя вызывает командир!
Ветвичка постучал в дверь кабинета, как любил Ярош. Потом, четко, печатая шаг, вошел и щелкнул каблуками:
прибыл по вашему приказанию!
Ярош оторвался от бумаг, лежавших на столе, откинулся на спинку стула и сказал:
Так, стало быть, зачислили тебя в офицерскую школу.
7
Армия это, конечно, не только занятия, чистка оружия и обмундирования, уборка помещений. Это также и прогулки, минуты отдыха И во время войны у них оставалось немного времени на танцы в столовой, прогулки с девушками по парку имени Пушкина, где по воскресеньям играл батальонный оркестр, или по берегу реки, поросшему высокой шелковистой травой, пряно пахнущей цветущей полынью. Были у бойцов и командиров и другие интересы: книги, театр, кино, ну и, конечно, спорт. Молодежи просто необходимы динамизм, проба физических возможностей. Разве мог Отакар Ярош, несмотря на свою занятость, упустить возможность участия в каких-либо соревнованиях.
В Мельнике в свое время он занимался всем, что развивало его силу и ловкость. Он играл за спортивный клуб «Мельник» в юниорских футбольной и хоккейной командах. Быстрая, жесткая, темпераментная игра, изобиловавшая силовыми единоборствами, соответствовала его характеру. Сохранилась фотография, снятая перед матчем в Рокищанах в 1934 году. Вот что вспоминает товарищ Яроша по команде:
«Наши хоккейные дебюты отвечали тому времени; сегодняшним игрокам, даже начинающим, они могли бы показаться смешными. Все, что мы надевали на себя, выходя на лед, мы доставали сами. В клубе нам выдавали только майки и трусы. Голени мы защищали футбольными щитками, а кожаные хоккейные перчатки мы знали только по фотографиям игроков пражских команд. С правилами мы знакомились непосредственно прямо во время игры с соседними клубами, например с «Роудницей», «Брандысом» или с «Кладно». Несмотря на это, где-то в 1934 году Ота в то время уже готовился к службе в армии мы заняли первое место в тогдашней кладенской подгруппе. Эта победа давала нам право принять участие в турнире в Татрах, победители которого поступали в высшую лигу. Соперником нашим был ЧЛТК «Пльзень», то есть клуб, который имел несравненно лучшие условия. На матч мы выехали первым утренним поездом. По сегодняшний день помню, что Ота пришел на перрон прямо с танцев, невыспавшийся, уставший. Команда наша состояла всего из семи человек, так что каждый игрок был на льду почти все игровое время. Игроки могли немного отдохнуть только во время удалений. Оте, злоупотреблявшему в тот день жесткой силовой игрой, пришлось несколько раз отдохнуть на скамье штрафников»