Все восторженно аплодируют, встают, в зале звучит чехословацкий гимн.
Бойцы и командиры покидают кинотеатр. Ярош обращается к Сохору:
Силен этот Готвальд.
Ротмистр восхищенно поддакивает:
Это верно, пан надпоручик
Офицеры отправили свои подразделения в казармы, а сами остались у кинотеатра, обсуждая речь Клемента Готвальда. Лишь через продолжительное время, переполненные впечатлениями, они начинают расходиться по домам.
Ну, что скажешь о докладе? спросил Яроша Лом.
Очень хороший, удовлетворенно кивнул головой Ярош. Этот Готвальд меня прямо удивил. Я ожидал, что он будет агитировать понимаешь, хвалить коммунистов
Я тоже ожидал агитацию, признался остраванец Лом, а это я подпишу немедленно без всяких оговорок.
С этим согласится каждый честный чех, решительно заявил Ярош. Так надо было говорить в 1938 году!
А ты слышал о речи, которую депутат Готвальд произнес двадцать второго сентября с балкона парламента во время той огромной демонстрации? Когда люди требовали отставки правительства, которое хотело капитулировать? Это в разговор вмешался подпоручик Франк, о котором было известно, что он коммунист.
Нет, не слышал. А что? Ярош вопросительно посмотрел на надпоручика Лома.
О некоторых вещах, которые мы сегодня с вами слышали, он сказал уже тогда. Чтобы все сплотились для обороны республики.
Ярош удивленно замахал головой. Он не сказал ничего, но мыслей в его голове было предостаточно. И действительно, размышлять было о чем.
Клемент Готвальд, очевидно, принял во внимание то, что сообщала ему партийная организация о внутренних противоречиях в батальоне, и то, что знал о военно-политических замыслах чехословацких политиков в Лондоне. Но дух его выступления был велик.
Готвальд тверд, как камень, и в то же время необыкновенно человечен. Он убеждает и в то же время воспитывает. Он знает, что бойцы и командиры части ранее жили в разных условиях, на них оказывали влияние неодинаковые социально-экономические и политические факторы. Одним словом, люди здесь такие, какими их сделали жизнь, семья, школа, та среда, в которой они действовали. Но взгляды человека это не есть что-то постоянное, как клеймо на лбу. Если люди сами по себе честные, то они с естественной необходимостью воспринимают все честное, справедливое. Имея небольшое терпение, можно легко поставить их на правильный путь. Даже с маленькими и несовершенными людьми можно делать большие дела.
Клемент Готвальд, выступив перед личным составом батальона, буквально открыл ледоход. Он указал путь. На вздувшейся поверхности взглядов и настроений все еще переворачивались и трещали льдины, но одно было ясно они сдвинулись с места, поплыли в нужном направлении. Программа, которую он огласил, была понятна, убедительна и приемлема для всех. Те, кто ожидал политической атаки, были удивлены корректностью доклада. Те, кто не ожидал ничего особенного, нашли в нем ответы на все злободневные вопросы, которые были предметом горячих обсуждений в казармах: есть ли вообще какой-то смысл в формировании их части? Как будут развиваться события дальше? Что нужно для освобождения родины и так далее.
На ужине у советского офицера связи Камбулова Готвальд был в отличном настроении. Попыхивая своей неразлучной трубкой, он сказал подполковнику Свободе:
Я убедился, что это хорошая и боеспособная часть. Ты правильно видишь свои главные задачи, и мы будем тебя поддерживать.
А до этого в дверь кабинета Свободы раздался стук и, получив разрешение войти, перед ним предстала группа офицеров батальона. Те, что несколько дней назад пришли к командиру выразить свои опасения в связи с предстоящим приездом депутатов-коммунистов. Среди них был и надпоручик Отакар Ярош.
Мы идем просить у вас прощения, пан подполковник. Ваше решение было правильным. Лекция пана депутата Готвальда выразила наши общие чувства. Мы хотим вам сказать, что мы согласны с вашим обещанием, которое вы дали депутату после его выступления. Мы всецело поддерживаем вас.
Улыбнувшись, подполковник крепко пожал им руки.
4
Летом 1942 года, когда Бузулук изнывал от жары, развитие событий на советско-германском фронте после успешного зимнего наступления и короткой весенней стабилизации вновь получило неблагоприятный оборот.
Гитлеровская Германия, настраиваемая своими главарями на тотальную войну, собирала силы для наступления, которое бы воскресило погасшую славу нацистской военной машины. Для решающего наступления гитлеровское командование сосредоточило на советско-германском фронте более 6 миллионов солдат и офицеров.
Несмотря на то, что потери, понесенные немецко-фашистскими войсками, уже превысили миллион человек, военная сила, которую Гитлер бросал на восток, была огромной. Колеса заводов и фабрик всей оккупированной Европы крутились для вермахта. Открытие союзниками второго фронта, который бы облегчил положение Красной Армии, фактически сражавшейся один на один с Германией и ее сателлитами, оставалось пустым обещанием. Гитлеровские солдаты спокойно загорали на пляжах французского побережья.
Главную задачу стратегического плана летнего наступления Гитлер видел в захвате кавказских нефтяных источников и отсечении Москвы и всей европейской части России от ее азиатской части. Прежде всего фашисты рассчитывали на быстрый прорыв к Волге.
Советские войска попытались 12 мая перейти в наступление у Харькова, но наступление окончилось неудачно. Гитлеровцы, пополнившие войска свежими силами, сами перешли в наступление. На юге, куда они перебросили 25 дивизий из резерва, им удалось создать значительное превосходство в силах. Немецко-фашистские войска заняли Керчь, окружили героически сопротивлявшийся Севастополь.
28 июня войска группы фашистских армий A прорвали советскую оборону и продвинулись к Воронежу. Форсировав Дон, они захватили плацдарм на левом его берегу.
Спустя два дня начала наступательные операции 6-я армия группы армий B. Заняв Острогожск, ее войска во взаимодействии с 4-й танковой армией начали прокладывать дорогу в направлении на Сталинград. 17 июля 1942 года завязались бои на дальних подступах к городу.
Чехословацкие бойцы усиленно продолжали подготовку к боям на фронте. У них появились свои собственные опытные инструкторы для обучения боевым действиям отделений. Завершили свою работу сержантская и офицерская школы. Были организованы самые разнообразные курсы: для медработников, связистов, автоматчиков, снайперов, наблюдателей за самолетами противника. С 1 июня в программу обучения были включены тактические учения. Некоторые из них проводились ночью. Нередко они начинались учебно-боевой тревогой и продолжались несколько дней. Мужчины и женщины возвращались в казармы в пропотевшем обмундировании, запыленные и уставшие, с натертыми в многокилометровых маршах ногами.
Командование советского гарнизона предоставило подразделениям батальона оружие для стрелковой подготовки. Винтовки, пулеметы, а также минометы и 45-миллиметровые пушки. Бойцы изучали их устройство, принцип действия и учились стрелять из них по целям
Военное обучение близилось к концу. Что будет с батальоном дальше? Клемент Готвальд и Вацлав Копецкий писали Георгию Димитрову:
«Наше посещение части и наше выступление там по единодушному мнению наших людей вызвали поворот в настроении солдат и офицеров Коммунистам наш приезд добавил силы и смелости Командир части и в своем ответном слове, и ранее, в письме ко мне, дал понять, что занимает правильную линию В целом мы верим, что из этой части может получиться хорошая, надежная боевая единица».
В это время эмигрантское правительство Чехословацкой республики в Лондоне решило послать в Советский Союз «авторитетную личность» для дипломатического зондажа и улаживания отношений между военной миссией, посольством и командованием части, конечно, на основе рекомендаций Лондона. В качестве такой личности был избран министр национальной обороны генерал Ингр.
Он прилетел в Бузулук в первой половине дня 30 июня 1942 года. Генерал был облачен в элегантную форму бежевого цвета, не менее элегантно выглядел военный атташе подполковник Калли.
Надпоручик Ярош, возглавивший роту почетного караула, скомандовал: «Оружие на кра-ул!», и начищенные и наглаженные бойцы в касках четко выполнили команду. Генерал похвалил: «Такой почетный караул я еще не видел».
Реакционные элементы, которые после выступления Готвальда немного притихли, снова оживились. Приезд генерала был для них как нельзя кстати. Поползли слухи, что часть будет переброшена на Средний Восток. Больше того, готовилась даже депутация, которая должна была попросить министра отослать чехословацкую часть в Палестину или прямо в Англию.
Надпоручик Ярош и другие командиры, узнав об этом, сразу приняли соответствующие меры. В результате вместо представительной депутации к Ингру на свой страх и риск направились три или четыре сержанта, которые, конечно, кроме себя, никого не могли представлять. К их огромному удивлению, генерал не стал с ними разговаривать. Разумеется, не потому, что питал любовь к пролетарскому государству. Просто престиж Советского Союза после победного контрнаступления под Москвой настолько возрос, что ни одна политическая группировка в рамках антигитлеровской коалиции, желавшая занимать в нем достаточно видное место, не могла пренебрегать контактами со страной, которая стала мировым центром антифашистской борьбы. Меньше всех это могло себе позволить чехословацкое правительство в Лондоне.
Поэтому, а лучше сказать, только именно поэтому генерал Ингр нехотя разочаровал этих одиночек, которым не нравилась обстановка в части и которые ожидали от него заступничества. И не потому ли у генерала была кислая физиономия, когда он 2 июля держал речь в парке имени Пушкина перед личным составом батальона:
Вам, солдатам и офицерам чехословацкой военной части в СССР, выпала на долю весьма непростая и в то же время весьма почетная задача. Вы будете делать то, чего страстно желают все честные чехословаки, сражаться бок о бок с богатырской Красной Армией
В письме Димитрову капитан Прохазка писал:
«Обстановка в части после приезда Готвальда сложилась хорошая, здоровая, и мы пытались угадать, как поведет себя министр. То ли он поддержит взятый курс, то ли отвергнет его В казармах сплошь и рядом говорилось о том, что чехословацкая часть сделала поворот «влево». Некоторые офицеры оценили результаты визита Ингра как подтверждение того, что уже раньше сказал Готвальд»
5
Отакар Ярош был назначен командиром 1-й роты сразу после ее сформирования. Но фактически он стал ею командовать только летом, когда сержантская школа, начальником которой он также был, произвела выпуск младших командиров и прекратила свое существование. Будучи начальником школы, он показал, на что способен. Из радиотелеграфиста волею судьбы он быстро стал пехотинцем. Впрочем, характер его не годился для штабной работы, это Отакар сам хорошо знал. Он хотел командовать, воспитывать.
Рота готовилась к встрече со своим командиром так, будто он был не иначе как в звании генерала. Солдаты и офицеры стояли в строю прямо, грудь колесом, чисто выбритые, в отутюженном и почищенном обмундировании. Они знали, что Ярош обращает на это особое внимание.
Вот он подходит к выстроившейся роте, прекрасно подогнанная форма подчеркивает его атлетическую фигуру, ботинки блестят, как зеркало. Уж за этим он следил как никто другой. Солдат до мозга костей. Прищурив глаза, он обвел роту пристальным взглядом:
Здравствуйте, бойцы первой роты!
Здравия желаем!
Бойцы, как говорится, ели глазами своего командира, гадая, с чего же он начнет. Они знали, что он не словоохотлив, говорит короткими четкими фразами, причем никогда не кричит, как некоторые другие, а говорит негромко, даже тихо, что никак не сочеталось с его мощной фигурой.
Солдаты, обратился он к роте, так же как куча кирпичей не представляет собой здание, так и группа солдат еще не является боеспособным подразделением. Я ваш командир, и мне придется вести вас в бой. Прошу хорошо осознать, с кем нам придется сражаться. Это вам не какие-нибудь перепуганные юнцы, а фашисты, которые в совершенстве овладели искусством убивать. Если мы хотим успешно противостоять им, более того, победить их, то мы должны много знать, много уметь. Мы должны знать и уметь больше и лучше, чем они. Я верю, что вы понимаете меня, и никакая задача, даже самая трудная, не выбьет вас из седла. К этому я вас и поведу с сегодняшнего дня. Не ожидайте от меня никаких послаблений. Я буду требовать от вас много. Разумеется, прихоть тут моя ни при чем, прошу это запомнить. Это в ваших же собственных интересах. Хорошо усвойте то, что я вам сказал.
Ярош снова обвел своим пытливым взглядом ряды бойцов и через минуту продолжил:
Пока я вами командую, я буду требовать от вас беспрекословного выполнения уставов. Армия без железного порядка существовать и выполнять свои функции не может.
Солдаты напрягали слух, чтобы не пропустить ни одного его слова. Ярош чувствовал, как за ним следят десятки пар глаз. Он знал, что то, о чем он еще должен сказать, будет, вероятно, принято со смешанными чувствами. Ну и пусть! Зато рота будет знать, чего он от нее хочет.
А теперь, пожалуй, самое главное на сегодня: мой приказ будет для всех вас без исключения законом!
Он немного помолчал, давая им переварить услышанное, и добавил:
И еще одно запомните: быть в первой роте это почетно и в то же время ответственно. Мы должны всегда и всюду быть первыми!
Командир роты посмотрел на часы. Ему было еще что сказать, но он не хотел нарушать распорядок дня.
Рота, смирно! Всем взводам приступить к занятиям согласно распорядку дня. Разойдись!
Армия стала смыслом жизни Отакара Яроша. Основной чертой его отношения к военной жизни был патриотизм. Ненависть к оккупантам заставила его бежать за границу. Он вел себя как солдат, стремившийся с оружием в руках сражаться за свободу своего народа. Если учесть, что в то время основной политической проблемой было разрешение антагонистических противоречий между народом и фашистскими оккупантами, то действия Яроша, несомненно, носили политический характер, хотя сам он этого и не осознавал.
Одним из главных принципов Яроша как командира было: доверие к командиру создается не его званием и должностью, а прежде всего его знанием военного дела, его личными качествами и умением сплотить вверенных ему людей и повести их за собой. И за такое доверие командир должен бороться. Постоянно. Бойцы должны добиваться доверия у командира, а командир у бойцов.
В первой роте командиры никогда не стреляли отдельно от рядового и сержантского состава. Первым ложился на огневом рубеже сам Ярош и лично подавал всем пример меткой стрельбой. Потом на глазах у рядового состава стреляли командиры взводов, отделений и остальные сержанты. И только потом начинали выполнять упражнение рядовые бойцы, вдохновленные примером своих командиров.
Он не терпел лень и желание некоторых создать себе удобства. Одной из главных черт его характера была точность. Любовь и уважение к подчиненным он проявлял без какой-либо показухи, по-мужски. Каждую деталь, особенность, подмеченную в подчиненном, он старался сохранить в памяти. Ярош никогда не допускал, чтобы на занятиях царила скука, ибо скука, как он любил говорить, порождает поверхностность. А ее он не переносил.
У бойцов он пользовался большим уважением. И уважение это основывалось не на чинопочитании, а на воинской доблести, живом уме. Его авторитет возник не сам по себе, по чьему-то приказу. Нет, доверие и уважение подчиненных он завоевал прежде всего своими способностями, своими действиями.
Порядок не делается, он поддерживается, частенько припоминал Ярош своим подчиненным командирам и солдатам. Он не мог понять, как это солдат может допустить неряшливость в обмундировании, ведь внешний вид это, можно сказать, основа порядка, а без порядка не может обойтись ни одна боеспособная армия. Сам он был точен и последователен. Всегда чисто выбрит, в заботливо вычищенной и выглаженной форме, все карманы кителя застегнуты. На рубашке и галстуке ни единого пятнышка. Он знал, что должен во всем быть примером. Чувство порядка можно воспитать и в тех, кто не получил его с детства. Для этого нужна только последовательность. Он не переносил лодырей и хитрецов, которые всячески пытались сделать свою жизнь полегче, за счет других, конечно. Таким у него было несладко. Ярош не гонял людей просто так, ни за что ни про что, он только последовательно добивался того, чтобы они делали то, что он хочет, то, что им необходимо будет уметь делать на фронте. Он был против напрасного, неоправданного риска, но никогда не боялся браться за выполнение ответственных и сложных задач. Без исключительных ситуаций и чрезвычайных действий, говорил он иногда, история была бы неинтересной.