Батальоны двинулись вперед. Вскоре в шлемофоне комбата Хохрякова раздался четкий голос командира разведывательного взвода гвардии лейтенанта Агеева: «Шестьсот шестьдесят шесть!», что означало: «Вижу противника!»
Хохряков открыл командирский люк и поднес к глазам бинокль: встречным маршрутом шла колонна автомашин гитлеровцев. Кое-где между ними виднелись бронетранспортеры, на прицепах грузовиков пушки.
«Не менее моторизованного батальона!» прикинул Хохряков, и тут же в шлемофонах танкистов прозвучал его задорный голос:
Четыреста сорок четыре! («Атакуем врага!» Авт.) Делай, как я!
Через несколько минут гитлеровцы уже расплачивались за самоуверенность: обломки их машин горели на обочинах, сметенные бронированным тараном танкистов, а уцелевшие солдаты панически метались по снежной целине в поисках укрытий. Врагов тут же из всех видов оружия расстреливали мотострелки и танкисты.
Бой угас. Снова завихрилась снежная пыль из-под гусениц тридцатьчетверок и потянулись за колонной завесы густого сизого дыма от отработанного горючего.
Невдалеке от города Енджеюв Хохряков заметил заходящие на посадку «мессершмитты». За лесом аэродром!
Аэродромы у гитлеровцев обычно были огорожены колючей проволокой, а подступы к ним нашпигованы минами защита от партизан: в Польше тоже горела земля под ногами захватчиков. Кроме того, от налетов авиации аэродромы прикрывала зенитная артиллерия.
Перед Хохряковым сразу же возник сложный вопрос: докладывать комбригу и ждать его решения? На это уйдет время, да и разговор может быть подслушан!
Комбат приказал разведчикам остановиться. Танки сблизились в плотную колонну. Придерживая планшет и бинокль, к командирской машине подбежал Агеев.
Вот что, лейтенант! От тебя и твоих смельчаков сейчас зависит многое. Надо скрытно добраться к лесу к с опушки разведать безопасные подходы к аэродрому.
Взвод Агеева исчез в балке.
Ощетинившись стволами орудий, замерли на поле танки и самоходные орудия. Ожидание прервал писк рации. Хохряков выслушал доклад Агеева, и бронированная лавина полным ходом помчалась по маршрутам, проложенным разведчиками.
Роты атаковали аэродром с разных направлений. Спешившись, мотострелки уничтожали живую силу, а танки крушили технику гитлеровцев.
Пока батальон Хохрякова расправлялся с самолетами и аэродромной службой, батальон Тонконога подошел к Нагловице и атаковал фашистов, засевших в траншеях на окраине города.
Первый натиск успеха не принес: губительный огонь противника прижал спешившихся десантников к земле, путь танкам преградили фаустпатронщики. Две машины Тонконога горели, остальные отошли в укрытия. Расчеты противотанковых ружей из 23-й гвардейской мотострелковой бригады завязали смертельную дуэль с фаустпатронщиками.
Подоспел Хохряков. Выскочил из танка на крыло и, встав во весь рост, начал изучать оборону противника. Снаряды рвались рядом, но комбат, поглощенный наблюдением, не обращал на них внимания.
К танку подбежал капитан Пикалов и, сильно дернув за кожанку, стащил Хохрякова на землю. За грохотом боя и гулом танковых моторов никто не услышал слов упрека парторга, но все поняли, о чем был разговор. Комбат занял место в танке.
Парторг перебежками вернулся к тридцатьчетверке, на свое место среди десантников. Политработники, не состоявшие в экипажах танков, вступали в бой вместе с мотострелками, деля с ними все тяготы и опасности, выпадающие на долю танкового десанта. Их с гордостью называли комиссарами ближнего боя. Пламенным словом и личным примером вели они бойцов на подвиги.
У Семена Васильевича была привычка называть подчиненных ласковыми именами Володя, Миша, Игорек
Парторг сначала пытался отучить Хохрякова от подобных неуставных обращений, но, увидев, как преображаются солдаты и офицеры, какой любовью к командиру вспыхивают глаза и как ревностно выполняется любой приказ, оставил попытки «перевоспитать» Семена Васильевича до лучших времен.
Хохряков, решительно подтянув ларингофоны, по пояс высунулся из люка.
Капитан Пушков! Доложи, Миша, комбригу, что мы обходим город с севера. А Тонконогу передай, что я дам две красные ракеты сигнал для одновременной атаки.
Не прошло и часа, как танки Хохрякова с десантом автоматчиков на броне обошли Нагловице с севера.
Капитан Тонконог скорее увидел вспышки выстрелов хохряковских пушек, нежели красные сигнальные ракеты, и тоже ринулся в атаку.
Комбриг Чугунков, подоспевший к тому времени с подразделениями самоходных орудий, поддержал танковые батальоны огнем.
В 20 часов 30 минут 14 января усилиями 54-й гвардейской танковой бригады город был полностью освобожден. Сотни разбитых машин и орудий, свыше 200 трупов захватчиков осталось на его улицах. Танкистам был дан двухчасовой отдых.
Ночью в освобожденный город Нагловице в сопровождении комкора С. А. Иванова прибыли командарм П. С. Рыбалко и член Военного совета армии С. И. Мельников. Комбрига И. И. Чугункова и его заместителя по политчасти П. Е. Ляменкова застали за ужином, который ввиду неотложных дел пришлось прервать. Командарм, расстелив на столе свою карту, обернулся к застывшим в ожидании полковникам:
Завтра, шестнадцатого января, к исходу дня мы должны любой ценой освободить Ченстохову. Этого требует сложившаяся оперативная обстановка и генерал поднял от карты глаза, приказ Верховного. Слышите, комбриг? Иначе гитлеровцы разрушат все то, что поручено сохранить.
Слушаюсь, товарищ командующий!
Вашей бригаде идти на Ченстохову первой. Придаем вам легкосамоходный полк, батальон мотострелков двадцать третьей гвардейской бригады, дивизион зенитной артиллерии, роту саперов из сто двадцать первого отдельного инженерно-саперного батальона. Поддержит и авиация. Офицер связи из дивизии Покрышкина с нами.
Теперь все дело за вами, товарищи, в тон командарму сказал С. И. Мельников, обращаясь к Чугункову и Ляменкову.
Да, оживился Рыбалко. Нужен толковый и смелый командир головного отряда. Кого предлагаете?
На это дело у нас намечен Герой Советского Союза гвардии майор Хохряков.
Отлично! удовлетворенно прогудел командарм. Молодчина он, знаю: отличился и сегодня под Нагловице. Вызывайте его сюда!
Направляясь на КП бригады, где остановились генералы, Хохряков в недоумении ломал голову: «Зачем я вдруг понадобился командарму? Не допустил ли какой-то оплошности?..»
П. С. Рыбалко, знавший в своей армии поименно всех Героев, встретил комбата крепким рукопожатием.
Здорово ты поколотил фашистов в Нагловице. Спасибо, сынок, за службу!
Служу Советскому Союзу, товарищ командующий!
Хорошо служишь, образцово. Мы вот тут с членом Военного совета, с командиром корпуса и командованием бригады прикидываем, какую тебе награду определить. Да и новую задачу уже наметили. Комбриг Чугунков и замполит Ляменков предлагают твой батальон в головной отряд. И чтобы шестнадцатого января взял Ченстохову. Необходимое усиление, притом весьма солидное, комбриг выделил. Не так ли, товарищ полковник? повернулся Рыбалко к комбригу Чугункову.
Будет сделано, товарищ командующий!
А Хохряков что скажет?
Любой приказ выполним, товарищ командарм.
Удачи тебе, майор. Береги себя, людей береги. А из техники выжимай все возможное и невозможное. Ну, давай обнимемся на дорожку.
«И чтобы шестнадцатого января взял Ченстохову», вспоминал Хохряков слова командарма, направляясь в батальон вместе с Павлом Евлампиевичем Ляменковым.
О задаче, поставленной командармом, Ляменков и Хохряков сначала накоротке побеседовали с офицерами, затем провели летучее партийно-комсомольское собрание. В результате каждый экипаж знал о большом доверии командования, и в делах, мыслях и чувствах танкистов зазвучал призыв: «Даешь Ченстохову!»
Поздно вечером 15 января 1945 года 7-й гвардейский танковый корпус достиг реки Пилица в районе города Конецполь, опоясанного сплошными лесами. Город оказался сильно укрепленным. Гитлеровцы, обнаружив столь ненавистные им тридцатьчетверки, открыли яростный огонь из более чем двухсот противотанковых орудий. Несколько наших машин получило повреждения.
Попытка с ходу прорваться к городу по единственному, освещаемому ракетами мосту стоила еще трех танков.
Комбриг приказал рассредоточить основные силы бригады по опушке леса вдоль реки. Танки батальона Хохрякова, следуя друг за другом на расстоянии 2530 метров, словно слились с ночным лесом.
Опасаясь внезапной атаки на мост, фашисты непрерывно вешали ракеты, обстреливали предмостную территорию из гаубиц и минометов.
Попытка прорваться по мосту при нацеленных на него десятках стволов противотанковых пушек, затаившихся в укрытиях на противоположной стороне, была безрассудством. Хохряков при всем своем бесстрашии не рискнул бы на это. Но выход из критического положения надо было найти безотлагательно.
По реке шло «сало», топкие берега покрывала коварная ледяная корка. Глубина фарватера велика для танков: форсировать реку по дну вряд ли возможно.
Все эти данные доложили комкору С. А. Иванову. Тот, в свою очередь, сообщил их П. С. Рыбалко. И немедленно последовал приказ: «Срочно разведать Пилицу во всем районе. Найти броды и доложить лично командующему армией!»
Все бригады, вышедшие к реке на протяжении двадцати километров, приступили к выполнению приказа.
Итак, друзья, сказал Хохряков офицерам, собравшимся у командирского танка, придется «плыть».
«Поплывем», товарищ гвардии майор, дружно отозвались в темноте голоса.
Ты, Гриша, знаешь, что нужно делать, Хохряков положил руку на плечо рядом стоящего Агеева. Давай, дорогой, шевели мозгами.
Попытаюсь, ответил гвардии лейтенант и тут же поправился: Слушаюсь!
Командирам рот изучить реку на дистанции расположения танков! Жду докладов.
Есть!
Есть!..
В то время в Красной Армии был введен новый ответ на приказание командира: «Слушаюсь!», но в обиходе еще долго оставалось и прежнее красноармейское: «Есть!»
Нужна и командирская разведка, Хохряков устало облокотился на крыло танка.
Начальник штаба батальона гвардии капитан Пушков подошел вплотную к комбату.
Вы поспите часок, товарищ гвардии майор, а мы с капитаном Пикаловым проведем разведку.
Семен Васильевич осведомился, кто дежурит по штабу, а узнав, что дежурным его заместитель по политчасти гвардии капитан С. П. Кива, сказал:
Пожалуй, вы правы, товарищи! Только через час разбудить! и, обращаясь к подошедшему Киве, распорядился: Проверь, Семен Платонович, где танки очень скучены, и прикажи рассредоточить их. Мы не должны рисковать ни одним экипажем, ни одной машиной.
Замполит ушел. Вскоре то тут, то там раздавался недолгий гул танковых двигателей, и снова все замирало в ночном лесу. Мины и снаряды противника взрывались южнее моста. На остальном протяжении «хохряковского» участка реки берег молчал.
Штаб батальона Хохрякова разместился в кирпичном домике лесника. Здесь и прилег отдохнуть комбат, не смыкавший глаз с 11 января, когда танки двинулись вперед с исходных позиций на плацдарме.
Пушков и Пикалов тем временем отправились в командирскую разведку.
Не видать ни зги. Вдруг на полянке, выводящей прямо к реке, Пикалов, славившийся снайперским зрением, заметил движущиеся тени.
Стой! придержал он Пушкова, изготавливая к бою автомат. Тьфу ты, лошади! прошептал через минуту, вглядевшись в шевелящиеся силуэты.
Подойдя ближе, офицеры заметили, что на лошадях шлеи, да к тому же лошади связаны между собой за уздечки поводком.
Пикалов и Пушков, не сговариваясь, бросились ловить их. Когда наступит распутица, какая это будет находка для помпохоза Бычковского! На лошадях к каждому танку по любой грязи и боеприпас, и горючее, и еду для экипажа подвезешь.
Но лошади захрапели, почуяв незнакомых, шарахнулись в сторону и, цепляясь сбруей за сучья, устремились к берегу. Приблизившись к реке, они вдруг прыгнули в воду и, шумно фыркая, поплыли в сторону противника.
Пикалов и Пушков распластались на земле, ожидая со стороны гитлеровцев пулеметных очередей. Но вражеский берег по-прежнему молчал.
Осмотревшись, офицеры вплотную придвинулись к невысокому обрыву и стали наблюдать: что же будет дальше?
Лошади, миновав быстрину, выбрались на отмель, а затем, разбивая копытами тонкий припай, вышли на берег и рысцой побежали сначала по прямой, потом круто свернули вправо и пошли по песчаному берегу вдоль реки.
Пикалов и Пушков что было мочи к дому лесника.
Я в детстве где-то читал, говорил на бегу Пушков, что ночная встреча с лошадью приносит счастье. Как думаешь, Володя?
Я тоже читал, но что скажет комбат?
Жаль будить выбившегося из сил командира, но на войне не всегда приходится считаться с этим. Доклад короткий: река не особенно глубока в этом месте, а противоположный берег слабо охраняется противником.
Хохряков с полуслова понял все, подумал: «Сколько жизней сохранится!» и тут же попросил соединить его с комбригом.
На КП бригады доклад комбата выслушал сам Павел Семенович Рыбалко. Его голос Хохряков мог различить среди тысяч других.
Что случилось, сынок, в этакую рань?
Товарищ генерал, разреши и не в силах дождаться конца командармовой паузы, в нарушение устава взволнованно выпалил: Разреши, Батя! Если лошади прошли, пройдем и мы!
Хохряков хотел еще что-то сказать для пущего убеждения, но командарм уже четко приказывал, а комбат возбужденно-радостно повторял:
Есть форсировать вброд. Слушаюсь, буду докладывать лично вам обо всем происходящем и обнаруженном! На нашем участке по-прежнему тихо.
Ну, сынок, жду с успехом!
Еще в кавалерии Семен узнал, что копыто лошади давит на грунт с силой примерно килограмм на квадратный сантиметр, а у танка такое давление всего лишь 0,42 килограмма. Значит удача!
Военное счастье Нечасто приходит оно к солдату, но все же приходит! Приходит именно к тем, кому Родина дороже собственной жизни, чья ответственность перед Отчизной неизмерима, а желание выполнить приказ идет от самого сердца.
Кива, Пикалов и Пушков, затаив дыхание, слушали радиоразговор комбата с командармом, и каждый в уме прикидывал, что предстоит делать, когда этот разговор закончится.
А комбат только и спросил:
Ну, друзья, все слышали?
Вызванный Кивой, в домик лесника вбежал запыхавшийся лейтенант Агеев:
По вашему приказанию, товарищ гвардии майор
Кончай ночевать, Гришутка! Сейчас на ту сторону «поплывем». Сам Павел Семенович благословил.
Есть немедленно «плыть»! возбужденно отчеканил командир разведвзвода.
Капитан Пикалов укажет место переправы. Прежде всего надо проверить машины на герметичность. Это касается всех. Не забудьте о нижних люках.
Заснеженный рассвет медленно вставал над коварной Пилицей, петляющей по лесам южной Польши.
На берегу реки собрались Хохряков, Козлов, Кива, Пикалов, Пушков. Заурчали танки Агеева. Сам лейтенант, которому вот-вот предстояло идти в неизвестность, возможно, на искусно замаскированные противотанковые орудия врага, ожидал последнего напутствия комбата.
А Хохряков медлил его волновала замеченная Пикаловым и Пушковым «мелочь»: почему лошади, выйдя из воды, вскоре круто свернули вправо, вдоль реки?.. Что там, прямо? Топкий берег или засада фаустпатронщиков, которых испугались лошади? Испугались, скажем, так же, как испугались Пикалова с Пушковым? Это нужно было знать точно и сию же минуту, прежде чем бесстрашный Гриша Агеев закроет люк танка.
Зоркий сибиряк-охотник Пикалов первым раскрыл загадку поведения лошадей: невдалеке за рекой по мелколесью тянулся широкий ров. Лошади и повернули вдоль него.
Видимо, на этот ров как на сложное противотанковое препятствие (и, разумеется, на труднопроходимую Пилицу) и понадеялись гитлеровцы, обороняя только мост.
Ну, Гриша, ни пуха, ни пера! Хохряков крепко обнял комсорга.
К черту! одними губами прошептал Агеев и во весь дух побежал к своей тридцатьчетверке.
Звякнул люк. Т-34 подошел к берегу и, притормозив, с большим наклоном сполз к воде. Затем, гулко взревев мотором, на первой, самой мощной передаче, чтобы не переключаться при форсировании реки, плюхнулся в воду. Пройдя единым рывком вслепую 810 метров быстрины, танк выбрался на отмель противоположного берега.