Польские правящие круги слишком долго не могли решить, нужны Польше чехословацкие солдаты или нет. Они ни в коем случае не желали возрождения Чехословакии в домюнхенских границах, потому что в таком случае им пришлось бы вернуть территорию Тешинской области, которую они захватили в период Мюнхена. Некоторые чехословацкие беженцы попали в польские тюрьмы, некоторых польские пограничные патрули вернули назад, и лучшим исходом для них в таком случае было не попасть в лапы гестапо. Но потом польские официальные органы немного образумились. Чехословацким беженцам разрешили временное проживание. Эмигранты сосредоточивались в Катовице и Кракове, где до сих пор работало чехословацкое консульство. Здесь 30 апреля 1939 года была образована воинская группа. Она расширялась день ото дня, хотя и не было достаточно денег на ее расквартирование, обмундирование и питание. До сих пор еще никто не проявил интереса к чехословацким воинам.
Армия с самого возникновения государства является важнейшим инструментом власти. Но что представляет собой теперь их власть? Кучку политиков, группирующихся вокруг бывшего президента Бенеша? Или группу приверженцев чехословацкого посла в Париже Штефана Осуски? А может быть, их власть это амбициозный генерал армии Лев Прхала, который приехал в Польшу в машине польского консула в Братиславе и хочет стать здесь главой Сопротивления?
Чехословацкие зарубежные политики, в круг которых усиленно рвется горстка честолюбивых профессиональных военных, будь то в Лондоне, Париже или в Варшаве, соперничают друг с другом в борьбе за главенствующее положение, в поте лица добиваются того, чтобы государства, на которые они опираются, признали их в качестве представителей Чехословакии и этим самым признали Чехословакию. Это было не просто, так как подобные действия вызывали гнев государств, подписавших Мюнхенское соглашение. А этого ни господину Чемберлену, ни господину Даладье не хотелось.
Довольно долго премьер-министры и дипломаты Англии и Франции просто-напросто приказывали не впускать чехословацких политиков, просивших у них аудиенции. Никому не были нужны и чехословацкие солдаты, пока они настаивали на освобождении своей родины. Капиталистическая Европа хотела обеспечить для себя мир. Ради этого она заплатила Гитлеру в Мюнхене звонкой монетой частью территории Чехословакии. Полная ликвидация чехословацкого государства была, конечно, тоже полностью на ее совести. А беженцы, стучащие сегодня робко в двери кабинетов министров, вводили ее в неприятные размышления.
Что с ними делать?
Что делать с политиками и солдатами, которые в надежде на возрождение Чехословакии надеются на большую европейскую войну? Как будто судьба Чехословакии достаточный повод для такой войны в Европе, до сих пор верящей в иллюзию своей независимости.
Как же быть с военными эмигрантами, которые заполнили гостиницу для туристов в Кракове?
Чехословацкие землячества в Польше собирают деньги. Кое-какие средства поступили из дипломатических фондов, но они весьма ограничены. Франция сделала чехословакам конкретное предложение вступить в иностранный легион пристанище авантюристов и отчаявшихся людей. Каждому, кто входит в расположение легиона в Марселе, бросается в глаза надпись:
«Вы, солдаты, рождены для того, чтобы погибнуть. И я поведу вас туда, где погибают. Генерал Негриер».
Эти люди, однако, не искали возможность погибнуть просто так, ни за что ни про что. Они не раздумывая отдали бы жизни в борьбе за родную Чехословакию. Но такого предложения им пока никто не делает.
Что оставалось делать сотням чехословацких военнослужащих в Кракове, кроме как подписать обязательство служить в иностранном легионе?
Иллюзии улетучивались, энтузиазм затихал. Выматывающее ожидание, нищенское существование, завшивленная казарма в Марселе. Офицеры были зачислены в подразделения в званиях рангом ниже, нежели они имели в чехословацкой армии. Причем поручики получали погоны подпоручиков только при условии девятимесячный службы в звании четаржа. Офицеры запаса, ротмистры и четаржи становились вообще рядовыми солдатами.
«Трудности растут, потому что нет белья, туалетных принадлежностей и что хуже всего нет сигарет. К тому же установилась плохая погода. Холод и урчание в животе от голода Стало быть, придется надевать мундир иностранного легиона, воевать в африканских песках под палящим солнцем Марокко или Алжира и внушать себе призыв: «Legio patria nostra!». Все же наша патриа это Чехословакия и за нее мы хотим драться. С трудом можно представить, что где-то там, в горах Атласа или Индокитая мы станем сражаться за свою родину».
Обо всем этом Отакар Ярош не знает. Он тоже собирается бежать в Польшу.
Мирек Гавлин, одноклассник Отакара по школе, в начале лета совершенно случайно встретился с ним на Вацлавской площади около Музея. Они радостно пожали друг другу руки. У них было много общего по совместной учебе в школе, а потом по службе в армии.
Чем ты теперь занимаешься, Ота, дружище? Как твои дела? Где теперь обитаешь?
Отакар Ярош стоит перед ним в светлом костюме, как всегда элегантен, густые волнистые волосы разделены аккуратным пробором, на мужественном лице легкая улыбка.
Работаю в Находе на почте, но придется драпать. Думаю, что скоро за мной придут.
Кто?
Гестапо, кто же еще. Он огляделся по сторонам, взял друга за локоть. Так они идут некоторое время в потоке пешеходов. По площади проезжают автомобили, с грохотом катят трамваи. Ота делится с другом своими секретами. О том, что в Находе он познакомился с девушкой, впрочем, скорее она познакомилась с ним. Прекрасная девушка. Но недавно, проходя по улице, он увидел ее сидящей в кафе с одним парнем, о котором он точно знал, что тот работает в гестапо. Так что оставаться тут ему никак нельзя.
Если ты хочешь бежать в Польшу, то я могу предложить тебе верный способ. Недалеко от Яблункова есть холм, который там зовут Стожек. Так вот, в районе этого холма можно легко перейти границу. Я дам тебе адрес одного мясника, который тебе поможет
Хорошо. Подожди, я его сейчас запишу. Ярош вытащил из кармана записную книжку и маленькую ручку. Давай, говори.
Ну так слушай. Пойдешь по шоссе в сторону Тешина, это на самом краю Перо ручки скользит по бумаге. Мирек протягивает руку.
Давай я тебе лучше начерчу план.
Потом они расстались. И больше уже никогда не виделись.
5
Немного погодя, он поездом приехал из Мельника в Прагу. Там, на вокзале, незадолго до отъезда остравского скорого поезда он в последний раз увидел своего младшего брата Владю. Он знал, что люди, подобные брату, переходят в Северной Моравии границу по подземным лабиринтам угольных шахт. И железнодорожники помогают патриотам перебираться на польскую территорию.
В то время путешествие в Остраву уже было связано с некоторыми трудностями. Немецкая полиция проявляла бдительность.
Куда вы едете?
Ярош притворился спящим. Один из полицейских потряс его за плечи. Тот поднял голову, открыл глаза и снова втянул голову в плечи.
Куда вы едете? повторил вопрос начальник патруля. Его лицо с выступавшими скулами обезображивал длинный шрам.
Не понимаю, ответил Ярош и зевнул.
Куда едете? не отставал полицейский.
В Остраву. И Ярош спокойно рассказал свою легенду, приготовленную заранее специально для такого случая. Перевели меня туда. А вот, господа полицейские, мои документы. Он медленно полез в карман, напряженно размышляя, поверят они его истории или нет.
Хорошо, все в порядке, махнул рукой полицейский со шрамом.
Когда полицейский патруль вышел из купе, Ярош с облегчением вздохнул. Остаток пути до Остравы прошел без осложнений. Пока что счастье было на его стороне.
Но счастье изменчиво, и он убедился в этом при попытке перейти границу. Как при первой, так и при второй.
Кто знает, как бы все кончилось, если бы железнодорожники вовремя не узнали, что немцы получили приказ окружить поезд, отправляющийся в Польшу, чтобы из него и мышь не выскочила, тщательно проверить вагоны и всех подозрительных арестовать.
Он снова попытался добиться своего. Какая это уж была по счету попытка? Третья? Четвертая? Сегодня-то уже никто не знает. Переезд был подготовлен хорошо только кто может исключить непредвиденные обстоятельства?
Он надел рабочую одежду поверх костюма, взял косу. Инструкция была простой: идти по лугам, время от времени останавливаясь, чтобы немного покосить для отвода глаз. Надо было дойти до одиноко стоящей яблони. А от яблони до польской границы рукой подать. Пятьдесят шестьдесят метров. Не больше.
Стояла душная, жаркая погода, просто дышать было нечем. Небо не предвещало ничего хорошего. Каждую минуту могла разразиться гроза.
Так и случилось. Один сильнейший разряд следовал за другим. Оглушительно гремел гром.
«Погода в самый раз для моего дела», подумал пропавший без вести почтовый служащий протектората. Ему очень хотелось побежать, ведь через несколько секунд он был бы уже в Польше. Но нет! Бежать не нужно, так можно все испортить.
Он медленно продолжал идти вперед. Опасность могла появиться отовсюду. Ярош опасливо посматривает по сторонам. Было бы обидно попасться почти у цели так хорошо складывающегося путешествия. Нет, в застенок гестапо ему не хочется.
Недалеко от яблони он остановился, вытер ладонью пот со лба, посмотрел на небо, затем окинул внимательным взглядом окружающую местность. Прислушался. Так он стоял долго. Нигде не было ни души. Ярош успокоился.
«Интересно, что будет, если они меня заметили? Что мне тогда делать? Только одно бежать изо всех сил. Ни в коем случае нельзя оказаться у них в лапах. Если бы у меня было оружие, то я бы в случае необходимости пробил себе дорогу. А так?» Ярош еще раз внимательно огляделся, вдохнул побольше родного воздуха и, отбросив косу в сторону, решительно зашагал навстречу неизвестности.
6
Очевидно, никто не знает, в котором точно месте Отакар Ярош перешел польскую границу. Мать его рассказывает:
«Дважды или трижды это ему не удавалось, теперь я уж и не помню точно. И только в третий или четвертый раз он перешел границу, причем получилось это у него довольно легко. Это было у Остравы. Наши люди в приграничном районе кормили его. И в Польше простые поляки помогали сыну, дали ему даже деньги. Он описал нам все это в большом письме, но его уже у меня нет. Мы боялись хранить его дома, потому что полиция могла узнать, где находится наш сын и тогда бы нам пришлось плохо»
«Да, подтверждает брат Иржи, то письмо, в котором он все описал, действительно пришло нам, я его читал. Он писал, что перешел границу под видом косаря в одном месте, где еще не было немецких пограничников. То письмо после войны у нас попросил какой-то корреспондент и так и не вернул. В том же письме он сообщил, что встретился с группой Свободы. Потом мы получили еще три коротеньких письма с поздравлениями и сообщением о том, что вскоре он будет переведен в другое место. Последнее письмо пришло из Равы Русской, это я хорошо помню. Все письма он писал по адресу своих знакомых, которые потом опускали их в наш почтовый ящик»
И все же есть один человек, который знает кое-что о том, как Ярош перебрался в Польшу. Это Антонин Лишка. Седоволосый человек лет семидесяти, прямая спина которого выдает в нем профессионального военного. Бывший поручик авиации. Летом 1939 года он простился со своей молодой женой, которая ждала ребенка, и перебрался за границу, будучи убежден, что, продолжив борьбу за родину за границей, он выполнит святую обязанность солдата. Почти всю войну чехословацкий летчик-истребитель провел в Англии, сражаясь в небе этой страны на «спитфайерах» против гитлеровских стервятников. В одном из воздушных боев над английским побережьем Лишка был сбит и несколько недель пролежал в госпитале, борясь со смертью. Известные английские медики приходили посмотреть на него как на чудо ведь чехословацкий летчик упал на землю вместе с самолетом и не погиб.
Оту Яроша я знал очень хорошо, вспоминает Лишка. Мы бежали за границу в одно и то же время. Наши пути слились на польском пограничном пункте в Лиготке Камеральной.
В своем дневнике Антонин Лишка сделал следующую запись, датированную 16.8.1939 г.:
«В таможенном пункте в отделении польской полиции были составлены протоколы о нашем нелегальном переходе границы. Разместились временно в мансарде трактира Хробока, чеха по национальности. Здесь живет уже несколько наших эмигрантов, в том числе поручик Ота Ярош, приятный симпатичный парень, с которым я нашел общий язык»
Сейчас деревня эта называется так же, как и перед войной, Коморни Лготка. В то время она входила в Тешинскую область, оккупированную войсками. Антонин Лишка рассказывает о давно прошедших днях и в его воспоминаниях все опять оживает.
Деревня та была самой обычной. Посреди площадь с прудом, откуда часто доносился гогот гусей. Костельчик и маленький трактир. Наверху, на чердаке под стропилами, кто знает, может, этот трактир стоит там и по сей день, была с трудом размещена дюжина обшарпанных, скрипучих кроватей с ветхими матрацами. Здесь начальник польского пограничного пункта поселил беглецов из Чехии, которые в разных местах его участка продолжали переходить границу. На каждого человека он должен был составлять протокол и это доставляло ему много работы. Толстые грубые пальцы медленно бьют по клавиатуре пишущей машинки. При этом стражмистр потеет больше тех людей, которых он должен подвергать подробному допросу. Хорошо еще, что хозяин трактира Хробок помог ему расселить этих людей и заботится об их питании. Он выходец из чешской семьи и, естественно, ему жалко земляков.
Августовское утро. Солнышко заглянуло через чердачное окно под крышу. Поручик Ярош отбросил грубое казенное одеяло, вскочил с кровати и в одних трусах, громко топая, сбегает вниз по ступенькам деревянной лестницы.
Когда поручик Лишка выглянул в чердачное окно, Ота облился уже у колодца холодной водой и бегал по двору. Потом он остановился на своем любимом месте под раскидистым каштаном и приступил к ежедневной утренней физзарядке.
Лишка повернулся к спящим товарищам и громко крикнул: «Подъем!» Потом распахнул настежь окно, чтобы на чердак проник свежий утренний воздух. На кроватях послышалась возня, несколько человек приподняли головы
После завтрака поручик Лишка вернулся в мансарду. Он застал там Яроша, который куда-то собирался. Он уже был чисто выбрит и теперь очень тщательно одевался. У него, конечно, так же как и у всех, кто тайно перешел границу, был только один костюм. В сумку или рюкзак можно было положить самое большое несколько комплектов нижнего белья, какие-нибудь носки да самые необходимые личные вещи. Почти все эмигранты обходились пока что одним костюмом, в котором они пришли сюда. Но вот что интересно костюм Яроша, в отличие от других, всегда был чистый и как будто выглаженный. «И как это Ота в таких условиях умудряется содержать в порядке одежду», думал часто Лишка.
Костюм Яроша, сшитый по заказу, несомненно, был делом рук опытного портного. Однако в том, как он содержался заслуга, конечно, его самого. Антонин Лишка хорошо помнит Яроша. Он был высокого роста, стройный, мужественное лицо его было красивым, несмотря на крупные черты. Выступающий подбородок, нос с небольшой горбинкой, а под ним правильный рот с полными, чувственными губами
Да, таким мы знаем лицо Яроша по фотографиям из Суздаля и Бузулука: резкий профиль, орлиный нос. Когда-то он был прямым. Об этом нам рассказал его друг Мирослав Гавлин.
Ота занимался многими видами спорта, играл и в футбол. Нельзя сказать, что Ярош очень хорошо умел играть, но он быстро бегал и был вынослив. Этого было вполне достаточно. Его ставили обычно в оборону на место левого защитника. Они играли с Миреком в футбол и в Праге, где учились вместе в Высшей электротехнической школе. Так вот нос его пострадал на одном футбольном турнире. Он играл за свою школу. Во время матча кто-то из игроков пробил мячом с близкого расстояния прямо в лицо Ярошу. Удар был очень сильным. Из перебитого носа ручьем текла кровь. Ребята положили своего защитника на газон и пытались сами выровнять ему нос.
Мать ничего не должна знать об этом, говорил он друзьям, склонившимся над ним, иначе будет плохо.
Матч Ярош все-таки доиграл, такой уж у него был характер, однако нос его с той поры остался чуточку искривленным. Но, надо сказать, что нос с горбинкой его лицо совсем не портил.
«Это был парень спортивного склада, с весьма выразительным лицом киноактера», воспроизводит Антонин Лишка в памяти свои впечатления о совместном пребывании с Ярошем в Лиготке Камеральной. Девчата были от него без ума.