Кое-где на месте бывших деревень торчат одни лишь печные трубы. Люди живут в землянках. С плачем рассказывают они о гитлеровских злодеяниях. Впрочем, им можно и не рассказывать об этом, бойцам самим все хорошо видно, и горло их сжимается от горечи и жалости. Незабываемы впечатления: «Вокруг бледнеющего месяца образовался большой белый круг, местность погружалась в темноту. Видимость сократилась до нескольких десятков метров. Где-то здесь должно начинаться местечко, древний и славный Муром. Мы уже прошли возвышенность, которая на нашей карте была зарисована квадратиками домов, но никаких строений еще не увидели. По обе стороны дороги возвышаются небольшие холмы. Неужели этот проклятый туман так густ, что мы не заметили из-за него город? Куда по крайней мере подевались дома, которые должны стоять у дороги? Или карта не верна? Командир передового отряда несколько раз измеряет азимут. Все в порядке. Мы идем правильно.
И вдруг кто-то крикнул: «Да ведь это же не холмы, а то, что осталось от домов!» Кровь застыла у солдат в жилах. Никто не произнес ни слова Все только до боли сжали кулаки. Холмики пожарищ на краю городка, засыпанные снегом и слившись таким образом с местностью, сменились еще более жуткой картиной разрушенных кирпичных стен и сожженных деревянных домов, и торчащими обгорелыми бревнами внутри городка. Бойцы не нашли ни одного целого дома У одной из кучек пепла и битого кирпича жалобно завыла собака»
Едва батальон дошел до ближайшего места отдыха, как редактор газеты «Наше войско» сел за стол в хорошо обогретой горнице, вытащил из планшета блокнот и начал писать:
«Мы, бойцы чехословацкого пехотного батальона, находясь на марше на советско-германский фронт, празднуем двадцать пятую годовщину Красной Армии. Для нас и не могло быть более лучшего способа празднования этой замечательной даты, не могло быть более выразительного проявления нашей преданности, благодарности и любви.
Проходя по местам январских боев с немецким фашизмом, сожженным и опустошенным деревням и городам, мы лучше, чем кто-либо другой, находящийся за пределами Советского Союза, ощущаем и понимаем ненависть советского народа к врагу, его героизм, мощь и силу его армии.
Мы горды тем, что будем сражаться в качестве ее составной части Мы утомлены маршем, некоторые из нас вымотаны до предела. Соберите в кулак все свои силы. Издалека, из концентрационного лагеря, который называется «протекторатом», на вас смотрит наш многострадальный народ. На вас смотрит и измученная Словакия»
Полковник Свобода периодически обгоняет на санях колонны батальона. Он должен устанавливать контакт с местными советскими органами, воинскими гарнизонами. Иногда он идет с солдатами, подбадривает их.
Послушай, сказал он в один из таких моментов ротмистру Квапилу, многие твои ребята отстали. Иди поучись у Яроша, у него никто не тащится сзади.
Квапил послушался и побежал раскрывать секрет Яроша. Все оказалось гораздо проще, чем он думал. Командир 1-й роты шел не впереди роты, как остальные командиры, а сзади. Он видел все свое подразделение, подгонял отстающих:
Вперед, вперед! Быстрее! Никаких расслаблений!
Если Ярош видел, что боец действительно выбился из сил и может упасть, он брал его под руку:
Давай сюда винтовку! Он снимал с плеча бойца оружие, Понесу немного. Потерпи. Скоро придем.
Конец февраля, последний день изнурительного перехода. Бойцы преодолевали десятый и последний этап трехсоткилометрового марша. Началась распутица. Снег превратился в слякоть, глина в грязь, обувь намокла, стала тяжелой. Солдатам кажется, что скоро они вообще перестанут поднимать ноги.
К утру, когда горизонт на востоке окрасился в серый цвет, до чехословацких бойцов донесся отдаленный грохот канонады. О близости фронта свидетельствовал и гул самолета. Чей? Наш? Никто не знал. Его не было видно. Скоро они вплотную ощутят дыхание фронта.
В самом хвосте роты идут, собственно не идут, а бредут братья Томановы. Старшего зовут Вилем, младшего Йозеф. Последний день марша, эти последние девяносто километров окончательно их вымотали. Они выбиваются из последних сил. Отстают.
Да когда же конец-то наступит? со стоном говорит Йозеф. Я уже не могу.
Потерпи! подбадривает его Вилем. Скоро мы придем, осталось немного. Он сам мобилизовал всю свою волю, чтобы, превозмогая невероятную усталость, продолжать тащиться вперед.
Вдалеке вырастали очертания высоких домов. Если бы Томановы хорошенько вгляделись, они бы увидели город. Это был Харьков. Цель их марша. Но они идут с наклоненными головами и потому ничего не видят.
Давай отдохнем, предлагает младший.
Нет!
Ну хоть минутку, клянчит Йозеф. Одну коротенькую минутку.
Идем! подталкивает своего брата Вилем. Он знает, что если они сейчас сядут, то встать уже, наверное, не смогут.
Боже мой, когда же это кончится?
Через час завалимся где-нибудь в теплой комнате, утешает Вилем вконец уставшего братишку. Может быть, удастся поспать и на мягкой постели.
Не болтай, процедил сквозь зубы Йозеф. Чего плетешь всякую ерунду?
Вилем приподнял голову и увидел знакомую фигуру надпоручика Яроша. Оба брата пришли в замешательство. Рота, наверное, уже бог знает где, и они ее задерживают.
Сейчас нам попадет, прогудел старший.
Ярош идет им навстречу. Он видит, что один из братьев едва держится на ногах, второй поддерживает его одной рукой, чтобы тот не свалился.
Они остановились перед командиром, опустив глаза. Ярош смерил отставших сердитым взглядом. Он был суров по отношению к солдатам на учениях в Бузулуке. Видимо, надо было с ними обращаться еще жестче, более тренировать.
В памяти командира моментально всплыл один из эпизодов тех бесчисленных двухдневных учений в Бузулуке. В течение обоих дней свирепствовал мороз. Воздух буквально звенел. До казармы оставалось пройти чуть менее двух километров. В нормальных условиях это, конечно, ерунда. Но в тот раз случилось следующее. Небо неожиданно потемнело, ветер усилился, превратился в ураган. И пошел снег. Началась вьюга, как на Урале называют метель. Ветер и снег били в колонну солдат, валили их наземь. Идти стало невыносимо тяжело, видимость совершенно пропала не были видны впереди идущие товарищи. Морозный ветер швырял в лица колючий снег, залеплял глаза. Такой стихии никто из них еще не видел. Им казалось, что они вообще не дойдут до своей казармы.
В критический момент в голове ротной колонны появился Ярош. В руке он держал моток веревки, который предусмотрительно взял с собой в поле. Он привязал ее к своему ремню, а конец дал двум бойцам, которые шли за ним. Впереди шел конь, везший повозку, тот ни в какую метель не потеряет ориентации, за ним Ярош, а потом державшиеся за веревку два солдата. Они образовывали как бы своеобразный наконечник, который пробивал дорогу вперед. Бойцы добрались до казармы из последних сил. Некоторые не пошли даже ужинать, настолько были вымотаны. Почистив оружие, они сразу легли спать, полагая, что на следующий день после такого пережитого ими ужаса командир даст им отдохнуть.
Но они ошибались. К утру, раньше времени обычного подъема, в роте была объявлена тревога. Мороз на улице стоял трескучий, луна и звезды лили холодный жемчужный свет на заснеженную округу. Временами луну закрывали темные длинные тучи и тогда становилось совсем темно. Солдаты строились медленно, неохотно. На них, конечно, сказалось трудное двухдневное учение. У некоторых разошлись нервы, слышалась брань, недозволенные возгласы.
Надпоручик Ярош стоял во дворе, терпеливо ждал, когда в строй станет последний солдат. В нем поднималась волна злости, но он не давал ей выплеснуться наружу. Злость плохой советчик командиру в воспитательной работе. Он понимал, что бойцы устали, не выспались но солдат должен научиться переносить тяготы и лишения.
Наконец рота построилась. Бойцы были злые как черти. По выражению лица Яроша они видели, как он зол на них. Ну и пусть злится! Что они, про́клятые, что ли? При этом все знали, что проволо́чки по тревоге или просто так не пройдут. Наверняка будет «индейский поход». Ярош любил его устраивать. Когда рота возвращалась в казарму с сухоречских холмов, частенько раздавалась его команда: «Бегом к казарме марш! Кто быстрее?!» Те, кто добегали первыми, имели право просить внеочередное увольнение. Ярош умел делать из своих солдат настоящих мужчин.
Теперь он стоял посреди двора, ноги слегка расставлены, губы плотно сжаты, руки за спиной, и думал, как наказать свою роту за медленные сборы по тревоге. Он не оставит такое отношение к службе без последствий. Что же такое придумать? И вдруг у него возникла идея.
Солдаты, заговорил он, стараясь сохранять спокойствие, поведение некоторых из вас заслуживает сурового наказания. После моей команды «разойдись» сложить оружие и вновь построиться здесь.
Он подал команду разойтись, созвал командиров взводов и вкратце объяснил им свой замысел.
Еще до рассвета он решил сводить свою роту на экскурсию на завод, который был эвакуирован сюда откуда-то из-под Сталинграда. На заводе делали гильзы для снарядов, работа здесь шла в три смены, и днем и ночью Главный цех был без крыши, ее еще не успели сделать, так что работать приходилось под открытым небом. У станков стояли женщины, старики, дети. Здесь и там горели костры. Время от времени к ним подбегал кто-нибудь из рабочих, чтобы согреть руки и ноги, и вновь бежал на свое место. Стекол в окнах не было и по обширному помещению гулял ледяной ветер, станки были холодными, рукой голой дотронуться опасно, и вот за такими станками стояли молоденькие девчушки в платках и ребята в ушанках, худенькие, под ногами кирпичи, чтобы дотянуться до рычагов, многие без рукавиц, руки красные и распухшие от мороза. А в корзины регулярно падают со звоном только что сделанные блестящие гильзы.
Смотрите на этих детей у станков, приказал Ярош солдатам. Лучше смотрите! И вспоминайте о них всякий раз, когда вам придет в голову заныть по поводу тяжелой жизни!
Бойцы собственными глазами увидели, как самоотверженно трудятся в тылу советские люди во имя победы. Им было о чем подумать. Именно этого и хотел их командир.
Ярош уже был готов хорошенько всыпать Томановым, припомнить им гордость и честь бойцов 1-й роты, торжественное обещание, принятое ими. Но когда он рассмотрел их получше, то злость с него сразу слетела.
Что случилось, ребята?
Мы уже не можем идти, пан надпоручик. Это ужасно, осмелился произнести Вилем.
Если бы хоть волдыри на ногах так не жгли. Каждый шаг мучение. Не знаю, как такое можно выдержать объясняет Йозеф. Ноги как в огне.
На жалобы сейчас нет времени. Есть приказ и его надо выполнить!
Голос командира звучал твердо, но в нем чувствовалась примесь сочувствия.
Давай сюда винтовку! взял он оружие Йозефа. А ты вещмешок, обратился Ярош к Вилему. Он забросил винтовку и вещмешок за плечо. Идем!
Никто из братьев, конечно, не видел, что командир их сжал зубы и лицо его исказила гримаса. Ярош шел впереди, увлекал их за собой. Он никогда не позволил бы показать подчиненным, что он устал.
Скоро придем. Держитесь, ребята!
Они тащились за ним, стараясь не отстать.
Шли молча. Пальцы их ног одеревенели, лопнувшие волдыри горели огнем. Они вдруг почувствовали, что могут идти быстрее. Вот что значит личный пример командира!
2
Майор Врбенский обладал способностью прямо смотреть людям в глаза и вести себя с ними без всякой чопорности, подозрительности или недоверия. Подполковнику Свободе понравилась откровенность, с которой он сообщил ему, что его посылает Коминтерн. Привлекала его и необыкновенная активность этого человека. Он принялся за работу без долгих приготовлений. Врбенский к тому же был представителем чехословацкого Красного Креста, осматривал и лечил больных, участвовал в работе призывной комиссии
Жил он, как мы знаем, вместе с подполковником Свободой в бывшем купеческом доме. Они часто вели длинные открытые разговоры, которые помогали им лучше понять друг друга. Вот и содержание своего письма, в котором рекомендовалась организация в части культурно-воспитательной работы, Врбенский после возвращения из Куйбышева снова подробно обсудил с командиром батальона. В письме он намекнул и о возможности пригласить в часть группу коммунистов депутатов парламента во главе с Клементом Готвальдом. Они могли бы объяснить бойцам политическую ситуацию и одновременно сами бы поближе познакомились с жизнью и заботами части.
Подполковник Людвик Свобода согласился с майором Врбенским, что солдат действительно нужно закалять не только военным обучением, им в первую очередь надо показать ясную цель их борьбы, сплотить идейно, чтобы они стали едиными частицами одного целого, в бойцов надо вдохнуть понимание того, что впереди их ожидают тяжелые бои. Свобода с восторгом принял мысль, содержащуюся в письме. Он приказывает организовать в части культурно-просветительную работу и, не колеблясь, решает пригласить в батальон чехословацких депутатов, живущих в СССР. Клемента Готвальда он уважает за его бесстрашное поведение в период мюнхенского кризиса, когда он отверг политику капитуляции и выступил за организацию отпора гитлеровскому фашизму. Он охотно познакомится с ним лично. Депутаты наверняка смогут проинформировать бойцов о ситуации дома, на оккупированной родине, о фашизме и его идеологии, о назначении и задачах национально-освободительной борьбы и других проблемах, интересующих их.
По рекомендации майора Врбенского 14 мая он назначил капитана Ярослава Прохазку заместителем начальника культурно-просветительной службы батальона и тут же приказал ему подготовить проект письма Клементу Готвальду с приглашением посетить чехословацкую воинскую часть. На второй день капитан Прохазка представил ему проект письма. Вот как он выглядел:
«Глубоко уважаемый пан депутат!
Бойцы и офицеры чехословацкой части, сформированной на территории Советского Союза, часто выражают пожелание о том, чтобы их как можно регулярнее информировали о положении на родине, о борьбе народов Чехословакии против кровавого гитлеровского режима.
Мы полагаем, что самыми подходящими людьми, которые могли бы помочь нам в этом деле, являются законно избранные представители чехословацкого народа, в данном случае Вы и Ваши коллеги, члены Национального собрания Чехословацкой республики, проживающие в данное время на территории Советского Союза
Надеюсь, что Вы удовлетворите нашу просьбу и обязательно нас навестите. Просим заранее известить нас о дате приезда.
Заранее Вам благодарен.
Глубоко уважающий Вас командир чехословацкой части
Хорошо, сказал подполковник, взял ручку и поставил внизу свою подпись. Отправляйте письмо.
Как мне его посылать, непосредственно адресату или через военную миссию в Куйбышеве?
Подполковник Свобода задумчиво посмотрел на капитана Прохазку:
Пошлите непосредственно пану депутату. В миссии это письмо задержат и оно вряд ли дойдет до пана Готвальда.
Есть!
Весть о приглашении депутатов-коммунистов быстро разнеслась по части.
Командир сидел в своем кабинете, когда в дверь кто-то постучал.
Войдите!
Один за другим в помещение вошли молодые офицеры и застыли с фуражками в руках у двери.
Что вы там застыли как вкопанные, проходите, садитесь. По какому делу пришли?
Пан подполковник, заговорил надпоручик Ярош. Мы слышали, что вы пригласили к нам коммунистических депутатов
Да, пригласил. У вас есть какие-нибудь возражения?
Они заговорили, перебивая один другого. Им такой шаг никак не понятен. Ведь речь идет о представителях одной политической партии, а в армии никогда не допускалась агитация отдельных политических партий. Армия надпартийный орган. Это приглашение противоречит чехословацким воинским уставам и предписаниям и, несомненно, вызовет в ротах нежелательные последствия. Ведь в части есть представители не только коммунистической партии. Что по этому поводу скажут социалисты, члены народной партии, социал-демократы? В таком случае придется приглашать депутатов всех партий. Это отразится на единстве части, возникнут споры. Надо отменить приглашение.
Командир провел растопыренными пальцами по коротко остриженным серебристым волосам.
Вы правы, в наших уставах нет такого положения, которое позволило бы нам пригласить депутатов-коммунистов. Но в уставах и наставлениях нет и еще кое-чего многого. Найдите мне там, например, что женщины могут служить в армии связистками, санитарками, быть снайперами. А они у нас служат, и мы в них, откровенно говоря, нуждаемся. Кто скажет, что они не на своем месте? Я пригласил законно избранных народом депутатов чехословацкого парламента. Вас смущает то, что они представители одной партии коммунистической. Но разве в Польше к вам не обращались представители других политических партий? С вами разговаривали депутаты Гала, Бехине, Шрамек Почему бы нам теперь не послушать депутатов коммунистов? Я хочу, чтобы они прочитали несколько лекций для офицеров и для всего личного состава